Страница 48 из 135
в тот вечер: решил, что лучше почитать книгу, которую подарил
мне Дмитрий Федорович Пряхин, покидая Завируху. Это был
томик избранных произведений Сергеева-Ценского, писателя,
известного мне по грандиозной эпопее "Севастопольская
страда". Ценский, Новиков-Прибой и Станюкович были моими
любимыми писателями, познакомившими меня с морем.
Помню, адмирал, вручая мне этот томик, говорил с каким-то
взволнованным проникновением:
- Ты прочти его всего, внимательно прочти. Это, братец,
гениальный художник. Только он еще не открыт массами
читателей. Его время придет. Откроют, поймут и удивятся - до
чего ж он глубок и огромен. Как океан.
Я тогда же прочитал роман "Утренний взрыв". Мне он
очень понравился. Но, читая, я все время чувствовал, что это
продолжение каких-то других книг, с которыми я, к стыду
своему и сожалению, не был знаком. В предисловии
говорилось, что "Утренний взрыв" входит в эпопею
"Преображение России". Я не читал других романов этой
эпопеи.
Теперь я открыл страницу, на которой было написано:
"Печаль полей. Поэма". Первые строки о русском богатыре
Никите Дехтянском увлекли меня, захватили, и я уже не мог
оторваться. Поражал, удивлял и восхищал язык писателя -
звучный, как музыка, яркий и красочный, как картины Репина.
Читая, я забыл обо всем на свете: и о Марине, и о
старшем лейтенанте Левушкине. Лишь где-то рядом с
картинами, изображенными писателем, в сознании моем
вспыхивали, гасли и снова вспыхивали картины моего
собственного детства.
И вдруг в эту музыку души ворвался с шумом и грохотом
тревожный звонок телефона. Я взглянул по привычке на часы:
было далеко за полночь.
Через десять минут я был уже на причале у кораблей.
Весь дивизион подняли по тревоге. В районе Оленцов
противолодочной обороной обнаружена неизвестная
подводная лодка. Наших лодок там не было, - значит, это
чужая, иностранная лодка проникла в советские воды.
Ночь была темная. Прожекторы острыми стальными
клинками вонзались в ее мякоть, кололи и резали ее. А
полярная студеная ночь только глухо стонала разрывами
глубинных бомб.
Дело было так. Игнат Сигеев выходил в море с бригадой
траулеров на лов трески. Председатель довольно часто
позволял себе такое удовольствие, несмотря на то что у него
был заместитель по рыбному промыслу - Михаил Петрович
Новоселищев, которому Игнат Ульянович вполне доверял и
работой которого был доволен. Сигеева, бывалого моряка,
звало море, тянуло магнитом в свои просторы. И время от
времени председатель сам возглавлял "эскадру" судов и
уходил на лов трески. Он быстро постиг все премудрости
промысла, и даже старые рыбаки нередко восхищались
сноровкой председателя.
На этот раз у рыбаков случилось неприятное
происшествие, которое затем вылилось в большую историю.
На одном из судов за что-то зацепился трал. Порвали совсем
новую сеть. Произошло это недалеко от Оленцов, где прежде
ничего подобного не случалось.
"Может, здесь на дне лежит потопленное во время войны
судно?" - подумал Сигеев, но Новоселищев, знавший эти места
как свои пять пальцев, утверждал, что ничего подобного быть
не могло, что дно здесь отлично исследовано, и только
недоуменно пожимал плечами. Трудно сказать, кто первый
произнес вслух предположение о подводной лодке, но такая
мысль промелькнула и в голове Сигеева. Но если это была
действительно подводная лодка и если она, идя под водой,
случайно попала в рыбацкие сети, то почему бы ей не всплыть
теперь, спустя некоторое время, когда рыбаки убрали трал.
Тем более что время было как раз полуденное: наступал
короткий серый ноябрьский рассвет.
