Страница 2 из 123
Разгромив революцию внутри своей страны. Наполеон продолжил существенные преобразования только в одной области: ведения войны. Борьба за рынки сбыта и рост промышленного развития Франции заставили его вести в течение многих лет кровопролитнейшие войны. Уже вся Европа дрожала перед Наполеоном, французская империя ненасытно готовилась к новым завоеваниям. К 1812 году число войск, скапливавшихся у западных границ России, достигло 600 тысяч строевых; в многочисленном и разношерстном воинстве участвовали все народы континентальной Европы, за исключением шведов, датчан и турок (в начале XIX века турки еще господствовали на обширных пространствах юго-восточной Европы) . Оттоманская Порта была надолго потрясена капитуляцией своей армии под Слободзеей; королевство Шведское, наследным принцем которого сделался в 1810 году французский маршал Бернадотт, обрело, вопреки ожиданиям Наполеона, миролюбивого руководителя, почитавшего прочную дружбу с Россией первым залогом благоденствия своей страны.
Армия Наполеона была уже на Висле. Французский император и его маршалы не сомневались в победе, обрекали уже мысленно Россию на верную гибель, дробили и делили ее в своих помыслах и смотрели на поход, как на торжественное шествие в Петербург и Москву. 12 июня 1812 года передовые части неприятеля перешли Неман...
Отечественная война явила славную плеяду выдающихся полководцев и военачальников. Это прежде всего военный министр и главнокомандующий 1-й армией Барклай де Толли, избравший с самого начала единственно верную тактику отступления перед страшной массой вторгнувшихся войск. Огромной любовью солдат пользовался любимец Суворова главнокомандующий 2-й армией князь Багратион, который с боями прорвался через все препоны и соединился с 1-й армией у Смоленска. В числе героев двенадцатого года мы называем и генералов Дохтурова, Милорадовича, Раевского, Ермолова, братьев Тучковых и легендарного казачьего атамана Платова (о котором народ сложил множество песен), и партизанских вожаков — Давыдова, Сеславина, Фигнера, и бесчисленных простых людей, вплоть до знаменитой старостихи Василисы Кожиной. Однако среди всех них выделяется одна фигура. Это спаситель Отечества М. И. Кутузов. Его роль зачастую принижалась официальными дореволюционными историками: политически опасно было вспоминать о том, что Кутузов в 1812 году пользовался неограниченной властью и опирался при этом всецело на доверие народа.
Уникальная фигура Кутузова, главного героя двенадцатого года, понуждает нас пристальнее вглядеться в него — полководца, государственного деятеля, дипломата.
Одна из главных черт Кутузова — осторожность. Он был предусмотрителен до такой степени, что не только многочисленные недоброжелатели — граф Ланжерон, князь Долгоруков, английский полковник Вильяме, генерал Беннингсен, московский генерал-губернатор Ростопчин, великая княгиня Екатерина Павловна, наконец, сам император Александр I, — но даже соратники и ученики, не понимая его дальновидной мудрости, упрекали полководца в медлительности, бездействии, а враги — даже и в трусости. Там, где он рассчитывал стратегическую партию на пятнадцать ходов вперед, их хватало лишь на два-три. За видимым бездействием и леностью безостановочно работал, перебирая варианты, мощный мозг. Так складывалась военная философия Кутузова, выраженная им в простой, но емкой формуле:
«Лучше быть слишком осторожным, нежели оплошным и обманутым».
Соединение огромного жизненного опыта с редкостной интуицией, расчета — с даром предвидения не может не изумлять. 19 августа 1812 года из-под Гжатска посылает он дочери Анне Михайловне Хитрово одно, а затем и второе письмо, настойчиво требуя, чтобы та покинула свое имение в Тарусе и из Калужской губернии уехала с семьей в Нижний Новгород. Какой перелет мысли! Еще не найдено поле для генерального сражения, и исход этого сражения непредугадываем, а, кажется, ум Кутузова уже обращен к Калужской дороге, где он отразит Наполеона и погонит его вспять, по опустошенному Смоленскому тракту...
