Страница 109 из 135
спросила морфий.
- О, милая, - сочувственно вздохнула та. - И не
спрашивай... Вот разве гашиш?
Соня отрицательно покачала головой и отошла в сторону.
Потолкавшись еще минут десять, она встретила Игоря
Иванова. Тот обрадовался, схватил ее за руки, как старый
добрый друг, атаковал вопросом:
- Где ты теперь и что? Все на "Венере"?
- С "Венерой" давно покончено, - ответила Соня,
печально глядя на впалые щеки Игоря, обтянутые желтой
кожей. - Ты лучше помоги мне достать морфий.
- Исключено, - категорично замотал головой Иванов. -
Видишь - рыщут жаждущие. Я сам вот выбежал за понюшкой.
Хотя б один баш. Как сцапали одессита - стало туго.
- Симоняна, что ли? Разве арестовали?
- Говорят. И основательно, - со знанием ответил Иванов. -
Я слышал, одного иностранного туриста с каким-то наркотиком
накрыли. И много... Жаль, конечно.
- Тебе-то чего жалеть? - с досадой в голосе молвила
Соня, глядя в сторону женщины с тюльпанами. - Гашиш
можешь у рыжей достать. Мне предлагала.
- Когда? Сейчас? - встрепенулся Иванов и, что-то
признательно обронив уже на ходу, суетливо двинулся к
женщине с тюльпанами, подметая мостовую
широкорасклешенными брюками с цепочками и "молниями" на
концах штанин.
Продавщица тюльпанов просила за каждый цветок рубль.
Покупатели кисло морщились и уходили прочь, что вполне
устраивало цветочницу, потому что тюльпаны эти
предназначались покупателям гашиша в качестве бесплатного
приложения. Это делалось в порядке предосторожности,
чтобы не вызвать подозрений у работников милиции. Игорь
Иванов подошел к цветочнице с игривой пижонской улыбочкой,
взял один желтый цветок и, осматривая его, тихо сказал:
- Куплю гашиш.
- На сколько? - с улыбкой осведомилась мадам. Иванов
вынул пятерку, проговорил:
- На всю.
Женщина взяла у него деньги и мгновенно спрятала в
карман жакета. Потом с той же деланной улыбочкой стала
перебирать тюльпаны, приговаривая:
Три автомата по правую руку видишь?
- Знаю, - не поворачивая головы, ответил Иванов.
- Позади среднего автомата внизу, под самой будкой,
пакетик.
Иванов кивнул и, взяв уже не желтый, а розовый
тюльпан, отошел в сторону, не решаясь сразу же идти к
указанному тайнику. Разыгрывая роль кавалера, он отыскал в
толпе Соню и, галантно раскланиваясь, вручил ей цветок. Соня
ничуть не удивилась - она все поняла, поблагодарила Иванова,
но идти с ним к телефонным будкам отказалась, сославшись
на то, что ей нужно совсем в противоположную сторону и что
она спешит. Она действительно спешила и не видела, что
произошло в течение последующих семи минут. А произошло
вот что.
Игорь Иванов подошел к трем телефонам-автоматам,
стоявшим у глухой стены старого здания почти впритык. Не
спеша зашел в крайнюю будку. Она была свободна. Из
соседних будок разговаривали - плечистый курчавый юноша
спортивной выправки и щупленький черноголовый молодой
человек с тоненькой ниточкой черных усов. Иванов опустил
монету, набрал номер коммутатора, на ответ телефонистки не
отозвался и повесил трубку на рычаг. Естественно, автомат не
вернул ему двухкопеечной монеты, но Иванов изобразил
крайнее огорчение. Пошарил у себя в карманах - безуспешно.
Затем, выйдя из будки, снова начал шарить в карманах, делая
вид, что он ищет монету. С надеждой посмотрел на две
соседние будки, но молодые люди были увлечены своими
разговорами и не обращали на него внимания. Тогда Иванов
проворно шмыгнул за будки и нагнулся, чтобы найти пакетик с
гашишем. И в это же самое время с обеих сторон, загородив
узкий проход, стали те двое, что разговаривали в соседних
автоматах. Атлетического сложения юноша - это был
дружинник милиции Валентин Рвов - щелкнул фотоаппаратом,
так что в кадре оказался на переднем плане шарящий у
подножия будки Игорь Иванов на фоне стоящего на втором
плане лейтенанта Георгия Гогатишвили. А перед этим Иванов
был запечатлен на пленке в момент "покупки цветка". Иванова
и "цветочницу" тотчас доставили не в отделение милиции, а
прямо на Петровку, в управление.
