«Архангелы»

Все рудокопы были одеты по-праздничному: в белых вышитых рубашках, в лаковых сапогах, мягких черных шляпах с узенькими полями, трижды обвитых золотой змейкой. Толпа кипела: все оживленно переговаривались, перешептывались, сходились группками человек по пять-шесть и снова расходились: последние советы и переговоры перед решающим часом. Люди, вытягивая головы, внимательно смотрели туда, где стояли блюстители закона и исполняющий обязанности примаря Прункул.

Солнце еще не спряталось за высокие горы, и во дворе было светло.

В доме управляющего царила могильная тишина. Иосиф Родян заблаговременно удалился в самую отдаленную комнату. Он не желал ничего видеть и слышать.

— Я хочу, чтоб как можно быстрее кончилась эта дурацкая история и я мог бы приняться за работу, — заявил он Гице и Врачиу.

Ему казалось, что он сказал нечто само собой разумеющееся, но зять с сыном недоуменно взглянули на него и, изменившись в лице, вышли. Марина с дочерьми остались сидеть у стола.

Гица с Врачиу спустились с крыльца и подошли к блюстителям закона; аукцион начался. Глухой ропот удивления пробежал по толпе рудокопов: никто не ждал, что и дом управляющего пойдет с молотка. Кто-то с презрением сплюнул в сторону, словно желая таким образом сказать, что жизнь, мол, глупость, да и только! Уж если продается дом самого управляющего «Архангелов», то вся жизнь чепуха, и все!

Прункул первым назначил цену. Гица набавил. И второй раз, и третий. Из присутствующих никто больше не пожелал вступать в этот спор. Прункул сразу же решил, что так просто он этот дом из рук не выпустит. Он набавлял и набавлял цену, чтобы Гица с доктором хотя бы почувствовали, что они покупают. Цена поднялась до восьми тысяч пятисот злотых. Тут Гица остановился и призадумался, стоит ли платить такие деньги за дом, который если бы был в городе, то стоил бы раз в пять больше, но здесь, в селе, никогда бы не был продан за такую цену. Пошептавшись с доктором, он назначил цену. Аукционщик поднял молоток:

— Восемь тысяч пятьсот… раз… Восемь тысяч пятьсот… два…

Прункул начал меняться в лице, боясь, что дом уйдет от него.

— Восемь тысяч пятьсот один! — выкрикнул Гица. Это произвело эффект, Прункул растерялся и не перебил. Дом остался за Гицей.

Толпа облегченно вздохнула. Никто не хотел, чтобы этот прекрасный дом попал в руки Прункула. Многие даже осуждали его за то, что он вступил в борьбу с Гицей. Однако времени для рассуждений не было, поскольку уже приступили к продаже «золотоносного камня» совместно с десятью долями участия в прииске «Архангелы». Рудокопы были удивлены, что руда и прииск продаются заодно. Те, кто еще с утра сговорились совместно принять участие в торгах, растерялись, но быстро собрались снова, пошептались и были готовы участвовать в аукционе.

Назначенная цена была десять тысяч злотых. Прункул тут же набавил еще сотню. К его великому удивлению, оказалось, что против него выступают семь конкурентов. Цена росла. Доктор тоже хотел было вступить в торговлю, но быстро сообразил, что здесь это не требуется. Пробравшись через возбужденную толпу, он поднялся на крыльцо и вошел в дом.

Страсти во дворе разгорались. Восемь конкурентов стремительно взвинчивали цену: тринадцать тысяч, пятнадцать тысяч…

Доктор пришел в прекрасное расположение духа. Он даже начал надеяться, что продажа покроет все долги. И порадовал этим женщин — но они, похоже, не поняли всей важности этого сообщения. Возбужденный, Врачиу вошел в комнату Иосифа Родяна, чтобы сообщить ему эту обнадеживающую весть. Когда он вошел, управляющий выглядел совершенно спокойным, хотя бледен он был как смерть, а глаза вылезали из орбит. Доктор выпалил ему свою новость, и управляющий, подскочив как ужаленный, издал истошный вопль, насмерть перепугавший зятя:

— Что ты сказал? «Архангелы»? Ты сказал «Архангелы»?

— Да, «Архангелы» вместе с камнем идут по очень высокой цене. Думаю, что Прункулу это влетит в копеечку.

