Страница 15 из 63
— А что, если он совсем ушел? — вслух подумал мичман.
— Не беспокойтесь, ваше благородие, не уйдет! — утешил офицера сигнальщик.
И спустя несколько минут доложил:
— Ваше благородие, адмирал сигналит. Отдых кончился. Враг вертается… Вот теперь начнется бой!
Бой возобновился на параллельных галсах. Враждебные флоты шли одним курсом. Противник не боялся сближения. Море вскипело множеством фонтанов от снарядов. Как все знали и ожидали. Неприятель всю силу своего огня обрушил на «Рюрика» в уверенности, что «Громобой» и «Россия» не покинут старого товарища в бою. Один за другим все четыре неприятельских корабля послали в «Рюрика» бортовые залпы. Мачты и реи «Рюрика» обрушились на его палубу.
Последний сигнал, прочитанный Свиридовым на «Рюрике» — черный шар на ноке формарса: на «Рюрике» застопорили машину.
«Россия» и «Громобой» успели послать несколько залпов флагманскому кораблю противника. Он окутался дымом, зарево пожара полыхнуло сквозь дым…
— Ура! Ура! — закричали марсовые.
«Ура!» — отозвались на мостиках. Крик торжества пробежал по всем палубам до самого машинного трюма.
Последовательно «Россия» и «Громобой» давали залпы по каждому кораблю, проходившему мимо. Русские корабли приблизились к неприятелю настолько, что стреляли, достигая цели, не только восьмидюймовки, но и шестидюймовки. Третий по счету от флагмана вражеский корабль копнул носом волну и завертелся на месте. У него испортилось от взрыва снаряда с «Громобоя» рулевое управление. Четвертый по счету неприятельский корабль вышел из строя и тушил пожар. Его взял на буксир пятый и вывел из-под обстрела.
Неприятельская эскадра описала круг за пределами видимости и снова появилась в том же порядке, но в составе только трех кораблей. Флагманский корабль противника потушил пожар и шел теперь, замыкая строй. «Рюрик» снова подвергся нападению. «Громобой» принял на себя огонь неприятельской эскадры, защищая «Рюрика» залпами своих орудий.
Неприятель осыпал «Громобоя» осколочными бомбами. Они решетили дымовые трубы корабля, сбили переднюю мачту, сносили легкие надстройки, в щепы разбили шлюпки и катера. По палубе несли и вели раненых. Ходовой мостик был уничтожен. Корабль управлялся из бронированной боевой рубки. Свиридов с Топорковым и Сидоренко оставались на исковерканном мостике и ждали приказания укрыться, так как в буром густом дыму нельзя было рассмотреть сигналов адмирала и не для кого было их репетовать. «Рюрик» погружался, получив непоправимую пробоину…
С «Громобоя» и «России» все поглядывали с тревогой на погибающего старика, боясь, что он опрокинется.
И действительно, «Рюрик» повалился на бок и опрокинулся вверх килем.
В то же время снаряд разорвался под мостиком «Громобоя» и срезал его стойки. Мостик осел на палубу. Свиридов удержался на ногах, но почувствовал, что не может почему-то держаться за поручни левой рукой — пальцы разжались сами собой. Сидоренко упал от толчка, но тут же вскочил на ноги. Топоркова накрыло флагом. Когда мостик падал, флаг-фал натянулся струной и оборвался. Сигнальщик барахтался под флагом. Мичман помог ему выбраться. На белом поле флага Свиридов видел пятна крови. «Моя кровь», — подумал мичман.
Вместе с Топорковым мичман собрал флаг, чтобы поднять его на гафель по запасному фалу.
— Сидоренко, помоги!
— Нет мочи, ваше благородие, меня ранило.
Часовой перенял винтовку к правой ноге.
— Ступай в лазарет, — приказал мичман.
— Не полагается… Вызовите, буде милость, разводящего.
Грохнуло. Ослепительно сверкнул огонь разрыва. Свиридов упал навзничь, поваленный воздушной волной. Топоркова сбросило с мостика. Цепляясь за погнутые поручни мостика, Свиридов приподнялся и увидел, что у флага возится Цветков.
— Поднять флаг! — крикнул Свиридов.
— За тем и послан! — сердито промямлил Цветков, не разжимая зубов.
Мичман увидел, что Цветков работает одной рукой, держа конец флаг-фала в зубах.
— Ты тоже ранен?
