Страница 3 из 120
части, с которой я познакомился,– писал он,– производит
необыкновенно широкое и поистине равнинное, настоящее российское
впечатление, и отдельные главы романа поднимаются до чрезвычайно
высокой художественности» 12. Другие литераторы, в том числе
Горький, критичней отзывались о романе. И, пожалуй, наиболее
полный развернутый разбор его и справедливую характеристику дала
известный литературовед Е. Ф. Никитина: «Патриархальная, лубяная,
расхлябанная Русь, провинция с ее застойным укладом и нравами,
сонные фигуры обывателей, домовитые мужики, помещики, в старых
усадьбах жившие дворянскими гнездами в вишневых садах,
наследники Манилова, Обломовы, Тентетниковы, Ноздревы, фигуры из
сатир Щедрина, Успенского – зоология царской Руси, доведенная
старым строем до тупика,– остро подмечены и зарисованы автором...
Романов владеет народным языком, знает народную психологию, и
потому многие сцены из жизни деревни изображены им так, что
читателю кажется, будто многие лица, беседы их зарисованы, взяты
прямо с натуры. Психология действующих лиц, близкая к инстинктам
животного царства, с их примитивными стадными побуждениями,
верно схвачена Романовым» 13.
Некоторые главы романа представляют собой самостоятельные
законченные художественные произведения, отдельные эпизоды
написаны столь ярко и живо, что воспринимаешь их как подлинную
жизнь: картины русской природы воссозданы точными деталями и едва
приметными штрихами, одушевлены авторской любовью, со страниц
книги слышатся звуки леса и степи, веют ароматы земли...
Однако монотонная эпопея, перегруженная часто малозначащими
сценами и персонажами, обнаруживала важный недостаток, который в
свое время подметил Короленко в одном из ранних этюдов Романова –
12 Известия, 1922, № 65.
13
Никитина Е. Ф. Пантелеймон Романов (Анализ
повествовательных произведений).– Сб.: Пантелеймон Романов
(Критическая серия). М., 1928, с. 24.
10
несоответствие между содержанием и объемом произведения. И это
несоответствие снижает художественную ценность произведения при
всей убедительности образов и ситуаций, позволяющих читателю
представить русское общество перед первой мировой войной.
* * *
В 1924 году была опубликована повесть «Детство» (1903–1920).
Главы из будущей повести Романов посылал Короленко еще в 1909
году.
О детстве писали многие русские писатели – С. Т. Аксаков, Лев
Толстой, Н. Г. Гарин-Михайловский. Но Романов не повторяет их, у
него свое «детство», своя манера письма. В повести нет острых
коллизий, резких, выпуклых характеров, она написана в мягких,
пастельных тонах. При чтении ее возникает что-то неуловимо-знакомое
– не по содержанию, а в самой манере, спокойной, неспешной, в
обстоятельности, с какой автор сообщает даже о неодушевленных
предметах. Он с любовью пишет о старых стульях, о вторых рамах,
которые вставляют на зиму, о каком-то древнем сундуке, о злом рыжем
коте... И вдруг читателя осеняет: он, как в «Робинзоне Крузо», следует
за первооткрывателем. Здесь та же неторопливость, то же изобилие
подробностей, тот же свежий незамутненный взгляд на обыденные
вещи. Подобно тому, как герой Дефо осваивал необитаемый остров,
юный герой повести осваивает мир, открывающийся перед его взором,
его сознанием.
Повесть богата бытовыми картинами, передающими колорит
предреволюционной среднепоместной жизни. И все это мы
воспринимаем глазами ребенка, вместе с ним открываем для себя
неизвестный, таинственный мир с его неожиданными и ожидаемыми
очертаниями, красками, звуками, запахами.
Проникая в этот мир, мы постигаем и детскую психологию,
которую Романов исследует скрупулезно, уважительно, тонко.
В одном из дневников Романова есть запись, относящаяся ко
времени работы над повестью (запись эта сделана 1 марта 1916 года):
«Мне хочется воспроизвести всю красоту мира и чудесную свежесть
жизни, которые доступны только детству» 14.
С полным правом можно сказать, что писателю это удалось.
После выхода повести «Детство» многие критики увидели в ней
идеализацию патриархально-поместной России. Это обвинение,
конечно же, было несправедливо: просто воссоздавалась типичная
провинциальная, деревенская жизнь с многочисленными
подробностями, которые и делают описываемое выпуклым, сочным,
ярким, насыщенным, узнаваемо-новым.
14 ЦГАЛИ, ф. 1281, оп. 1, ед. хр. 93, п. 7.
11
Конечно, в те годы, когда шли коренная ломка быта, переустройство
общества, экономики, отношений между людьми, когда новая,
Советская власть стремилась в кратчайшие сроки преодолеть разруху,
отсталость страны, когда классовая рознь, расслоение общества
оставались еще очевидной реальностью, появление повести «Детство»
представлялось каким-то анахронизмом. А. Малышкин в это время
выпускает «Падение Дайра», Д. Фурманов – «Чапаева», А.
Серафимович – «Железный поток», произведения новаторские, где
воплощены новые принципы типизации, показано крупным планом
движение масс, где раскрывается исторический смысл революции и
гражданской войны. Тогда же появляются «Голый год» Б. Пильняка,
произведения Б. Лавренева, Л. Сейфуллиной, Ю. Слезкина, многих
других писателей, обращенные к только что отгремевшим боям
гражданской войны и к уже наступившим мирным дням
социалистического строительства.
От повести «Детство» ничего этого и нельзя было ожидать. Она
написана в традициях русского критического реализма XIX века. Но
дальнейшим своим творчеством Романов показал, что, оставаясь в
рамках классического реализма, можно передать динамику новой
эпохи, ее проблемы, отобразить новые исторические реалии, раскрыть
корни прошлого в настоящем.
* * *
Рассказы П. Романова – самый яркий тому довод. Они стали
появляться в печати с 1918 года.
Н. Н. Фатов, первым из литературоведов попытавшийся
рассмотреть все творчество Романова, в большой статье «Пантелеймон
Романов» назвал его писателем первой величины.
«По манере письма,– отмечал Фатов,– П. Романов примыкает к
великим писателям прошлого, прежде всего к Гоголю, Гончарову, Л.
Толстому и Чехову» 15.
Чувствуя, что подобная оценка вызовет отрицательную реакцию (и
она не заставила себя ждать), Фатов тут же высказал следующее
положение, которое оказалось пророческим: «Многим такое
утверждение, быть может, покажется чересчур смелым, но стоит только
представить себе, каким богатейшим художественно-бытовым
материалом будет через 50–100 лет то, что уже написано П.
Романовым, чтобы не испугаться такого утверждения» 16. Фатов имел в
виду в первую очередь рассказы, которых к середине 20-х годов было
написано и опубликовано уже более сотни. Этому жанру он остался
верен до последних своих дней. Они составляли пеструю, живую,
подвижную, широкую картину эпохи. Романов писал вроде бы не о
15 Прибой. Альманах первый. Л., 1925, с. 271.
16 Там же.
12
существенном, а о частном, мелком, находящемся вне главных,
определяющих проблем современности. Он сам полагал, что писатель,
как и всякий художник, должен найти именно сущностное, постоянное
в быстропроходящем и воплотить это в произведении, и тогда это
произведение передаст эпоху и будет понятно не только
современникам, но и будущим поколениям: «Нельзя брать предметом
творчества факт действительности, списывать с натуры даже тогда,
когда этот факт значителен. Нужно посмотреть, какое явление под этим
фактом кроется, и создать другой свой факт, который происходил бы из
того же явления, что и факт действительности» 17.