Подгоряне

Его совхоз почти что сливается с Теленештами - так что брат, не меняя места

работы, сделался бы городским жителем. Но кто мог знать, что район будет

скоро упразднен, а через некоторое время вновь восстановлен?

Домой мы возвратились по асфальтированному шоссе, совершив объезд в

сорок без малого километров. По пути руки брата отдыхали, потому что не

попадалось ни рытвин, ни бугров, ни выбоин. Теперь Никэ был недоволен и

своим железным другом - мотоциклом. Считал, что мог бы приобрести другую,

более модную, что ли, марку. "Ирбит" соблазнил его своей мощью, количеством

лошадиных сил. Другие бригадиры и агрономы покупали себе мотоциклы с

колясками киевского завода. Однако брат, заручившись запиской Шеремета,

пришел на базу с правом выбора. Не раздумывая долго, Никэ выбрал самую

могучую машину, тяжеленную, с тормозами, как у грузовика, с несокрушимыми

рессорами, годными для ганка, а не то что для мотоцикла, с мотором, который

ревел, как двигатель реактивного самолета. После длительной поездки мускулы

на руках водителя болели так, словно их отхлестали здоровенной палкой.

Было уже прохладно. Я расположился поудобнее в люльке мотоцикла,

прикрыл грудь прорезиненной накидкой, надежно укрывшись от встречного ветра.

А Никэ продрог так, что сделался синим. Чтобы немного согреться, он

остановил мотоцикл у леса Пита-ру, возле винзавода. Слово "согреться" в

данном случае имело только одно значение: Никэ отправился к знакомым ребятам

за спиртом. Он, конечно, сейчас не отхлебнет и капельки, а вот уж дома, до

которого рукой подать, "отогреет душу". Я сидел в коляске и удивлялся тому,

каким печальным выглядел лес и все вокруг леса в эту осеннюю пору.

Грустно перешептываются умирающие листья. Но у леса неиссякаемый запас

красоты. Дикая черешня с помощью легкого морозца выкрасила свои листочки в

кроваво-красный цвет. А кизил, воспользовавшись услугами тех же ночных

заморозков, придал своим листьям цвет ярко-желтый, лимонный. Дубы не

захотели быть одинаково одетыми. Как капризные модники, они подбирали

костюмы каждый по своему вкусу. У одних листья оставались зелеными, у других

чуть желтыми, у третьих багряными, а у четвертых цвета каленого кирпича.

Кизил казался облитым кровью, потому что ветви его были усыпаны спелыми

плодами. Думалось, что чья-то щедрая рука понавешала на его ветви ожерелья

из красного жемчуга. В ярко-красные ризы облачились и боярышник с

шиповником. Лес был похож на огромный букет, собранный человеком, обладающим

тонким вкусом. И все-таки красота его была какой-то холодноватой, как лицо

засыпающей красавицы, - тающий иней на листьях казался капельками слез на ее

ресницах. Листья, колеблемые легким дуновением ветра, тихо кружась, медленно

опускались на землю. Солнечные лучи хоть и светились, но в них не было

тепла, не было и жизни.

Во дворе завода у опушки леса Питару толпился народ. Рабочие в

комбинезонах и ватниках снуют туда-сюда, что-то носят, что-то поднимают и

бросают, шумят, покрикивают друг на друга. Одни укладывают цемент на

платформы, другие натягивают толстые, рубчатые, как шеи драконов, шланги от

одного погреба к другому. Специалисты в белых халатах появляются из одних

дверей и исчезают за другими - там они мудрят над какими-то бутылочками и

мензурками, будто алхимики или лаборантки, которые собираются сделать анализ

крови.

Васуня, старший винодел, выносит под своим халатом посудину Никэ и сует

ее в коляску мотоцикла. Васуня - это закадычный дружок Никэ. Они вместе

закончили десятый класс. Но факультет по технологии винодельческой

промышленности при Кишиневском политехническом институте Васуня закончил на

два-три года раньше мoero брата.

- Это правда, что нам возвращают район?.. Никэ сказал мне! - радовался

винодел, когда мы оказались в цеху новой очереди завода.

