Крестная мать

— Ты поссорился с Городецким, Николай?

— Нет, не поссорился. Нам ссориться невыгодно. Просто… я хочу найти место поспокойнее. Подальше от денег. И чтобы руки-ноги бывшие диверсанты не ломали. А за деньги — запросто теперь могут подстрелить, лихих ребят много.

— Видел-видел, как вы эти мешки с деньгами возите, — хмыкнул Дорош. — Соблазн, конечно, для налетчиков.

— Ну так что, Анатолий? — Лукашин пошевелил больными пальцами (руку он засунул глубоко в карман пуховика). — Поладим, нет?

— У меня с собой нет ключей. Ты же не сказал.

— Ерунда, дом рядом. Главное, договориться.

— Что ж, говори. Чувствую, «БМВ» — действительно мелочь.

— И правильно чувствуешь. Я бы не стал возникать, обещать что-то. Но без гарантий ничего говорить не буду. Если Городецкий узнает, что я с тобой тут якшаюсь… мне не жить. Дураку понятно. Он найдет людей…

— Ладно, не пугай. Давай рассказывай. В конце концов, «БМВ» тебе Городецкий мог и подарить за хорошую службу, а?

— Слушай… так это же идея! — возликовал Лукашин. — Как мне самому в голову не пришло?! Это же новый поворот!.. Гм.

Сжато, емко, оперируя фактами и своими наблюдениями, он рассказал Дорошу все, что узнал и о чем догадался в последние дни.

Дорош внимательно, не перебивая, выслушал, бросил веско:

— Шеф за границу намылился, как пить дать. И не с пустыми руками. Потому и тебя с «БМВ» не тревожит.

— Бежать… «за бугор»? — искренне удивился, не поверил Лукашин. — Зачем? Ему разве в России плохо? Как сыр в масле катается.

— Там будет лучше.

— М-да… — Лукашин так поразился этой версии, что забыл даже, как у него пальцы болят. — Я думал, он просто приворовывает. А тут…

— Ну, я тоже точно пока ничего не могу утверждать, — заметил Дорош. — Как версия — да. И она, похоже, близка к истине. Но все равно надо еще поработать… Вот что, Николай. Ключи я тебе пока не отдам. Попробуй узнать все наверняка — куда и когда надумал слинять Городецкий. Может, он с билетами суетился, с заграничными паспортами, с бухгалтершей потолкуй, прижми ее как следует, пригрози с дачей, понял? Протянешь мне ниточку — на этом и расстанемся. Даю слово.

Лукашин помрачнел. Шел, прихрамывая, рядом, молчал. Потом деланно-покорно пообещал:

— Хорошо, попробую. И ты прав, с главбухом надо толковать. Рыльце у нее в пушку, баба она не из стойких, может дрогнуть. Хотя Городецкий ей вряд ли что-нибудь сказал о «бугре».

— Не сказал, разумеется, он же не дурак. Но она должна поразмышлять, повспоминать кое-какие разговоры. О финансах «Мечты» тебе подробнее рассказать — когда, кому и на какие цели была переведена сумма в Германию, кто принимал решение, какие есть документы. Главный бухгалтер все знает, не волнуйся. Ты лишь разговори ее. Но так — без нажима, понял? Нажимать мы потом будем… В общем, поработай. И позвони, я жду. Пока.

— Будь здоров.

Они кивнули друг другу, не подав руки, и разошлись в разные стороны.

Наутро Лукашин прямиком отправился к Городецкому. Наказав секретарше никого в кабинет не пускать, плотно прикрыл за собою дверь и грохнулся у стола шефа на колени.

— Антон Михайлович, дорогой! Хочешь — казни, а пожалеешь — помилуй! Но выслушай сначала.

Городецкий не на шутку встревожился. Шариком выкатился из-за стола, поднял Лукашина с колен, увел его в комнату за кабинетом, посадил рядом с собою на диван. Велел строго:

— Рассказывай! И не паясничай! Не в театре.

— «БМВ» у меня в гараже, Антон Михайлович! Бес попутал! Прости!

Городецкий разочарованно поморщился, отодвинулся от Лукашина.

— Украл, значит. Ну-ну. Не утерпел. Ладно. Машину вернешь, из «Мечты» исчезнешь.

— Машина пусть у меня постоит, — неожиданно спокойно сказал начальник охраны. — Я на вашем месте, Антон Михайлович, мне ее подарил бы.

Городецкий приподнял брови — только этим и выразил целую бурю мыслей и чувств, охвативших его.

