Страница 50 из 62
Следствие установило, что ландо было нанято и подано к дому на Морской улице, где проживали спасский мещанин с женой и другая пара — супруги из Коломны. Но их там уже не было.
По остаткам мундиров полиция установила, что жандармские мундиры были заказаны в магазине «Невский базар» молодой дамой.
В ноябре в руки полиции попали листовки, где говорилось, что дача Столыпина была взорвана по приговору «Боевой организации» эсеров и выражалось сожаление о неудавшемся покушении.
В Стокгольме предполагался съезд эсеров-максималистов. Агент охранки по приметам определил возможную обитательницу квартиры на Морской по кличке Модная. За ней установили слежку. Когда она отправилась в Россию, в Одессе ее задержали. Молодая дама назвалась Фроловой. Ее доставили в Петербург, и там кухарка из дома на Морской опознала бывшую жительницу. Признали ее и продавцы магазина.
После опознания дама сказала, что на самом деле ее зовут Надеждой Терентьевой.
В ноябре же в столице задержали вторую женщину, подходящую под описание. Среди революционеров она проходила под кличкой Северная. Это была Наталья Климова.
По словам милых дам, на покушение были отпущены за границей большие деньги. Бомбы обладали огромной разрушительной силой. Террористы понимали, что им, возможно, проникнуть в кабинет Столыпина не удастся, поэтому предполагалось разрушить всю дачу. И действительно, большая часть ее оказалась после взрыва разрушенной.
Главными инициаторами покушения были в России некий Соколов, он же Чумбуридзе, Шапошников, Медведь, и Кочетов, он же Виноградов, Розенберг.
Ко времени ареста женщин Соколова уже повесили за руководство вооруженным ограблением казначея петербургской почтовой таможни в октябре.
Отец Климовой, сраженный горем, скончался, успев отправить письмо властям:
«...Дочь моя обвиняется в преступлении, грозящем смертною казнью. Тяжко и позорно преступление, в котором она обвиняется. Вашему превосходительству, как человеку, на глазах которого прошло много преступников закоренелой и злостной воли, должна представиться верной моя мысль, что в данном случае вы имеете дело с легкомысленной девушкою, увлеченной современной революционной эпохою. В своей жизни она была хорошая, добрая девушка, но всегда увлекающаяся. Не далее, как года полтора она увлекалась учением Толстого, проповедывавшего «не убий» как самую важную заповедь, и теперь вдруг сделалась участницею в страшном убийстве... Дочь моя в политике ровно ничего не понимает, она, очевидно, была марионеткой в руках более сильных людей... Увлеченная угаром, молодежь не замечает, что делается орудием гнусных революционеров, преследующих иные цели, чем молодежь...»
Старик был прав.
Но суд к преступлению отнесся серьезно. Тем более что обвиняемые никаких показаний о своих связях с террористами не дали. На суде они вели себя вызывающе, обзывали присутствующих.
Их приговорили к повешению. От подачи кассационных жалоб Терентьева и Климова отказались.
Смертная казнь была заменена бессрочными каторжными работами. Что касается исполнителей покушения — трех погибших террористов, то о них известно лишь, что это были некие Морозов, Миронов и Илья Забельшанский из Гомеля.
* * *
Дело об убийстве П. А. Столыпина погибло в огне семнадцатого года, когда поджигались жандармские и охранные отделения. Но кое-какие документы уцелели, и в них в первую очередь нас интересует фигура убийцы, посягнувшего на поистине великого русского человека Столыпина. Он говорит о себе:
«Вырос я в семье отца моего и матери, которые проживают в Киеве, причем отец — присяжный поверенный и домовладелец. Я лично всегда жил безбедно, и отец давал мне достаточные средства для существования, никогда не стесняя меня в денежных выдачах. После окончания гимназии я поступил на юридический факультет Киевского университета. В сентябре того же года я уехал в Мюнхен для продолжения учения. Вернулся я из Мюнхена осенью 1906 г. В то время я уже был настроен революционно, хотя ни в каких конкретно поступках это мое настроение не выражалось. В Киеве я примкнул через студенческий кружок к группе анархистов-коммунистов...»