Неожиданно Новоселищев закричал:
- Перископ! Смотрите, перископ, подводная лодка!
Все кинулись к борту, глядя туда, куда указывала
вытянутая рука Новоселищева. Темный стальной предмет
почти такого же цвета, как и сама вода, то появлялся на
поверхности, то скрывался, прикрытый небольшой волной. А
через несколько минут перископ и вовсе исчез - то ли удалился
и растаял в серых сумерках, то ли ушел под воду, - словом, не
пожелал мозолить любопытных глаз рыбаков.
- А могла быть и чужая... - высказал предположение
Новоселищев.
- Все может быть, - хмуро подтвердил Игнат Ульянович и
резко захлопнул дверь рубки.
Сигеев был зол на лодку и за испорченную сеть, и за то,
что она в самом деле могла быть чужой. Он злился и на
Михаила Петровича, который вслух высказывал его
собственные мысли, но не предлагал никакого решения, и на
себя - за то, что не мог ничего дельного придумать и
предпринять какие-либо меры. Игнат Ульянович пытался
отогнать, рассеять эти тревожные мысли: ничего, собственно,
такого ведь и в самом деле не случилось. Ну, подумаешь,
перископ подводной лодки увидели. Впервой, что ли!..
Порванная сеть его меньше беспокоила, как это ни странно, и
он поймал себя на мысли, что над председателем-
хозяйственником берет верх обыкновенный военный моряк. Но
и от этой мысли успокоение не приходило и подозрение не
рассеивалось, а напротив, возрастало. И тогда он на какой-то
миг подумал, что это в нем заговорил голос моряка - охотника
за подводными лодками, голос бдительного воина. Хотя он уже
и распрощался с военным флотом, а все-таки в душе остался
боевым моряком. Это ему льстило, но не успокаивало:
обстановка требовала каких-то определенных и, конечно,
разумных решений и действий. А короче говоря - и это было,
пожалуй, самое правильное, - следовало просто сообщить
военным морякам о замеченной подводной лодке. Потом это
уж их дело - разберутся сами, чья она - наша или чужая.
Главное, сообщить. Но как? На траулере была рация, но он не
знал, как установить связь с военно-морской базой, вернее, как
бывший командир посыльного катера, он, конечно, знал, и не
раз ему приходилось пользоваться связью. Но тогда у него был
код под руками. А здесь... Разве только открытым текстом? Он
отдавал себе отчет, что это далеко не идеальный выход из
положения.
Можно себе представить, как был обрадован Сигеев,
увидав в сумерках приближающийся посыльный катер, тот
самый "Пок-5", на котором он много лет ходил по отдаленным
морским постам. Игнат Ульянович знал, что на катере теперь
плавает Юрий Струнов, оставшийся на сверхсрочную. И
Сигеев пошел навстречу катеру.
Главный старшина Струнов встретил своего бывшего
начальника у себя на катере, что называется, с
распростертыми объятиями, передал штурвал рулевому, а сам
вместе с желанным гостем спустился в свой кубрик. Он был в
приподнято-шумном настроении; от внезапно нахлынувшей
радости не заметил озабоченности на лице Сигеева и
продолжал изливать свои чувства:
- Правду вот говорят: гора с горой не встретится, а моряк
с моряком - обязательно. Тесно в море стало, Игнат, ей-богу,
тесно. Я, по правде сказать, о тебе сейчас думал. Письмо
недавно от Богдана получил с целины.
- Козачина на целине? Как он там оказался? - почему-то
удивился Сигеев. - Он же домой рвался.
- Что рвался! Разве он знал, чего хотел? Он просто себя
искал, место свое в жизни. На воде не нашел, это точно: море
не по его характеру было. А на земле нашел. Ты послушай, что
пишет наш Богдан. Доволен и рад, как жених перед свадьбой.
Струнов полез было в сумку за письмом, но Сигеев
остановил его:
- Погоди с письмом. Я к тебе по неотложному случаю.