Страница 119 из 135
нее удивленно и настороженно: - Ты это к чему?
- А просто так. Ведь ты меня не любишь? Это правда?
Ну скажи - правда?
Он смотрел на нее тихо, долго, проникновенно и видел:
слова ее говорят одно, а взгляд - совсем другое. Он был
уверен, что Ирина великолепно знает о его любви и в верности
ей не сомневается, а спросила с какой-то иной, тайной целью.
И тогда он ответил ей точно таким же вопросом:
- А ты? Ты еще любишь меня или никогда не любила?
Это прозвучало неожиданно, прямо, резко до жестокости
и поставило Ирину в тупик. Она рассмеялась, весело, звонко,
это был чистый и в то же время деланный, не совсем
естественный смех. Быстро погасив его, Ирина продолжала,
как бы играя все на той же полушутливой струне, стараясь уйти
от поставленного в лоб вопроса:
- Я не увлекусь. На пошлость, на флирт я не способна,
ты же знаешь. Я могу полюбить всерьез, сильно. Вдруг
появится какой-нибудь принц.
- Что значит принц? И вообще, что ты говоришь, Ирина?
Это что-то новое в тебе.
- Но, Андрюша, согласись, что никто из нас на этот счет
не может дать гарантий. Нельзя поручиться за себя.
"Вот так раз, вот это Ирина, совсем другая, которой я еще
не знал". Открытие это обеспокоило Андрея. Стараясь уловить
нить потерянной мысли, он сказал негромко и с убеждением:
- Ты не можешь поручиться за себя? И возводишь это в
принцип. Зачем? Я-то могу за себя поручиться. Как ты
выразилась, с гарантией. А ты не можешь. Так и говори за
себя. - Ему хотелось наконец внести ясность, и он сказал,
глядя на нее грустными, чуть-чуть встревоженными глазами: -
Надо полагать, этот принц уже существует. Имя его - Василий
Шустов.
Она снова задорно расхохоталась и ответила с веселой
игривостью:
- Василек - хороший парень. Но ты меня к нему не
ревнуй: ко мне он равнодушен. Я для него не существую.
В день, когда Шустова вызвали на заседание бюро
райкома, Ирина волновалась больше всех: какое решение
примет райком? Из лаборатории она то и дело звонила в
отделение Шустова, но к телефону никто не подходил, - значит,
Василий еще не возвратился. Наконец телефонный звонок в
лабораторию. Она вздрогнула и в волнении схватила трубку.
Каким-то чутьем догадалась, что звонит Шустов. Должно быть,
ее волнение передалось Петру Высокому: он бесшумно
подошел к столу и стал подле Ирины в выжидательной позе.
Голос Василия Алексеевича сдержанно-приподнятый. Он
почему-то сначала спросил:
- И Петр Высокий там?.. Можете поздравить: решение
нашей парторганизации райком отменил. - При этих словах
Ирина визгнула от неистового восторга, и Шустов охладил ее
следующей фразой: - Погоди плясать, выслушай. За халатное
отношение к хранению бланков спецрецептов и за
ненормальные взаимоотношения коммунистам Семенову и
Шустову объявили по выговору без занесения в учетную
карточку.
Она передала трубку нетерпеливому Похлебкину, а сама
умчалась во второй корпус, где размещалось отделение
Василия Алексеевича. Ворвалась к нему в кабинет без стука и,
обрадовавшись, что он один, порывисто бросилась к нему,
крепко обвила руками его горячую шею и страстно поцеловала.
Все это произошло так быстро, естественно, что он даже
растеряться и удивиться не успел. А потом увидел на
улыбающихся глазах ее слезы счастья.
- Я так рада, так рада, что все благополучно обошлось, -
слабый голос ее звучал тихо и однотонно.
Василий Алексеевич принял ее вспышку как должное, как
проявление заботы верного, душевного друга и товарища. Он
начал было рассказывать, как шел разбор его дела на бюро
райкома, но Ирина перебила все тем же тихим и нежным
голосом:
- Не надо сейчас, Василек. Потом, вечером. У тебя дома.
