Страница 46 из 120
Лыска. Да еще думала о том, что у нее денег всего одиннадцать
копеек. Сам он даст или придется просить?..
Андрей, шедший молча, вдруг обратился к Кате и сказал:
– Иван Кузьмин в город едет, пойди-ка напиши записку в
кооператив.
Катя поняла, что он хочет остаться один с женой, подала
свою худенькую ручку Катерине и, пожелав ей счастливой
дороги, пошла. А потом издали помахала платочком.
Катерина шла рядом с мужем по мягкой мшистой тропинке
между редкими высокими соснами и, обходя по дороге пни,
ждала, что, может быть, он сам заговорит с ней о самом главном.
Прожили вместе двенадцать лет,– неужели у них не найдется,
что сказать друг другу в такую минуту?
Но Андрей, дойдя до перекрестка, откуда должен был
повернуть назад, ничего не сказал того, чего она ждала и,
остановившись, только проговорил:
– Ну, так ты того... если что нужно, пиши, а в уборку сам
приеду помогнуть.
Он дал Катерине два протершиеся на сгибе червонца и
поцеловал ее.
Катерина неловко обняла его за шею левою рукой, зажав в
правую червонцы, и тоже поцеловала его.
178
– Ну, прощайте пока... Лыску-то приезжайте посмотреть.
– Прощай. Приеду.
Она пошла. Отойдя на несколько шагов, Катерина
оглянулась. Андрей стоял на том же месте, и видно было, что у
него осталось что-то недоговоренное и жаль ему было
отпустить жену, ничего не сказав ей на прощанье.
Она, замерев, остановилась и вся подалась вперед.
Андрей постоял несколько мгновений, как бы ища слова,
потом, махнув рукой, крикнул:
– За Лыской-то поглядывай!..
– Погляжу,– ответила, вздохнув, Катерина.
Андрей повернулся и пошел.
И когда он скрылся и Катерина осталась одна на тропинке
под соснами, ее вдруг обожгла и кинулась горячим стыдом в
щеки пришедшая ей мысль:
«Обстряпали бабочку. . Приняли ласково, рот замазали, она и
языка протянуть не сумела. На деревне спросят: «Что же, ты
мужу беспутному голову намылила? Его шлюхе в косы
вцепилась? Стекла побила?» А она – не то, что стекла бить, а
еще черных лепешек в гостинец принесла ей. И самой вот
узелок ребятишкам сунули да двадцать целковых денег дали.
Небось теперь молодая-то смеется над ее черными лепешками:
ей белых не поесть... на ее четыреста – пятьсот рублей».
Катерина даже остановилась, как бы готовясь вернуться. Но
ей почему-то вспомнились тоненькие, слабенькие руки Кати, ее
виноватая, ласковая улыбка, и Катерина, махнув рукой,
перекрестилась и пошла своей дорогой.
179
Опись
После описи скота, часть которого потом отобрали на мясо
по разверстке, из города опять приехали какие-то люди и, созвав
собрание, объявили, что требуется составить списки на детей
дошкольного возраста. Мужики переглянулись, стоя в темной,
закопченной, как баня, школе.
– Это как же?.. Ребят описывать?
– Не описывать, а составить списки,– ответили приезжие.
– Один черт.
– Заезжают...– сказал кто-то сзади.
Все беспокойно оглянулись назад.
– То на скотину накинулись, а уж теперь к ребятам
подобрались.
– Что ж, ребят, что ль, теперь отбирать будете? – сказал сзади
насмешливый голос.
Приезжие, занятые своими бумагами, ничего не ответили.
– Отбирать не отбирать, а теперь чего-нибудь жди.
– Списки составлять так...– сказал один из приезжих, взяв со
стола лист бумаги и глядя на него.
Все замолчали, подобрались и тесной толпой подались
вперед, как бы боясь пропустить объяснение.
-...До пятилетнего возраста отдельно, до семилетнего –
отдельно. А остальных вовсе не надо. Поняли?
Все стояли молча.
– Впрочем, будем обходить по дворам и записывать на месте,
а то нагородите черт знает чего, и не разберешься потом.
