Страница 64 из 207
квартира пустая. Что мы - старый да малый, так и слоняемся
по комнатам. Пусть бы твой дед - иначе Алексея Петровича
теща и не называла - жил там в своем сарае, а ты здесь, у
себя. - С милым и в шалаше рай, - игриво отшучивалась
Маша. И, поцеловав дочку, спешила в мастерскую.
Композиция новой скульптуры очень нравилась Маше,
потому она позировала, как она сама признавалась, с
наслаждением и просила Иванова не проявлять спешки в
ущерб качеству. Сам автор считал, что для него будет
достаточно десяти - двенадцати сеансов в среднем по
полтора-два часа. Уже после третьего сеанса, когда появилась
фигура Лебедя, Маша заметила, что название "Лебединая
песня" не подходит. Алексей Петрович это чувствовал и сам,
но, желая угодить молодой жене, не стал высказывать свои
мысли вслух, пока сама Маша не заговорила об этом. Тем
более что сам Иванов не придавал значения названиям в
скульптуре.
- Лешенька, а ты не находишь, что "Лебедица" лучше
"Лебединой песни"? - говорила Маша и поясняла почему: - Во-
первых, твой лебедь не поет, ему не до песни. Во-вторых,
говорят, что лебеди поют раз в жизни перед своей кончиной. А
здесь этот символ неуместен. Я не права?
- Совершенно права, детка. Ты же умница.
- Может, лучше сделать, чтоб он пел? - все же спросила
она. - Это невозможно технически, вернее, сложно. Поднятую
голову лебедя, его длинную тонкую шею пришлось бы
отливать только в металле. В дереве и тем более в камне
изобразить довольно сложно. А в монолите проще простого.
Лебедь с полураскрытыми крыльями, стоящий сзади
девушки, нежно касается ее обнаженных плеч. Голова девушки
с распущенными волосами слегка запрокинута назад в сладкой
истоме. Изящная шея лебедя покоится на тугой девичьей
груди, а клюв его касается соска. У девушки классическая
фигура. Самое главное и самое сложное для ваятеля в этой
композиции - донести до зрителя, заставить его почувствовать
212
трепет обнаженного тела. Иванову это удается, как никому
другому. Маша рада. После сеанса она стремительно
соскакивает с подмостка и порывисто обнимает мужа,
прильнув к нему чуть-чуть озябшим обнаженным телом.
- Согрей меня, любимый.
Алексей Петрович переносит электрообогреватель в
спальню, куда уже упорхнула Маша. И снова воркование
возлюбленных в постели:
- Алешенька, тебе хорошо со мной, ты не жалеешь?
- Родная, зачем спрашиваешь? Мне до сих пор кажется,
что это сон. Не могу поверить. Хочется кричать: "Люди! Я
счастлив!"
- Алешенька, милый, я люблю тебя. Впервые в жизни
люблю. Ты мой гений. Ты сам не знаешь, какой ты
необыкновенный, ни на кого не похожий, ни с кем не
сравнимый. Мы долго искали друг друга. Кто нам помог?
Инопланетяне?
С работы она звонит по нескольку раз на день.
- Чем занимаешься, любимый?
- Колдую над Лебедем. Надо бы с натуры, но не могу
найти лебедя-натурщика.
Работая над фигурой лебедя, он не без тревоги
задумывался над вопросом, который волнует девяносто
процентов граждан несчастной России: как выжить, как свести
концы с концами при немыслимых ценах? Когда не было Маши
и Настеньки, проблема выживания его не очень волновала, он
не задумывался над ней всерьез. Пенсии и кое-каких
сбережений ему хватало на скромное питание и на
содержание мастерской-квартиры. Имелся и необходимый
запас одежды и обуви, так что в промтоварные магазины он
мог не заглядывать года два-три, а при особой нужде и до пяти
лет. Но теперь он обязан заботиться о горячо любимой жене и
приемной дочери. Отлить в фарфоре "Девичьи грезы" вдруг
оказалось невозможным. Да и швед не давал о себе знать. Из
оставленных им пятисот долларов почти половину пришлось
платить мраморщику. Остальные он решил отдать Маше.