Мы заедем. Такое надо отметить. Хорошо? Вечером. В
котором часу удобней?
- Андрей когда освободится? - уточнил он.
- Он свободен, - торопливо отмахнулась она. - Только ты
не звони ему. И я ничего не скажу - сделаем сюрприз. Хорошо?
Василий Алексеевич покорно кивнул. Он не только не
знал, но и не мог догадаться, что она сейчас хитрит. Ирина
решила приехать к Шустову одна, без Андрея и тайно от
Андрея.
С работы она ушла на час раньше - отпросилась у
Похлебкина. Нужно было успеть переодеться, принарядиться и
уйти из дому до прихода Андрея с работы. Она все рассчитала
и взвесила. Сегодня будет решающий день - она придет к
Василию Алексеевичу и скажет: я твоя. Навсегда. Навеки. Не в
силах побороть свои чувства, она уже не отдавала себе отчета
в поступках, делала все, что подсказывало горячее и слепое
сердце.
Придя домой запыхавшаяся, словно убежавшая от
погони, она металась по квартире, не соображая, что делает.
Почему-то распахнула шифоньер и стала торопливо
перебирать свои наряды. Это было очень важно - надеть
новое, которое он еще не видел, самое лучшее,
приготовленное специально для такого случая платье. И вдруг,
как молния, поразила странная и такая неожиданная,
неуместная мысль: "Что это я? О чем? А как же Андрей... и
Катюша?.. Я не знаю, что со мной случилось, осуждайте,
казните меня, но я люблю. Люблю его... и Андрея. Не знаю,
быть может, это пошло по отношению к одному и подло по
отношению к другому. Но я люблю".
Она ждала, что Василий сделает первый шаг. И, не
дождавшись, пошла сама. У Ирины никогда не было
недостатка в поклонниках, даже в Заполярье, когда они
поженились с Андреем. Но она с презрением отвергала все
ухаживания. Ее называли женой "образцово-показательной
верности". А ей было все равно, как ее называли, и что о ней
думали. Она любила Андрея. А может, это было просто
чувство благодарности за его любовь? Кто знает. И прежде
никогда не думала, что может изменить Андрею или полюбить
другого. Теперь она не хотела об этом вспоминать и не
задумывалась над будущим.
Нарядившись, она еще раз подошла к зеркалу и
критически осмотрела свою прическу. Растопыренными
пальцами попробовала оживить тучную копну волос,
крашенных под каштан. Прическа как прическа, довольно
милая, скромная, не кричащая. Но сегодня она ей не
нравилась. В запасе у Ирины было достаточно времени, и она
решила по пути к Шустову заглянуть в парикмахерскую.
Сегодня она должна быть самой красивой на свете. Василий
этого заслуживает. Он необыкновенный человек. Он герой, из
породы тех, с Сенатской площади, кто шел на эшафот, кто
вместе с Лениным шел в ссылку долгим сибирским трактом.
Только он мог сказать в лицо иностранцу-подлецу: "Подлец!"
Он восстал тогда, когда другие заискивающе ползают на брюхе
перед негодяями и мерзавцами и сами подличают. Он - герой
нашего времени, ее идеал и мечта, за ним она готова идти
куда угодно. Вздохнула, глядя на свое отражение, мысленно
сказала той, глядящей из зеркала элегантной молодой даме:
"Ну, Иринка, ни пуха тебе, ни пера", круто повернулась и уже в
прихожей столкнулась с только что вошедшим Андреем. Это
было так неожиданно, ошеломляюще, что она не могла скрыть
своего замешательства.
- Ты далеко? - настороженно спросил Андрей, не сводя с
нее цепкого проницательного взгляда. По ее необыкновенному
туалету, по вдохновенному и в то же время растерянному лицу,
ярко зардевшемуся, он догадался, что она идет на свидание.
Она не сразу нашлась:
- Я?.. Я решила... к подруге... в театр идем, -
беспомощно пролепетала Ирина. И все, вся неправда, стыд -
все было написано на ее лице так ярко и выразительно, что не