Страница 62 из 120
взглянув на нее, Софью Николаевну, бросился бы, прежде всего,
238
целовать руки Ирины, и Ирина могла бы быть для него
интереснее как женщина, чем Софья Николаевна?
И оттого, что она не могла серьезно верить возможности
счастья для Ирины с такими ее теперешними данными, и оттого,
что та сама этого не замечала, Софья Николаевна испытывала
неловкое чувство от необходимости делать вид, что все это
вполне вероятно, о чем говорит Ирина, и всей душой радоваться
за нее.
И когда Ирина рассказала все, у Софьи Николаевны как-то
угасло желание рассказывать про свое, как будто то, что было у
нее и у Ирины, стало равноценным и потому обесценилось.
Она просто только сказала, что тот мужчина ухаживает за
ней, и она боится ему отвечать, чтобы не лишиться того покоя
семейной честной жизни, какой у нее есть сейчас, но что
спокойствие и занятость мужа, забывающего о ней по целым
неделям, толкают ее на то, чего она не хотела бы.
IV
На пятый день приезда Ирины было рождение хозяина, и
должны были собраться гости. Нужно было сходить за
покупками.
– Пойдем покупать,– сказала Софья Николаевна Ирине.
Они вышли.
Софья Николаевна в длинной модной шубе и мехах, Ирина –
в старом ватном пальто, в котором ходила до нее Маша, в
черном платочке и с корзинкой на руке.
– Ну, уж теперь давай выдерживать свои роли,– сказала
Софья Николаевна.
Но Ирина, как бы отогревшись под лаской подруги,
почувствовала себя опять тем, чем была она прежде, и все
забывала свою настоящую роль. Она шла не сзади, а рядом, и
говорила таким тоном и о таких вещах с своей «хозяйкой», что
некоторые прохожие невольно с удивлением оглядывались. В
особенности одна дама с горностаевой горжеткой.
Софья Николаевна все это чутко замечала, краснела, но ей
неловко было сказать об этом своему другу, так как это,
вероятно, очень больно напомнило бы ей о ее положении.
Но, чем больше она молчала, тем больше ей становилось
досадно, что Ирина в этом своем ватном пальто и в платке так
239
свободно и непринужденно иногда обращается к ней, что ее,
вероятно, принимают за родную сестру. А она так одета...
И ей начало казаться, что Ирина очень легкомысленна, что
она не может посмотреть на себя со стороны и чувствует себя
так, как будто она осталась тем, чем была, и не думает о том, что
в действительности она давно уже перестала быть тем, чем
была.
Когда пришли домой, Софья Николаевна почувствовала себя
виноватой за гадкие, против воли вылезавшие мысли и, горячо
поцеловав подругу, сказала:
– Ну, вот, поздравляю тебя с крещением.
На вечеринку ожидалось много гостей, хотя Семен Никитич
не хотел праздновать дня своего рождения, так как вообще не
признавал этого. Но Софья Николаевна настояла, сказав, что
просто ей хочется видеть у себя людей.
Самое главное было то, что должен был прийти тот мужчина.
Поэтому она особенно тщательно завилась у парикмахера и
сделала маникюр.
А потом выяснилось, что Ирина не знает даже, как
приготовить простой салат. Пришлось, подвязавши фартучек,
самой пойти в кухню и начать стряпать. Она упустила из виду
возможность этого и спохватилась слишком поздно. Через два
часа могли прийти гости, а ей нужно было все успеть
приготовить и одеться.
И вот, когда она с вилкой в одной руке, с ножом в другой,
торопясь и раздражаясь, готовила все, Ирина сначала
подшучивала над своей беспомощностью, а потом притихла и
почувствовала себя виноватой, так как Софья Николаевна даже
не могла себя пересилить, чтобы свести всю эту неудачу на
шутку и, звонко поцеловав подругу, сказать, что все это пустяки.