Спустя полгода Дмитрий Богров становится осведомителем киевской охранки. Сохранились его докладные начальнику Киевского охранного отделения:
«Из Парижа в Киев приехал социалист-революционер Сигизмунд, высокого роста, плотный, с торчащими в сторону усами, лицо смугловатое, привлекавшийся вместе с арестованными на съезде в Киеве в 1905 г. Он в настоящее время посещает Беркина (Александра Абрамовича), тоже привлекавшегося по тому же съезду». Таких и других донесений много.
Сам Богров тоже выезжал в Париж, откуда обращался в охранное отделение с просьбой выслать денег.
Как же случилось, что агент охранки стрелял в главу российского правительства?
Телеграмма в столичный департамент полиции из Киева:
«Первого сентября во время антракта торжественного спектакля при высочайшем присутствии ранен двумя пулями браунинга председатель Совета министров статс-секретарь Столыпин; врачи опасаются повреждения печени; преступник задержан, передан судебным властям».
Сам Богров показывал:
«Покушение на жизнь Столыпина произведено мною потому, что я считаю его главным виновником наступившей в России реакции, т.е. отступления от установившегося в 1905 г. порядка: роспуск Государственной думы, изменение избирательного закона, притеснение печати, инородцев, игнорирование мнений Государственной думы и вообще целый ряд мер, подрывающих интересы народа...»
Но все не так просто.
Убийство Столыпина в этой череде убийств и покушений занимает особое место.
В начале июня в Киев нагрянули члены министерства внутренних дел и департамента полиции. Необходимо было подготовить город для торжественного освящения памятников Александру II и св. княгине Ольге. Ожидались высокие гости.
Прочесывались подозрительные дворы, осматривались чердаки, квартиры, окна которых выходили на главные улицы. Из Петербурга прислали несколько отрядов городовых, агентов охранки.
Наконец Киев узнал, что на торжества прибудут царь Николай II с семьей и весь совет министров.
Выбегать из толпы навстречу царскому экипажу, бросать цветы и подавать прошения при движении царского поезда по улицам Киева — воспрещалось. Прошения принимались во дворце. Для выдачи билетов на торжества организовалось специальное бюро, выдававшее их на посещение Софийского собора, ипподрома и пр. Для местного охранного отделения, его начальнику подполковнику Кулябко тоже были выданы билеты — без обозначения фамилий.
Кулябко был озадачен. К нему явился Богров и сообщил, что на Столыпина и министра просвещения Кассо готовится покушение. Будто бы к нему приходил некий «Николай Яковлевич» и просил достать моторную лодку. У дома Богрова установили тщательное наблюдение.
Богров попросил билет в Купеческий сад на торжественную встречу, Он надеялся там увидеть «Николая Яковлевича», который вроде бы мелькнул с какой-то женщиной в городской толпе. Билет ему дали, и Богров хорошо видел прохождение императора. Столыпина же он не отыскал.
Во втором часу ночи Богров появляется в охранном отделении и говорит дежурному чиновнику, что ему необходимо увидеться с Кулябко. Он пишет ему записку: «У Аленского (такова была агентурная кличка Богрова) в квартире ночует сегодня приехавший из Кременчуга Николай Яковлевич, про которого я сообщал. У него в багаже два браунинга. Говорит, что приехал не один, а с девицей Ниной Александровной, которая поселилась на неизвестной квартире... Впечатление такое, что готовится покушение на Столыпина и Кассо. Высказывается против покушения на государя из опасения еврейского погрома в Киеве. Думаю, что у девицы Нины Александровны имеются бомбы. Вместе с тем Николай Яковлевич заявлял, что благополучный исход их дела несомненен, намекая на таинственных высокопоставленных покровителей...»
Кулябко доложил генерал-губернатору Ф. Ф. Трепову. Тот и генерал Курлов умоляли Столыпина не выезжать из дому иначе как в автомобиле. Министра Кассо убедили обедать дома, не ездить в ресторан.