Другой чертой Кутузова — человека и военачальника была хитрость. Упрекавшие его в бездеятельности и пассивности не подозревали, какой огромный темперамент скрыт, спрятан у Кутузова под маской благодушия и спокойствия. Натуре его с младых ногтей свойственны были необыкновенная театральность, артистизм — с притворствами, игрой, лукавством. Это не бытовая хитрость, которая принимает вид ума, а рядом с умом оказывается сама глупа; такая хитрость — ум для глупых. Нет, это род мудрости, аналог которой, если брать примеры из отечественной истории, можно найти разве что в характере Ивана Андреевича Крылова, не случайно обращавшегося в своих баснях к образу Кутузова. «Дедушка Крылов» и «дедушка Кутузов» обнаруживают глубокое внутреннее родство в их особенном, народном уме, медленном упорстве, скрытой силе...
Знаменитая кутузовская хитрость проявилась уже на поприще дипломатическом — в константинопольской миссии 1793 года, когда он в короткий срок завоевал симпатии влиятельной матери султана Абдул-Гамида Валиде, министра иностранных дел — реиса-эффенди и даже (на всякий случай) корсара и умницы Ахмеда-паши, словно предвидя, что через восемнадцать лет тот станет великим визирем и главнокомандующим турецкой армией, которую у Слободзеи пленит Михаил Илларионович. В результате же миссии Кутузова опасное для России французское влияние на Порту оказалось нейтрализованным. Да и что была для него Порта, с се коварством и вероломством, мудростью и беспощадной жестокостыо, сладострастием и порочностью?
«Старый лис Севера», — сказал о Кутузове Наполеон. «Умен, умен, его и сам Рибас не обманет», — тридцатью двумя годами раньше, в своей излюбленной «припечатывающей» манере отозвался о нем Суворов. Наполеон хорошо помнил, как обманул его Кутузов в 1805 году сперва у Кремса, а затем у Шенграбена, хотя и не сделал из этого должных выводов.
Стратегия Кутузова, как показывает опыт войны 1805 года, кампании против турок в 1811—1812 годах, наконец, Отечественной войны, очевидно, заключалась, помимо прочего, в том, что он не рассматривал генеральное сражение в качестве главного или единственного условия в достижении конечного успеха. В отличие, скажем, от Наполеона, для которого именно решающий бой автоматически предоставлял возможность диктовать условия победоносного мира. Нет, тысячи других, даже на поверхностный взгляд посторонних причин брались Кутузовым в расчет.
Известна фраза, которую сказал он, отправляясь в августе 1812 года в действующую армию, в ответ на неосторожный вопрос племянника: «Неужели, дядюшка, вы думаете разбить Наполеона?» — «Разбить? Нет... — произнес тогда Михаил Илларионович. — Но обмануть — да, рассчитываю!» Если девизом Наполеона было: «Ввяжемся, а там посмотрим», то Кутузов мог бы противопоставить ему иной: «Выпутаемся, а там посмотрим». Именно то, чего не мог предусмотреть его грозный противник, предвидел Кутузов, когда сказал на совете в Филях: «Москва, как губка, всосет в себя французов...»
Его упрекали за нерешительность и пассивность: австрийские генералы в 1805 году в Браунау, граф Ланжерон в 1811 году под Рущуком и Слободзеей, Беннигсен, Вильяме, Армфельд, сам Александр I — в 1812-м. Врагов он нажил столько, что их, верно, достало бы и на десятерых. Лень, сибаритство, обжорство, женолюбие, сонливость, будто бы безразличие и покорность судьбе — в чем только не обвиняли Кутузова! Но посреди всего этого, словно крыловский Слон в окружении своры мосек, он спокойно шел вперед. Не объясняясь и не оправдываясь, Кутузов выполнял свою нелегкую миссию.