— Что? Прункул? «Архангелы»? — еще громче взревел управляющий. Доктору захотелось убежать, скрыться, так ужасен был вид Иосифа Родяна, но у него от страха отнялись ноги. Вдруг Родян разразился диким хохотом, от которого, казалось, сейчас рухнет дом, подбежал и сорвал со стены ружье. «У меня нет золота? Кто сказал, что у меня нет золота? У меня даже пули золотые», — кричал он, хохоча. Миг — и Родян был уже у окна, выходящего во двор. Он распахнул створки, и его громоподобный смех выплеснулся во двор. Мертвая тишина сковала двор, мгновение длилось дольше столетья. Управляющий вскинул ружье, щелкнул курок, и прогремел страшный голос Родяна: «У меня нет золота? Кто сказал, что у меня нет золота? У меня даже пули золотые!»

Все, как по команде, заслонились руками. Ружье ударило, и лицо Прункула залилось кровью. Он упал на бок, но и лежа, напрягая последние силы, выкрикнул:

— Двадцать тысяч!

Аукцион во дворе бывшего управляющего «Архангелов» кончился. Больше никто не пожелал участвовать в торгах, и аукционщик объявил, что золотоносный камень и десять долей в прииске «Архангелы» принадлежат Георге Прункулу.

Иосиф Родян пришел в такое неистовство, что восемь здоровых мужиков едва сумели с ним справиться и его связать.

XVI

После суровой зимы, не желавшей сдаваться до самого конца февраля, пришел все-таки черед зеленеть весне. На святого Георгия, в день 23 апреля по старому стилю, доподлинно сбылись слова церковного песнопения, посвященного воину-мученику: «Благоухает ныне весна». Луга вокруг Гурень пестрели смеющимися цветами. Юная травка мягко клонилась под свежим ветерком, а с благовещенья и овец выгнали на луга. Леса уже перестали быть прозрачными, и светло-зеленый цвет едва распустившейся листвы потемнел.

Школа в Гурень в день святого Георгия была искусно украшена зеленью, ибо на этот день был назначен экзамен. Накануне Василе Мурэшану отправился с кучей мальчишек повзрослее в лес за дубовыми ветками, чтобы украсить классную комнату. Мальчишки от радости прыгали, бегали, хохотали, а оказавшись в лесу, тут же, словно белки, полезли на деревья. Однако скоро им пришлось убедиться, что самим им хороших веток не наломать. Они слезли вниз и сгрудились вокруг позвавшего их учителя.

— Я же вам сказал, чтобы вы вели себя спокойно. Сейчас я нарублю веток, каждому столько, сколько унесет!

Василе взял топор и принялся за работу. Ребята сгрудились вокруг него, каждый хотел поскорее получить свою долю. Не прошло и получаса, как по берегу реки двинулись зеленые охапки, шелестящие листьями, из которых едва были видны мальчишеские головы.

Класс был украшен на славу. При входе дубовые ветви украшали надпись «Добро пожаловать», над кафедрой из зелени было выложено: «Многие лета». Эти пожелания были адресованы в первую очередь отцу протопопу, возглавлявшему экзаменационную комиссию.

С утра в селе ощущалось необычное оживление. Мужчины уже нарядились по-праздничному, а женщины, еще не успевшие расфрантиться, разглаживали складки на рубашонках и поправляли шляпы на головах своих маленьких сыновей, выпуская их за калитки. Экзамен был назначен на девять, но большинство разряженных учеников явились в школу уже в семь. Многие с тайным ликованием рассматривали впервые надетые ботинки и шляпы.

Василе Мурэшану не препятствовал им бегать и играть в школьном дворе до половины девятого, а в половине девятого он сам во главе спешащей толпы детей с разгоревшимися лицами бросился по ступенькам вверх и распахнул дверь в класс, благоухающий свежей зеленью. И от этого острого запаха, и от пыли, поднятой торопливыми ногами, ребятишки принялись чихать.

Василе распахнул дверь пошире и, сказав своим «львяткам-ребяткам», чтобы они ничего не боялись, снова спустился во двор. «Львятки» улыбались до ушей. Василе заметил, как к дому священника подъехала бричка протопопа, и вышел его встречать. Но не успел он дойти до ворот, как напротив школы остановилась еще одна бричка. Василе открыл калитку, желая узнать, что это за гости пожаловали, и вскрикнул от удивления: из брички вылезал инженер Гица Родян.