Да, Соня спешила: не достав морфия на толкучке, она
решилась на крайнее - обратиться к Науму Гольцеру. Из
автомата позвонила ему на квартиру. Никто не ответил. С
чувством нарастающей тревоги позвонила на дачу. И сразу
услышала знакомый самоуверенный густой баритон:
- Это ты, детка? Почему долго не показывалась? Я на
тебя зол.
- Не надо на меня сердиться: я девочка бедная, кроткая,
- кокетливо отозвалась Соня и затем дипломатично
полюбопытствовала: - У тебя ко мне дело есть?
- Ты откуда звонишь? - с нетерпеливостью делового
человека вопросом на вопрос ответил Гольцер.
- Из автомата.
- Нельзя ли поточней? Ты в Москве? - напористо
вопрошал Гольцер.
- Да.
- Немедленно садись в такси. За мой счет. И гони сюда.
Я жду. - Слушаюсь, мой повелитель, - с деланной кроткостью,
которой хотела заглушить свою радость, отозвалась Соня.
Радость ее была смешана с чувством тревоги и страха,
ужаса и стыда. Она знала, какой ценой достанется ей морфий,
что за несколько кубиков этой жидкости ей придется пройти
через унижение, оскорбления, терпеть физические истязания
садиста. Она думала об этом с содроганием, забившись в угол
заднего сиденья такси. Наума она ненавидела, боялась и шла
к нему только в силу крайней необходимости. Она чувствовала
себя в полной зависимости от этого человека, однажды и
навсегда изуродовавшего ее судьбу. Еще полгода назад она
иногда задумывалась над своим будущим, несмело
спрашивала себя: "А что же дальше? Что будет завтра?" - и
слышала жестокий, холодящий душу ответ: "Ничего не будет. .
Пустота и мрак". Теперь она не решалась задавать себе даже
и эти вопросы - не хотела лишний раз терзать больную душу.
У Гольцера на даче сплошной тесовый некрашеный
забор, в который вмонтированы дверь кирпичного гаража,
заменяющего ворота, и неширокая калитка с крепкой дверью,
навешенной на кирпичный столб. В столбе микрофон и
электрический замок. Но Соне не пришлось на этот раз
пользоваться техникой. Наум ждал ее у калитки с трешкой,
приготовленной для таксиста. Вид у него был недовольный и
злой, и, как только такси отъехало от дачи, Наум вместо ответа
на приветствие девушки сердито проворчал:
- Ты кому дала мой телефон?
- Твой телефон? - шедшая впереди Гольцера по
кирпичной дорожке, Соня остановилась с неподдельным
недоумением на лице. - Никому не давала.
Наум грубо обогнал ее, шагнув на крыльцо. На масляном,
упитанном лице его дрожали какие-то тени. Соня брела за ним
семенящей походкой, пытаясь понять свою вину. Уже на
террасе Наум, сдвинув густые брови и погладив ладонью
преждевременную плешь, строго сказал:
- Зачем врешь?! Только что звонил какой-то абориген.
Тебя спрашивал.
Соня в замешательстве потерла свой прямой тонкий
носик. И наконец вспомнила:
- Ах да... Знаю. Вот дурачок. В поезде пристал один, - и
расхохоталась грубоватым смехом. Но, увидав в глазах
Гольцера суровый огонь, осеклась, спросила виновато: - Он
тебе звонил? Я даже имени его не знаю.
- Вот как! Имени не знаешь, путаешься со всякими
проходимцами и даешь чужие телефоны. - Густые брови его
изогнулись, гладко выбритое сизое лицо густо побагровело.
Взметнулась волосатая по локоть обнаженная рука и широкой
мясистой ладонью шлепнула по бледной щеке девушки. Соня