Страница 108 из 135
была безразличной: к людям, к вещам и даже к пище. Ночами
ее мучила бессонница и жажда. Она просыпалась в половине
третьего, полусонная шла на кухню и выпивала чашку резкого,
игристого, внешне похожего на шампанское настоя чайного
гриба. Затем ложилась в постель, но сон уже не возвращался:
она в мучительной полудреме ворочалась, сбрасывала и вновь
натягивала на себя одеяло, металась по постели в странном
полузабытьи, отыскивая удобное положение. "Шалят нервы", -
как эхо, вспоминались слова отчима, и чем сильней ей
хотелось спать, тем острее ощущалось совершенно
необъяснимое мучение, исключающее даже возможность сна.
В такие минуты ей казалось, что она сходит с ума. Тогда она
снова вставала, вынимала из маленького чемоданчика шприц
и морфий, запирала свою комнату на ключ и делала себе укол.
И сразу на нее находило состояние покоя - она засыпала и
спала беспросыпно и без сновидений часа четыре, а иногда и
больше. Но, проснувшись, снова чувствовала себя разбитой и
раздавленной.
Потом появились боли. Сначала в правом боку. К врачам
она не обращалась, но мать утверждала, что это болит печень,
и советовала не есть острой пищи. Со временем к этим болям
прибавились другие - ломота во всем теле, точно ее жестоко
пытали. Они были страшнее бессонницы. И единственное
спасение от них Соня находила в очередной дозе морфия. Но
облегчение приходило не надолго: на смену возбуждению
снова появлялись нестерпимые боли: организм требовал
новой порции наркотиков.
Соня наскоро умылась, поставила на плиту чайник и
полезла в чемоданчик за шприцем и морфием. С ужасом
обнаружила, что морфия осталось всего на один укол. Ну а
потом, что потом, как она будет без морфия, который ей теперь
нужен, как хлеб? Нет. больше чем хлеб: без хлеба она может
жить, без морфия нет. Она не вынесет адской физической
боли в суставах и тех кошмарных тисков, которые давят ее
мозг. Надо немедленно, сейчас же ехать в Москву и доставать
морфий, постараться раздобыть как можно больше, чтоб
хватило надолго.
Морфий стоит денег - и немалых. Не говоря уже о том,
что достать его очень трудно. Полученные когда-то деньги от
Марата Инофатьева давно израсходованы. Осталась лишь
ниточка жемчуга - щедрый подарок. Между прочим, с Маратом
она встречалась всего один раз. Он ею больше не
интересовался. А она, решив однажды напомнить ему о себе,
попросила у Гольцера телефон редактора "Новостей". Наум
взорвался, как ошпаренный:
- Не смей! Я предупреждал тебя - забудь! Выбрось из
своей дурацкой головы это имя. Ты никогда с ним не
встречалась. Понимаешь - никогда!.. - Покрасневшие
выпученные глаза его с желтыми белками угрожающе
сверкали.
Наума она побаивалась и терпела все его грубые,
животные выходки.
Соня положила ниточку жемчуга в сумочку, взяла шприц,
последнюю дозу морфия и заперла дверь на ключ. А через
полчаса усталая, с бледным лицом и оживленно сверкающими
глазами она уже стояла на платформе и ждала электричку на
Москву. Майский день сверкал молодой листвой,
ослепительным солнцем и пестрыми новыми нарядами
женщин. Соня тоже была в новом нарядном платье - по
черному полю белые линии - и в красном пальто из
кожзаменителя. Стройная, худенькая, бледнолицая,
темноволосая, с глазами, полными огня и мечты, она
выглядела довольно эффектно, обращая на себя внимание.
