«Архангелы»

Душевное состояние управляющего было как-то странно затемнено. И, глядя на него, Марина и двое слуг, оставшиеся при доме, ждали чего-то необычного и нерадостного. Обе женщины, и хозяйка и служанка, точно так же, как работник Никулае, чувствовали раз от разу все острее, что хозяин говорит с ними будто издалека, и не сомневались: с Иосифом Родяном происходит что-то такое, чего следует бояться.

Доамна Марина, увидев, что Иосиф гуляет во дворе, немного успокоилась. Теперь ей предстояло собрать все свои душевные силы и все-таки взяться за хозяйство. Как же явственно она ощущала бессмысленность своих хлопот! Покрывалом, например, совершенно не обязательно было покрывать постели, а таз так и мог бы стоять полным, выплескивать воду было не к чему. Все вокруг оборачивалось бессмыслицей. Да и как иначе? Сегодня явятся чужие люди и пустят с молотка все, что она берет в руки, а может быть, и дом тоже. Она не могла справиться с непереносимой тяжестью этой мысли и, обессилев, разбитая, опускалась на стул. Потом испуганно крестилась и громко, так, чтобы слышать собственный голос, говорила: «Не оставь нас, господи!» Вставала, бралась за работу и вновь опускалась на стул.

Увидев, как мать бродит по комнате, едва переставляя ноги, держась восковой рукой за стенку, Эленуца не могла сдержать слез:

— Господи, мама, что с тобой?

Марина расплакалась. Тело ее сотрясалось, будто в предсмертной дрожи. Тщетно пыталась ее утешить Эленуца. Мать плакала, жалобно причитая. Сквозь рыдания с трудом можно было разобрать:

— Дети мои!.. Мои девочки!.. Господи боже мой!

Эленуце тоже было невесело. Черные тени легли и под ее усталыми глазами, и она провела бессонную ночь, боясь надвигающегося дня. Хоть она уверяла себя, что все это ее не касается, однако надвигающееся чудище напугало и ее.

За утренним кофе сидели втроем: управляющий, Марина и Эленуца. Старшие сестры еще не встали, хотя к заутрене отзвонили давным-давно.

Иосиф Родян спокойно и с аппетитом завтракал и даже не казался таким уж рассеянным. Он справился об Эуджении и Октавии, рассказал про туман, который спустился еще с ночи, и, раскурив сигару, опять отправился во двор.

Для доамны Марины и Эленуцы время тянулось мучительно медленно. Обе то и дело поглядывали на часы.

В десять часов управляющий вернулся в дом и заявил:

— В городе торги кончились.

Не дожидаясь ответа, он снова вышел во двор и расхаживал там до тех пор, пока не заскрипели несмазанные петли ворот и во двор не въехали на санях Гица и доктор Врачиу.

Иосиф Родян сначала подумал, что это явились уполномоченные по аукциону, и с облегчением вздохнул. Он вовсе не обрадовался, узнав сына и зятя, и только усилием воли заставил себя подойти к ним.

Поздоровавшись, приезжие в нескольких словах описали, как прошли торги в городе.

— Хорошо-хорошо! — бубнил Родян, недовольный нежданно свалившимися на голову родственниками.

При виде сына и зятя Марина разрыдалась, но ее тут же сурово оборвал муж:

— Чего ревешь? Нечего тебе вопить, сумасшедшая!

Иосиф Родян вышел в соседнюю комнату.

Марина изо всех сил сдерживалась, но все-таки не могла сдержаться: горькие рыдания срывались со стиснутых губ.

Мало-помалу она успокоилась, и Гица подробно рассказал ей об аукционе в городе.

Эленуца, лишь только увидела Гицу, повеселела — так она была уверена, что с Гицей никакая беда ей не грозит. Гица еще не кончил рассказа, когда в комнате появились старшие сестры — некрасивые, испуганные, постаревшие. Гица едва узнал их. Они не спали всю ночь, не заснули и под утро, но и вставать им не хотелось, и они молча и неподвижно лежали под одеялом. Однако, заслышав голоса брата и свояка, все-таки встали.

Инженеру Георге Родяну один из членов административного совета банков давно уже сообщил, что ожидает его отца. Гица обратился к нему с письмом и получил ответ. Он понял, что положение отца безнадежно. И тут же списался с доктором Врачиу. Они решили оба присутствовать на аукционе 25 февраля и по возможности поднять на дома цены; что же касается дома в Вэлень, то было решено купить его во что бы то ни стало.

