Страница 122 из 135
дальше читать: слишком тяжко было на душе.
Он поднялся и, дымя сигарой, прошел в другую комнату.
Стал посреди нее, соображая, что он должен делать. Ах да,
собрать вещи. А что собирать? Все войдет в один чемоданчик.
К вещам он вообще относился равнодушно. И теперь смотрел
на них даже с какой-то враждебностью: все было ненужное,
чужое. Он открыл шифоньер, из которого пахнуло духами от
туалетов Ирины. И, обращаясь к гардеробу, мысленно
произнес: "Эх, Иринка, Аринушка!.. Что ты наделала!" Опять с
тоской вспомнил, как все было славно в их семье, и понял, что
больше так не будет, даже если все останется по-старому.
Остаются на всю жизнь не заживающие шрамы. И хотя бытует
мнение, что мужчины покладистей женщин, легче прощают
своих обидчиков, забывают нанесенные обиды, в то время как
женщины никогда не забывают о причиненной им душевной
боли, Андрей знал, что лично он но сможет ни забыть, ни
простить. И тогда откуда-то возникал вопрос: а что,
собственно, ты не должен прощать, что произошло? Ведь ты
еще точно ничего не знаешь... Мысль эта примиряла. Он
решил- ждать. Ждать, чтоб все выяснить и затем уже решать.
И он ждал с тревожным нетерпением, чутко вслушиваясь в
звуки лестничной площадки. Вот гулко хлопнула дверь лифта.
Андрей - как наэлектризованный. Минута, вторая, третья. О,
как мучительны эти долгие минуты! Но не звякнул замок на
двери их квартиры. Значит, к соседям. Потом снова
томительные минуты ожидания. И вот - звонок, резкий, с
вызовом. "Она!" - вспыхнула мысль и погасла: Ирина не могла
звонить, у нее есть свои ключи. Он не успел выйти в прихожую,
как раздался второй звонок, и только тогда Андрей понял, что
звонит телефон. Беря трубку, почему-то решил, что звонит
Струнов. И совсем опешил, услыхав голос Василия Шустова:
- Андрей, что случилось? Я битых два часа ожидаю вас!
Андрей не сразу сообразил, не понял значения его слов.
- Где ожидаешь?.. Кого? - скорее машинально, чем
осознанно переспросил Ясенев, вызвав недоумение на другом
конце провода:
- Как кого? А разве Ирина тебе ничего не говорила? Да
вы что, братцы мои?..
- Василий Алексеевич, я ничего не понимаю. Объясни,
пожалуйста, толком.
Слишком неожиданным для Андрея был и этот звонок и
сам разговор, неожиданным и странным: он вносил в его
взволнованный мозг какую-то сумятицу. А его ответы, в которых
явно слышались недоумение и растерянность, в свою очередь
сбивали с толку и озадачивали Шустова, и тот решил
объяснить все обстоятельно, начав с того, что днем он был на
бюро райкома, где ему и Семенову объявили по выговору.
Потом Ирина сказала, что после работы она с мужем заедет к
нему, Шустову, домой, чтобы разделить с ним его радость, - а
он действительно радовался неожиданному повороту дела.
- Два часа я вас жду, - заключил Шустов. - Несколько раз
звонил - телефон не отвечает. Ну, думаю, выехали.
У Андрея отлегло от сердца; потеплело на душе.
Сдерживая свою радость, он сказал тихим, приглушенным
голосом:
- Я ничего не знал, Василий Алексеевич. Ирина мне не
говорила.
- Как?.. - удивился и уже насторожился Шустов. - Она
дома? - Нет, она ушла... на какой-то концерт.
Сказав это, Андрей уже готов был поверить, что Ирина и
в самом деле ушла на концерт и все его волнения и
подозрения оказались плодом ревнивого воображения. И эту
уверенность подкрепляли слова Василия:
- Странная логика у этих женщин. Поди разберись. Ну
хотя б позвонила!.. Андрей, а может, ты один подъедешь?
Бери такси и подъезжай. Выпьем по маленькой.
- Нет, Василий Алексеевич, спасибо. Поздно уже. А
потом у меня завтра предстоит трудный день. Хочу пораньше
встать.