Он мгновенно сориентировался. Конечно, ни с того ни с сего так нагло Лукашин вести себя не будет. Что узнал? О чем пронюхал? Спокойнее, Антон, велел себе Городецкий, не сорвись. Может быть, просто игра?

— Интересно, — тянул он время. — Дальше.

— А дальше совсем худо, Антон Михайлович. До-роша вчера видел. Он стукачом меня к себе вербовал. Он же теперь в частном сыскном бюро работает, человек независимый, никакого начальства не признает… Но я почему прямо с утра к вам, Антон Михайлович — Дорош знает про вас все!

— Что… знает? — Городецкий провел рукой по шее, как бы поправляя безукоризненно завязанный галстук. И этот нервный жест не ускользнул от наблюдательного Лукашина. «Теперь ты у меня на крючке», — злорадно подумал он и выпалил напрямую:

— Про то, что вы большую сумму за границу перевели, в Германию, что «за бугор» нацелились, что главбуха подкупили, материалы ей на дачу дали бесплатно.

Теперь Городецкий откровенно побледнел, не смог скрыть растерянности и испуга. Бормотал:

— Глупости все это, Лукашин. И чего ты с ним, с этим чекистским недобитком якшаешься?

— Он меня сам нашел, Антон Михайлович. Подкараулил возле дома, угрожал, шантажировал, пальцы мне поломал. Это очень опасный и для вас человек, поверьте на слово.

«А ты еще опасней, — напряженно думал Городецкий, расхаживая по комнате. — Ты ему выложил все, пес продажный. Тварь! Ишь, «БМВ» в гараже оказался. Я так и думал, между прочим, что кто-то из своих умыкнул. Куда машина могла от подъезда деться? Охрана круглосуточная, сами на «БМВ» и ездили… Ну да ладно, черт с ней, с этой «тачкой». Дорош — беда, действительно, пострашнее. И надо срочно придумать, что делать. Бежать? Немедленно? Но, во-первых, из Германии от Исмаила нет вызова. Во-вторых, побег станет доказательством аферы. За Городецким ринутся, чего доброго, в погоню… Нет-нет, надо поучиться у Мавроди, никуда пока не ехать, не суетиться и не нервничать. Наоборот, нужно потянуть время, показать всем, что у президента «Мечты» и в мыслях никаких дурных, тем более преступных намерений не было. Да, деньги в Германию перечислил, документы налицо, любой акционер может проверить. В документах все на месте: официальные просьбы АО «Мечта» о заключении договора с немецкой фирмой «Freundschaft» о поставке, а затем и сборке линии розлива пивной продукции на местном заводе, оплаченные счета за офисное оборудование — мебель, компьютеры, принтеры… Другое дело, что с Исмаилом были не задокументированные разговоры. Но кто сможет их проверить? Разве Исмаил сознается? Этот толстый гусь?! Ха-ха, как бы не так…»

А может, со стороны Лукашина это просто провокация? Может, он выдумал историю с Дорошем, пальцы сломал сам, по пьянке, а шантажирует, чтобы окончательно прибрать к рукам «БМВ» и вообще развязать себе руки.

Антон Михайлович резко сменил тактику. Закричал вдруг:

— Это ты наговорил Дорошу всяких гадостей, Лу-кашин! Ты! Вертишься тут под ногами, слухами какими-то пользуешься. Машину у компании украл. Хам! У народа украл! Я тебя посажу! Народ несет нам свои трудовые сбережения, доверяет, надеется, что мы ведем себя честно, со временем выплатим им дивиденды, а ты… жулик! — И, неумело размахнувшись, залепил главному охраннику пощечину.

Лукашин от неожиданности растерялся, стоял, хлопая глазами.

— Антон Михайлович, дорогой… Вы меня не так поняли. Да, с машиной я взял грех на душу, но она ведь цела! Скажем, что нашлась, и все дела. А вам До-роша надо бояться, это я вам точно говорю! Он ни перед чем не остановится.

— А чего мне его бояться? Кто он такой, этот Дорош? Бывший чекист, которого выгнали со службы, скомпрометировавший себя человек. Частный детектив? Ну и пусть. Кого это волнует? Лезет не в свое дело — что ж, пусть потом на себя пеняет. И знать он ничего не может. Потому что… ничего нет, понимаешь, Лукашин? То, что ты мне тут рассказал, — бредни. Я никуда не собираюсь уезжать. Никуда! Россия — моя Родина! И я горжусь ею! Здесь родился, здесь и умру. У себя дома. А деньги… конечно, мы имеем финансовые отношения и с зарубежными партнерами, в том числе и с Германией. Ну так что с того? Документы в порядке, они будут представлены к годовому отчету в апреле или мае, как решат акционеры, так и будет…