Видя перепуганные лица женщин, ни Гица, ни Враниу даже не намекнули о величине долгов Иосифа Родяна. Доктор Врачиу только вскользь заметил:

— Все не так страшно, как может показаться! В конце концов мы же с вами. Все еще уладится.

— И не только мы, — чрезвычайно серьезно поддержал его Гица, — От нас одних помощь невелика. С нами бог. Тех, кто хочет жить по справедливости, бог никогда не оставляет.

Все замолчали. Слышно было только неровное после слез дыхание.

— И какой толк от богатства, — снова заговорил Гица, — если в доме от него одно беспокойство? Ну скажи, мама, разве была ты счастлива? Разве не лучше, если заботы и хлопоты твои уменьшатся? Ведь чтобы жить, и куска хлеба достаточно, а кусок хлеба есть и у последнего нищего. А из-за того, что сверх необходимого, стоит ли впадать в отчаяние? Рано или поздно мы все равно все здесь оставим, в загробный мир уходит одна душа.

Марина тяжело и протяжно вздохнула.

— Да разве я о себе? — всхлипнула она, и глаза ее снова наполнились слезами.

— Знаю, — тихо проговорил Гица, — о дочерях, об отце. Но дочери твои еще достаточно молоды, чтобы найти в жизни цель и жить ради нее. А Эленуце и искать этой цели не надо.

Эленуца покраснела и опустила голову. Старшие сестры с любопытством посмотрели на нее, а мать переспросила:

— Эленуце?

— Да, — закивал головой Гица. — Эленуца выйдет замуж за Василе Мурэшану. Он уже и приход получил. - Он повернулся к старшим сестрам. — Нехорошо, что вы и после случившегося продолжаете задирать нос. Стыдно, что отец так грубо повел себя с этим достойным юношей. Так что об Эленуце, мама, можешь не беспокоиться. Василе Мурэшану стоит десятка таких адвокатов, как Албеску и Тырнэвян, которые, почуяв, что богатство растаяло, тут же бросили своих жен, — разве можно доверять таким людям?

Доктор Врачиу стал рассказывать последние домашние новости, но слушали его только Гица, Иосиф и доамна Марина. Эленуца ускользнула, чтобы в одиночестве насладиться счастьем, которое посулил ей Гица, а старшие сестры заперлись у себя, чтобы на свободе излить свою злобу.

Врачиу продолжал рассказывать, надеясь, что доамна Марина в конце концов улыбнется. И зять и сын от всей души ей сочувствовали. Вдруг мать обернулась к сыну.

— Дела, значит, хуже некуда? — спросила она.

— Некуда! Но ты не отчаивайся. Дом купим мы с доктором.

— Дом? Какой дом? — с удивлением спросила Марина.

— Видишь ли, продажа одного вашего имущества не покроет всех долгов. Отец просто безумец. Но, как говорится, после драки кулаками не машут. Слава богу, есть еще я, доктор, будет скоро и Василе Мурэшану, священник из Телегуцы. Дом мы отстоим. Купим его с доктором. А Эуджения с Октавией могут переехать ко мне…

— Или к нам, — вмешался доктор.

— И вы тоже можете жить у нас. Заживем тихо, мирно, — закончил Гица.

Мать ничего не сказала в ответ. Встала, пошла на кухню и на скорую руку стала собирать поесть. Готовить обед было уже поздно, часы показывали два часа дня.

Иосиф Родян подошел к столу. И внешне и внутренне он казался совершенно спокойным.

— Ну, как, кончили байки рассказывать? И со слезами тоже покончено? — спросил он и, не удержавшись, задал вопрос, все время вертевшийся у него на языке: — А вас какая нелегкая принесла именно сегодня?

— Нам, отец, сообщили о торгах. Вот мы и решили, что не худо бы нам принять в них участие.

— Плохо, что вы приехали, — мрачно проговорил отец.

Ни сын, ни зять не решились подробно рассказать ему, что ожидается на аукционе, хотя Гица был уверен, что отца это очень интересует.

Около трех часов появились наконец представители закона. Трое чиновников вошли во двор Иосифа Родяна в сопровождении целой толпы рудокопов. И вскоре просторный двор был уже на треть заполнен народом. Любопытные без стеснения вошли к управляющему «Архангелов».