Пусть распорядится ими как знает. Вспомнил ее слова:
влюбленным сулят златые горы и реки, полные вина, и буйну
голову. Да, но при одном условии: "когда б имел". А он,
скульптор Иванов, не имеет возможности сделать любимой
женщине достойный ее подарок. За флакон заморских духов
он заплатил полторы тысячи. Остается предложить лишь
буйну голову.
213
Когда-то в "застойное" время (Маша называла его
"застольным") у Иванова не было недостатка от частных
заказов надгробий. Иногда он делал и мемориальные доски в
честь "выдающихся и достойных". К нему шли с просьбами -
знали, что он делает добротно и лишнего не запросит. За годы
перестройки не было ни одного заказа. Властям и гражданам в
смутное время было не до покойников.
Ловкие пальцы скатывают податливую глину жгутом - это
шея лебедя - и бережно укладывают ее на грудь девушки.
Клюв царственной птицы робко и нежно касается соска.
Иванову нравится эта композиция, он доволен. Но главное -
нравится Маше. Это ей свадебный подарок. Он зримо
представляет, как будет смотреться выполненная в дереве.
Походя Иванов бросает взгляд на мраморные "Девичьи грезы",
и его как-то исподтишка, но походя задевает мысль: "А может,
отдать шведу?" И он тут же стряхивает с себя эту коварную,
провокационную мысль. "Продать, как продал "Первую
любовь"? Какая нелепость!" Он подходит к скульптуре, кладет
руку на мраморное плечо, и белый камень ему кажется
горячим. Он любовно смотрит на такие знакомые и родные
черты мраморного лица и мысленно произносит: "Милая,
прекрасная девочка. Извини. Разве могу я с тобой расстаться,
моя последняя любовь? Здесь твои грезы. Они сбылись и
воплотились в "Лебедице".
Он не услышал, как вошла Маша, возбужденная,
радостная. Расцеловала его и сразу, не переводя дыхания:
- Ну как твой лебедь? - И замерла перед композицией,
испаряющей специфический запах глины. Лицо сияет, в глазах
озорная смешинка. - А он довольно агрессивен.
- Что ты, Машенька, это благородная и добрая птица. Он
целует. Ты погляди на лицо девушки, всмотрись. Ей приятно?
Или... больно?
- Приятно. А теперь хватит вкалывать. Оставим их
вдвоем - лебедя и лебедицу - и пойдем ужинать.
Они вошли в гостиную, где в центре стола
демонстративно возвышалась бутылка портвейна.
- В честь чего? - спросил Алексей Петрович.
- У меня сегодня гонорар. Решила по этому поводу
устроить пир. А это тебе. - И она подала мужу носки.
- Спасибо, девочка. - Он грустно улыбнулся и поцеловал
ее горячую щеку. - К сожалению, у меня гонораров не
предвидится.
214
- И не нужно сожалеть: у тебя есть пенсия, у меня
зарплата да плюс гонорары иногда набегают. Будем жить - не
тужить, - с нарочитой беспечностью сказала Маша и начала
накрывать на стол.
- И все же досадно, что мы не встретились с тобой в
пору моего материального благоденствия.
Алексей Петрович с грустью вздохнул, и Маша правильно
поняла его вздох. Она вообще умела тонко улавливать его
душевное состояние и настроение, иногда безошибочно
читала его мысли по выражению лица, по голосу. "Он
переживает, сокрушается", - подумала она.
- Не досадуй, родной. Материальное благополучие -
дело третьестепенное. Вдвоем мы выстоим назло всем
мафиозным демократам, миллионерам и американским
лакеям. У нас есть главное - наша любовь, вечная,
неугасимая, святая. Она нам поможет не просто выжить, а
выстоять в жестокой войне.
Он осенил ее благодарным взглядом, тихие глаза его
блеснули влагой, бережно, как хрупкую драгоценную чашу, взял