Подгоряне

у Профира Коркодуша были соавторы, и среди них - Иосуб Вырлан! В подшивке

есть место, где рассказывалось о том, как мой отец отвесил несколько пощечин

Иосубу. Не уточнялось лишь, почему это было сделано. Не говорилось, к

примеру, о том, как Вырлан слонялся по базару со своим стаканчиком, чтобы

принять участие в магарычах и угоститься бесплатно чужим винцом.

Умалчивалось, понятно, и о том, как прятался этот самый Иосуб в своей

барсучьей норе, сооруженной из кукурузных снопов на задах. Люди разыскивали

его, думали, что замерз по дороге е базара по пьяному делу, а он сидел в

теплом шалаше и посмеивался над односельчанами. Не рассказано в папке о

множестве пакостей, которые натворил за свою жизнь Вырлан. Утверждалось

лишь, что отец отхлестал его за то, что Иосуб не хотел подавать заявления в

колхоз. К чести Иосуба и других, подписавших донос, следует сказать, что все

они дружно подтвердили: все, что наворочал там Профир Коркодуш, клевета

чистейшей воды. На что последовал вопрос:

- Зачем же вы подписали ее?

Он был задан членами комиссии, которая проверяла писанину Профира

Коркодуша.

- А мы ре знали, что в тех бумагах. Подписали - и все. Тогда все

подписывали. Подписи за мир. Так сказал Профир. Ну, мы и расписались!..

- Ну как же так? Вы подписывали бумагу, не взглянув, что в ней?

- Так и подписали. Войны-то и мы не хотим!

- Хорошо. Но это же не было воззвание сторонников мира! Вы расписались

в клевете!

- Говорим, не знали. Не очень-то мы разбираемся в грамоте! Пришел

Профир с кучей бумаг, подсунул нам их, мы и того... подписали!

Написанное пером, как известно, не вырубишь топором. Для устранения

словесной пакости, сотворенной Профиром Коркодушем, потребовался более

тонкий инструмент и немалое количество дней для таких людей, как, скажем,

Егоров, заместитель заведующего орготделом. Разобравшись в сути дела,

начитавшись этой галиматьи, заключенной в толстой папке, он сейчас от души

хохотал. А мне было не до смеха. Я сидел за столом и понуро, как после

изнурительной и немилой работы, глядел на ненавистный скоросшиватель. Мог

утешить себя немного тем, что еще легко отделался: Профир уготовил мне

только вынужденный длительный отдых в родном селе, в отцовском доме. Я не

обижался на Шеремета за то, что он не говорил мне того, что знал сам.

Алексей Иосифович не сидел сложа руки, сражался за меня с этой черной папкой

вместе с другими честными людьми. И это было самое важное. Но какой

Макиавелли мог вползти в душу и в голову полуграмотного мужика, оказавшегося

способным сотворить этот страшный по своей злобной изощренности документ?

Вот этого я понять уже не мог...

После того как я вышел из кабинета Егорова, его сотрудники хором

закричали:

- Ну что?.. Ты дал согласие?.. Имей в виду: тебя посылают в

перспективный район! И не делай вид, что не рад этому. Мы знаем, что твое

сердце принадлежит Кодрам, подгорянам! Тебя не вытащишь из твоих лесов!..

Чего уж там говорить!

- Я приеду к вам после праздников!

5

Никэ ждал меня со своим мотоциклом во дворе "Молдвинпрома" - там у него

были некоторые поручения от директора совхоза. Ведь мош Тимочей не выпускал

в столицу ни одного своего специалиста, не дав ему поручений в этот самый

"Молдвинпром". То ему, директору, нужно выклянчить какое-то количество

материалов для заасфальтирования еще одной улицы в Чулуке, то заручиться

поддержкой союзно-республиканского объединения, чтобы получить от

Министерства культуры новые музыкальные инструменты для Дома культуры.