— А что там! Ты бы, ваше благородие, лучше помог…
Перехватывая одной рукой поручень, Свиридов двинулся на помощь Цветкову. Ноги не слушались… Все пошло кругом в глазах, и Свиридов упал. Падая, он увидел, что к Цветкову подбегает Сарыков. Схватив флаг, баталер стал вырывать его у Цветкова.
— Мерзавец! — закричал мичман. — Гадина! Цветков, бей его…
Сигнальщик ударил баталера. Он стоял на ногах и вцепился обеими руками в Цветкова, тряс его и, задыхаясь, бормотал:
— Мил друг, подыми «Ша, Живете, Добро»… «Ша, Живете, Добро».
Цветков схватил баталера за горло здоровой рукой и тряхнул. Из-за пазухи у баталера от толчка выпал сверток.
— Сидоренко! Что глядишь! Разряди винтовку! — крикнул Цветков, напрасно стараясь вырваться из цепких лап Сарыкова.
Часовой застонал от боли, подымая винтовку, и выстрелил в упор в голову Сарыкова. Баталер вскрикнул и рухнул на палубу.
— Спасибо, браток! — похвалил товарища Цветков. — Ну-ка, помоги хоть маленько…
Двое двумя руками — Цветков левой, Сидоренко правой — связали флаг-фал и подняли флаг.
— Ура! Ура! Ура! — вспыхнули крики с разных сторон: матросы «Громобоя» увидели свой флаг, снова гордо реющий над кораблем.
Цветков поднял сверток, выпавший из-за пазухи Сарыкова, и показал Сидоренко:
— Видал, что гад придумал? Вражеский флаг хотел поднять! И когда слимонить успел? А мы с мичманом думали — начальство спрятало…
— Беги, Саша, друг, до подчаска. Скажи, что я вахты не в силах стоять… — надрывно просил Сидоренко.
Цветков засунул неприятельский флаг в пустое гнездо ящика, приговаривая:
— Мало что «не могу» — через «не могу» стой! Умри, а стой!
— Тошно мне! — простонал Сидоренко.
Взглянув в померкшие глаза товарища, Цветков прибавил:
— Жди, друг. Ты кругом глаз не води, на флаг смотри лучше, вверх, — легче будет.
Сидоренко поднял вверх голову и бледно улыбнулся.
Мичман Свиридов писал:
«…Оканчиваю письмо на берегу. Мы вернулись на базу, то есть вернулись «Громобой», «Россия». Мы потеряли «Рюрика». Но и противнику досталось! «Громобой» пострадал очень сильно во втором бою, когда мы выскочили вперед, чтобы заслонить «Рюрика». «Россия» тоже. Я выпишусь из госпиталя, наверное, раньше, чем «Громобой» выйдет из дока.
Из моего письма получился дневник — пошлю его тебе заказным сразу. К случаю с флагом надо добавить забавную трагикомедию с Цветковым. Когда Сидоренко управился с Сарыковым, а я потерял сознание не столько от ран, сколько от угара — этот новый их порох дает прямо ядовитый дым! — Цветков решил, что я убит наповал. Топорков лежал на осевшем мостике с размозженной головой. Что Сарыков убит, тоже не вызывало у Цветкова сомнений: баталер висел на поручнях, как Петрушка в кукольном театре. Цветков пошевелил меня. Лицо мое было сплошь залито кровью, и он решил, что я убит.
Решив так, он пошел на перевязку. Очередь дошла до него не скоро. Когда его перевязали, уже наступила ночь. «Громобой», следуя за флагманом, шел с потушенными огнями. Стало пасмурно. Накрапывал дождь. За первой мачтой Цветков увидел: на палубе лежат несколько человек, укрывшись от дождя брезентом с головами. И Цветков решил тут соснуть; улегся с краю, накрылся брезентом и заснул.
На рассвете уснувших под брезентом накрыли большим кормовым флагом, а утром после уборки из котельной натаскали колосников и начали, раскрыв, обряжать спящих для погребения. Увы! Они спали вечным сном!
Уже многих зашили в саван и привязали к их ногам чугунные колосники. Черед дошел и до Цветкова — его хотели тоже закатать в парусину. Тут он проснулся. Сел и начал отчаянно ругаться. Братва отпрянула в испуге — думали: мертвый воскрес. «Чего ты лаешься в такой момент?!» — закричал на Цветкова боцман.
«А я отчего рассердился? — объяснил мне потом Цветков. — Ведь я лег с краю; очнулся, гляжу — рядом со мной Сарыков. Всю ночь с мертвым гадом пролежал. Тьфу!»
Матросы, узнав дело, возмутились. Труп предателя крюком, чтобы не пачкать рук, бросили в море акулам на съедение.