Я смотрю, как бежит вино по толстым стеклянным трубам. По одним -

красное, как кровь, - каберне, мерло, саперави; по другим - белое,

золотисто-прозрачное, как подсолнечное масло, - это тоже каберне, но

готовится без брожения в "рубашке", в жмыхе. Васуня так и называет его:

"белое каберне". Сейчас тут работает много сельского люда, управившегося с

уборкой урожая. Здесь осень не окрашена в грустно-унылые цвета, как на

опустевших полях, садах, огородах и виноградниках. В Васуннны погреба как бы

стеклись все соки ушедшей на отдых земли. Тут не стихает и гул человеческих

голосов. Одни рабочие процеживают вино. Другие заливают его в цистерны. В

одном крытом помещении винные пары плывут под самым потолком. Там гонят

коньячный спирт. Пройдет несколько лет - и спирт этот предстанет в облике

коньячных бутылок на витринах магазинов, а десятком лет позже украсит

праздничные столы марочными коньяками, отборными, юбилейными и прочими, еще

более дорогими. Работа в самом разгаре. Биохимические анализы. Фильтрование.

Дегустации. Целая наука! Одному вину не хватает одного, другому - другого.

Доктора в белых халатах выслушивают организм рождающегося вина. Прибавляют

ему то, чего не хватает, убирают лишнее.

В дегустационном зале, за большим овальным столом, восседает, как

турецкий паша на троне, мой Никэ. По всему было видно, что он не торопится

ехать домой. Куда ему теперь спешить! Он занят мирной беседой с Георгэ

Негарэ.

- Ты, я вижу, неплохо устроился, братец! - сержусь я. - Про меня

совсем забыл. Замерзаю от холода!

- Я же послал за тобой Васуню! - спокойно говорит Никэ.

Георгэ Негарэ - главный распорядитель в этом дегустационном зале. В

белом накрахмаленном халате, он угощает очередного дегустатора, моего брата.

Сортов вина много, но не найдешь и единой корочки хлеба, чтобы закусить

.опрокинутый в себя- стаканчик. Поэтому, попав в дегустационный зал, ты

должен вести себя осмотрительно, не то свалишься с ног!

Стулья вокруг большого овального стола сделаны в форме бочонка. На

стенах - дубленые шкурки баранов, коз, диких кабанов, и рядом - портреты

ученых и писателей, вычеканенные на медных листах, с указанием того, кто,

что и как сказал о винах. Здесь не нашлось почему-то места для изречений

моего дедушки: "Божья кровь ударяет человеку в голову и делает его глупым!"

И второе: "Фальшивое вино, приготовленное из дрожжей и подслащенной сахаром

воды, не будет пить даже худой сапог". Стариковская эта мудрость прошла

как-то мимо Васуни, а жаль!

Не было похоже на то, что Никэ скоро завершит дегустирование. Он сидел

раскрасневшийся и был похож на огромного сваренного рака. Только и делал,

что все время чокался с Васуней. Что и говорить: хорошо иметь приятеля на

винпункте! Если б я заранее знал об истинных планах брата, то приготовил бы

кое-какую закуску. Вина разных сортов, проникшие в пустой желудок, очень

скоро начали вызывать острую резь, невыносимую изжогу. Не зря же говорят

умные, опытные люди, что каждый глоток вина требует затычку, то есть

какой-то закуски.

С немалым трудом я поднимаю из-за стола Никэ, на которого накатила

охота побеседовать. Он согрелся, приглушил голод и забыл, что дома его ждут

котлеты с требушиной оболочкой, домашняя колбаса, поджаренная на сковороде.

Не исключено, что и про крестины он забыл!..

На нашем дворе Никэ сделался еще болтливее. Окликает жену, спрашивает

ее, как поживает сынок, успела выкупать ребенка или нет, он, молодой отец,

хочет обязательно присутствовать при церемонии купания.

Жена молчит. Вижу, что она изменилась в лице. Уж не случилось ли какой

беды? И Никэ насторожился. Хмель вмиг улетучился из него. С растерянным