Потом стала одеваться. И, как всегда бывает, когда спешишь,
никак не могла поймать сзади петли лифчика и застегнуть
пуговицы. Будь здесь Маша, она просто позвала бы ее. Но звать
Ирину, когда она только что была сейчас с ней недостаточно
деликатна и чувствовала себя виноватой перед ней, было
невозможно. Значит, приходилось, прикусив от напряжения
губы, выворачивать за спину руки и изображать из себя какую-
то обезьяну.
От спешки и ожидания, что вот-вот сейчас кто-нибудь из
гостей может прийти, у нее разгорелись щеки и стали
некрасиво-красными, как кирпич.
240
В самом деле, что может быть хуже, когда гости придут, а
хозяйка еще не готова и должна в щель двери извиняться и
делать сладкое лицо? А тут под руки попадается как раз не то,
что нужно, а того, что нужно, никак не найдешь.
Но все кончилось сравнительно благополучно. Она успела
одеться. Только щеки оставались багрово-красными, точно она
парилась в бане. И сколько она их ни мазала кольдкремом и ни
пудрила, они оставались такие же красные, даже еще хуже.
Пришедшие гости, улыбки, вопросы, шутки и громкие
голоса в столовой разогнали неприятное настроение. А
оставшееся внутреннее недовольство собой было даже кстати,
так как она очень естественно и без всякой неловкости
обращалась к Ирине, говоря:
– Ариша, принесите вазочек. – Или: – Ариша, дайте чайницу.
Присутствие гостей избавляло ее от необходимости сейчас
же, когда у нее еще плохое настроение, сглаживать перед
Ириной происшедшую шероховатость во время приготовления
закусок.
За столом было обычное оживление, обычные шутки, вроде
тех, что хозяйка что-то далеко села от хозяина, ему наблюдать
неудобно.
На что Софья Николаевна, смеясь, отвечала:
– Ну, мы уже предоставляем друг другу полную свободу.
Она сидела рядом с тем мужчиной, про которого
рассказывала Ирине. Раскрасневшись, с розой в волосах,
выбившейся из прически и спустившейся к плечу, она наливала
своему кавалеру вино и требовала от гостей, чтобы они пили.
Ее нога под столом чувствовала его ногу. Но она делала вид,
что не замечает этого, и обращалась в это время в другую
сторону, к кому-нибудь из гостей, или протягивала руку, чтобы
достать далеко стоящую закуску, и от этого сильнее прикасалась
своей ногой к ноге соседа.
Ей только было неприятно, что Ирина, подавая на стол, как-
то особенно внимательно останавливала на ней свой взгляд,
очевидно, понимая смысл каждого ее движения, чего не
замечали остальные, занятые своими разговорами. Неприятно
было потому, что после истории с закусками уже не было
обычной открытости перед Ириной.
А Ирина, сидя в кухне и прислушиваясь к доносившемуся из
столовой, чувствовала всю нелепость и курьезность положения:
она не может сейчас пойти и сесть за стол, как все. Она должна
241
сидеть в кухне и ждать, когда ее позовут. И при этом даже
испытывать какое-то напряжение от постоянного ожидания, что
ее позовут, а она не услышит. В особенности, если позовет
хозяин, которого она безотчетно боится и сжимается при нем,
хотя он всегда вежлив.
Один раз ей показалось, что кто-то звонит на парадном. Она
встала и пошла, предварительно взглянув в столовую. Там уже
кончили ужин и сидели на диванах в табачном дыму, слышался
оживленный, веселый говор. Ирина пошла по темному
коридорчику и почти лицом к лицу столкнулась с Софьей,
которая стояла с тем мужчиной. Он стоял очень близко к ней и,
притягивая еще ближе ее к себе за руку, что-то говорил
шепотом.
Софья испуганно отстранилась от него, и они, точно
вспугнутые, молча пошли в столовую.
Ирину обидело это движение ее подруги, точно Софья во
время этой интимной сцены наткнулась на постороннюю. Но
сейчас же она вспомнила, что Софья перед этим мужчиной
должна была сделать такое движение, так как Ирина для него