Поезд, к которому она шла, был отменен: обычные
"фокусы" в работе пригородных поездов. Пассажиры
возмущались постоянными отменами пригородных поездов,
жаловались друг другу - опаздывают. Соня никуда не
опаздывала и никому не жаловалась. Правда, как и у других, у
нее были свои заботы: продать жемчуг и во что бы то ни стало
раздобыть морфий. Но где его достать? Разве что у Наума
Гольцера. Наум все может. Для него нет ничего в мире
невозможного; и Соня всерьез была уверена, что Гольцер,
если того пожелает, может достать Золотую Звезду Героя или
медаль лауреата любой премии, генеральские погоны и
министерское кресло. Свое могущество он не раз
демонстрировал Соне, будучи изрядно пьяным, когда она
оставалась у него ночевать. Наум приучил Соню к наркотикам,
хотя сам их не употреблял. Он распоряжался Соней, как хотел,
и она безропотно подчинялась ему. Он ей приказывал, и она
послушно выполняла его волю. Она могла исполнить любое
его требование за несколько доз морфия.
До следующего поезда оставалось сорок минут, и
возвращаться домой Соне не было никакого смысла. Она
прогуливалась по платформе под любопытными, иногда
нескромными взглядами мужчин. Соня знала, что кто-нибудь
да заговорит с ней, чтобы познакомиться; она к этому уже
привыкла и решила, что первым это сделает вон тот молодой
человек с книгой в руках, потому что глаза его смотрят не
столько в раскрытые страницы, сколько в сторону Сони. Но
она ошиблась: первым заговорил с ней пожилой
представительный мужчина лет сорока пяти, высокий,
плотный, с крупными чертами лица. И начал-то со
стереотипной фразы, которая едва не рассмешила Соню:
- Девушка, у вас какое-то большое горе? Я верно
отгадал?
- Да, у меня вытащили деньги, - решив "поиграть", с
серьезным, печальным видом ответила Соня.
- Вы позволите помочь вам? И много было денег? -
Мужчина сделал жест, говоривший о его готовности достать
свой бумажник.
- Благодарю вас, у меня на билет есть, а больше и не
нужно. - Вы, очевидно, на работу, в Москву?
- Да.
- А вы где работаете, если не секрет?
- Там, где и ваша жена.
- Вот даже как! Вы меня знаете? - В глазах у мужчины
мелькнуло скрытое смущение.
- Разумеется, - серьезно сказала Соня и добавила с
озорной усмешкой: - Передайте привет своей супруге, если не
боитесь семейной сцены.
Потом уже перед самым приходом поезда к ней подошел
паренек с книгой. Он долго не мог решиться и наконец
осмелился, заговорил, волнуясь и с трудом подавляя
смущение. Это был один из тех скромных юношей-романтиков
с открытой душой и чистыми глазами. Такие влюбляются с
первого взгляда и готовы, не задумываясь, идти на казнь во
имя своей первой любви. На этих юношей Соня смотрела с
холодной иронией, переходящей иногда в презрение. Их
доверчивая, откровенная чистота отдавалась в ее душе
тяжким укором, задевала больные струны об утраченной,
жестоко погубленной юности. Паренек оказался студентом
пединститута имени Крупской. Попросил телефон. Она
назвала номер телефона Гольцера, так, в шутку, из озорства.
В Москве с вокзала поехала в комиссионный и сдала
жемчуг. Обуреваемая одной целью - раздобыть морфий, -
помчалась к друзьям. Многих из своих коллег по несчастью
она знала в лицо, с некоторыми, например с Игорем
Ивановым, была лично знакома. Худые, с изможденными
лицами и лихорадочными глазами, они метались в уголке
небольшой московской площади в поисках добычи,
обалделые, одержимые единственной страстью - любой ценой
раздобыть хоть понюшку гашиша или кубик морфия. Соня
окинула привычным взглядом толпу, состоящую в основном из
людей, не имеющих никакого отношения к наркотикам, и среди
них узнала нескольких человек "своих". Один, уже пожилой,
неопрятный, в поношенном пиджачишке, с неумытым лицом,
подошел к ней, спросил вполголоса, нет ли морфия.
- Сама куплю, - ответила Соня и отошла в сторонку,
увидав знакомую ей поставщицу запретного товара - прилично
одетую даму с букетом тюльпанов. Соня подошла к ней,