Объявляю собрание закрытым.
– А позвольте спросить, на какой предмет необходимости это
требуется? – спросил лавочник, член сельского комитета.
– Для отобрания сведений на предмет обеспечения,
статистики и педагогических целей, а там последуют
дальнейшие распоряжения,– сказал человек с листом, не
взглянув на лавочника, и стал собирать бумаги со стола, как
собирает их судья, только что произнесший приговор, не
подлежащий ни кассации, ни апелляции.
– Опять отобрание... Когда ж это кончится?..
– Можете идти. Ребятишек приготовить сейчас же.
Бабы, выскочив из школы, бросились по выгону к своей
улице с таким ошалелым видом, что проезжавшие в телегах
180
мужики, придержав лошадей, испуганно посмотрели вверх и по
сторонам, как смотрят при звуке набата.
– Вот очумела и не знаю, куда его девать!.. – послышался
бабий голос из одних сенец.
– Да, уж не знаешь, с какого бока укусит.
Не прошло пяти минут, как бабы со съехавшими с голов
платками, сталкиваясь на бегу, бросались в избы, волокли что-то
оттуда на задворки в руках и под мышками, как вытаскивают
добро на пожаре. А из конопляников слышался сплошной вой и
плач ребят.
– Идут!..
Бабы бросились из конопляников и, став у порогов изб,
тяжело переводя дух, ждали комиссии.
Когда комиссия пришла, сопровождаемая лавочником, и,
разложив в избе на столе листы, хотела записывать, оказалось,
что этот двор бездетный. В следующих дворах тоже не было ни
одного ребенка. Попадались, да и то изредка, только более
крупные, лет двенадцати – тринадцати.
– Что же, у вас детей ни у кого нету?
– А когда рожать-то было?.. То война была, а то...
– А кто же это у тебя кричит?
– Это у соседки, батюшка...
– Черт знает что, во всей деревне ни у кого ребят нет, а
откуда же это крик такой стоит?
– Может, с нижней слободы заползли, батюшка... Зашли в
крайнюю избу, но в ней на пороге стояла испуганная молодая
баба и только твердила:
– Он не годится, батюшка, совсем не годится... Ни рук, ни
ног не подымает.
– Кто не годится? Куда не годится?.. Все равно, теперь болен,
после поправится...
– Эти, брат, разбирать не будут,– сказал голос из толпы,
молчаливо следовавшей за комиссией.
И только у Кузнечихи оказалось целых пять человек. Когда
вошла комиссия, она, как сидела на полу, ища в голове у
старшего, семилетнего, так и осталась.
– Накрыли...– негромко сказал кто-то.
Записали всех пятерых. Вместо матери возраст показывала
молодая соседка, так как сама Кузнечиха не могла выговорить
ни одного слова.
181
– А твои ребята куда делись? – спросил с недоумением
лавочник у одной молодки.
Та метнула на него глазами и, показав кулак из-под полы,
быстро проговорила:
– У меня не было. Это сестрины были...
– Черт знает что...– сказал лавочник, пожав плечами.
– Тут и мараться-то не из-за чего было,– проговорил
приезжий, посмотрев в лист.
Когда комиссия ушла к лавочнику пить чай, в конопляниках
опять пошла работа. Одни тащили обратно в избы люльки,
другие растерянно бегали по конопляникам, а третьи кричали на
них:
– Что по чужим конопям-то шаркаешь!..
– Малого потеряла, вот что!.. О господи батюшка, ведь вот
тут около межи положила.
– В кучу надо было складывать, а то поныряли в разные
места, теперь сами не найдут. Да конопей сколько, нечистые,
потолкут.
– Вот чей-то ребеночек!..– кричали в одной стороне.
Какая-нибудь баба бросалась туда, но сейчас же, махнув
рукой, повертывалась обратно.
– Не мой, мой в красненьком колпачке.
– Расползлись все по конопям... Ну, беда чистая...
– Куда тебя нечистый завел?! У, дьяволенок!
– А ты что, вот нашлепаю, тогда будешь знать,– говорила
другая, ведя за руку мальчишку лет трех, который, скривив рот и