Сейчас Никэ должен был "выбить" в недрах "Молдвинпрома" большую люстру все

для того же Дома культуры, а заодно "прощупать почву" относительно

строительства промышленного холодильника для хранения фруктов и овощей. Судя

по мрачному виду, Никэ не очень-то преуспел в исполнении директорских

поручений. Брат был явно расстроен.

- Что, опять не повезло тебе у этого Аурела Ивановича?

- Не повезло. Он тоже переносит нас на следующую пятилетку.

Сговорились, наверное, с Шереметом...

- Не вешай головы, братец! Нам возвращают район! - поскорее сообщил я.

- Ну и обрадовал! У нас в совхозе и так не хватает рабочих рук. А

теперь и подавно все побегут в Теленешты!..

Совхоз из Чулука был ближе всех к этому городу. Став районным центром,

он принесет Никэ и всем другим руководителям совхоза одно несчастье: часть

их рабочих непременно захочет попивать чаек с горячими бубликами в городе, а

сезонники постараются устроиться там на постоянную работу во вновь

возрожденных учреждениях и предприятиях. Об этом и говорили Никэ в

объединении "Молдвинпрома". Вот почему огорчение брата было почти

безутешным.

И все-таки возвращение Теленештам ранга райцентра было актом

справедливым. Сколько себя помнят его жители и те, кто был вблизи от него,

Теленешты всегда были либо волостным, либо районным центром, главою всех

окружавших его сел и деревень. Лишь гримасы истории могли на какое-то время

исказить перспективу, сыграть с городком злую шутку. Такое случилось в эпоху

бесконечного экспериментирования, когда в стране начали создаваться отдельно

обкомы индустриальные, промышленные и обкомы сельскохозяйственные, а вместо

сельских райкомов - парткомы, тоже двух профилей. Теленешты !как-то не

подходили ни к тому, ни к другому, были как раз ни городом Богданом, ни

селом Селифаном. Сотни лет до Советской власти были они волостным центром с

благочинными попами и чиновниками, с усатыми стражниками и урядниками, а при

румынах - пласой с ее преторами вместо урядников, а совсем недавно - ни то

ни се. Захолустное, сонное местечко с допотопными старушками, которые по

всем углам продавали стаканами подсолнечные и тыквенные семечки. Война

превратила центр городка в развалины. Фашистские оккупанты даже вывезли и

распродали камень от порушенных домов и погребов.

Ранг райцентра вызвал Теленешты -к новой жизни, возродил его из пепла.

Строились многоэтажные жилые дома, возводились современные предприятия,

кирпичные заводы, комбинат по производству вина и спирта, фабрики для

переработки молока. Были построены пекарни и гостиницы. Росли, как грибы

после благодатного дождя, кварталы частных домов, которые после ликвидации

района спешно продавались владельцами за полцены. Все получалось по

известной пословице: если нет озера, не будет и лягушек. Владельцы

собственных домов были государственными служащими. Лишившись своих мест в

учреждениях, они остались без работы и сейчас же начинали искать ее в других

местах, уезжали вместе с семьями в другие города республики. В Теленештах

оставались лишь учителя, врачи да несколько инженеров промышленных

предприятий, десяток-другой специалистов из мастерских по ремонту

телевизоров, радиоприемников; не покинул город какой-нибудь десяток

фотографов, парикмахеров, пекарей, рабочих по изготовлению масла и брынзы,

закройщиков на пошивочном комбинате. Так жил городок. В одну неделю был

ликвидирован жилищный кризис, казавшийся неразрешимым. Прежде очереди на

получение квартир были пугающе длинными, думалось, что им не будет конца. Но

стоило лишь отнять у Теленешт статус районного центра, как появилось

множество свободной жилой площади в государственных домах, а частные

отдавались чуть ли не даром.

Отец сказывал, что Никэ рвал на себе волосы. Он купил дом у Негарэ и не

знал, что мог бы купить лучший в самом городе, и притом за пустяковую цену.