Шустов не настаивал - мелькнула подозрительная
догадка: "А может, они рассорились? Из-за меня. Но тогда
Ирина должна была позвонить и сказать, что они не приедут.
Странно вела она себя сегодня. Этот порыв, взгляд. Всерьез,
что ли? Но этого нельзя допустить, это невозможно. Это было
бы бесчестным. А Катюша, дочь? О ней подумала Ирина?"
И тогда Шустову опять пришли на память слова
печальной русской песни: "Жена найдет себе другого, а мать
сыночка никогда". И он вспомнил ту, которая дала ему жизнь и
которую он даже теперь, будучи взрослым, самостоятельным
человеком, не мог назвать матерью. "Нет, Ирина не такая, нет-
нет", - решительно и торопливо запротестовал он, поймав
невольную аналогию...
Ирина ехала к Шустову, обуреваемая чувствами, слегка
прикрытыми благовидным предлогом - разделить личную
радость друга. В пути она думала над нелегким для нее
вопросом: как объяснить Василию свое появление без
Андрея? Сказать, что они поругались и Андрей не захотел
ехать? Нет. Лгать она не могла, тем более что обман этот
может раскрыться при первом же разговоре Василия с
Андреем. Сказать всю правду, признаться в своих чувствах к
нему? А вдруг Василий осудит ее? И обязательно осудит.
Должен осудить, обязан. "Я потеряла голову. Я преступница, и
нет мне прощения, - начала жестоко казнить себя Ирина.
Страстная душа, богатая воображением, все свои порывы,
мысли и желания она рассматривала как свершившееся, как
ужасный факт, которому нет оправдания. - Что со мной? Какая
нечистая сила вселилась в меня? Нет-нет! Я сошла с ума.
Если я приеду сейчас к нему, он возненавидит меня. Я потеряю
большого друга. Я никогда больше не смогу с ним встречаться,
не посмею посмотреть ему в глаза. В его глаза. А какие у него
глаза? Вот и не помню. Как странно - я не помню глаз
любимого человека. Это оттого, что у него глаза
неопределенного цвета. Чистые и смелые глаза".
В центре, на площади Революции, она вышла из метро.
Зачем-то нужно было выйти именно здесь. Вспомнила - зайти
в парикмахерскую. Нет, теперь это не нужно: она не пойдет в
парикмахерскую и не поедет к Шустову. Назад, домой, только
домой. Но сначала нужно успокоиться, собраться с мыслями.
Что она скажет Андрею? Она уже сказала - концерт. Как глупо,
противно - ложь, обман. И зачем, ради чего все это?
Вспомнила, как, тушуясь и теряясь перед неожиданно
возвратившимся домой Андреем, она лепетала о какой-то
подруге, билетах, концерте, и она сейчас испытала такое
чувство стыда, угрызения совести, что готова была полжизни
отдать за то, чтоб все это оказалось сном. Но это была явь,
ужасная, неприятная явь, и голос Петра Высокого,
окликнувшего ее, тоже был явью. Она даже обрадовалась
этому голосу, словно встреча с добрым Похлебкиным могла
чем-то помочь ей. Петр Петрович стоял у киоска "Союзпечати"
и приветливо улыбался, точно давно поджидал здесь Ирину. А
рядом с ним с двумя гвоздичками в руке стояла счастливая
Аннушка Парамонова.
- Ирина Дмитриевна, вы из гостей или в гости? -
спрашивал восторженно сияющий Похлебкин: вспомнил, что
Ирина отпрашивалась у него уйти сегодня пораньше.
Она ответила с ненужной поспешностью, и лицо
залилось румянцем:
- Из гостей. Домой иду.
- Отлично! - воскликнул Похлебкин и уже деланным
начальственным тоном, который никак ему не шел: - Поскольку
вы сегодня похитили у государства целый час служебного
времени, я, как начальник ваш, приказываю немедленно,
безотлагательно, сию же минуту вернуть этот час из резервов
вашего отдыха. - Он смущенно, взглядом, просящим прощения,
посмотрел на Аннушку и закончил уже совсем естественно: -
Короче говоря, Ирина Дмитриевна, мы с Аннушкой сейчас