Страница 46 из 207
тонущий корабль.
- Как крыса? Вот уж не думала, что меня зачислят в
разряд этих тварей, - съязвила Маша, все еще храня
сдержанность.
- Ну зачем вы так: я к вам всей душой. Предлагаю вам
отличный пост референта с окладом в два раза выше того, что
вы получаете сейчас. Работа не обременительна, у вас будет
достаточно свободного времени для творчества. Пишите
детективы. Потом могут быть солидные премии и
вознаграждения за прочие услуги и хорошее поведение. - Лицо
его изобразило лукавую улыбочку.
152
- Что вы имеете в виду под "прочими услугами"? - В
Маше заговорила раненая гордость. Однако ее негодующий
вид не смутил Леонида Ильича, и он, погасив улыбку, ответил:
- Это выяснится в процессе работы. Жизнь покажет.
Фирма наша процветает и будет процветать.
"Какая
самонадеянность,
сколько
хищного
самодовольства", - подумала Маша и решила остудить его
вопросом:
- А если придут к власти наши? Ну те, кого вы называете
"красно-коричневыми"?
- Они не придут. Они опоздали. Август не повторится.
Слова его прозвучали жестоко, а глаза сощурились,
ощетинились гневом.
- Почему такая уверенность?
- Америка, Запад не допустят. ООН введет свои войска, -
резко и раздраженно ответил он.
- Это что ж - третья мировая война? Ядерная?
- Не получится. Все предусмотрено. Но оставим
политику. Лучше к делу. Поймите: у меня нет недостатка в
женщинах вообще и в претендентках на должность референта.
И смею вас заверить - самого высокого разряда, как говорится
"экстра-класс".
- Не сомневаюсь, - Маша уколола Леонида Ильича
язвительно-ироническим взглядом. - Должна вас разочаровать:
вы получили обо мне ложную информацию. Я не из семейства
крыс. - Она встала, демонстративно посмотрела на часы. -
Благодарю вас за угощенье и участие в моей судьбе. Но
принять ваше предложение не могу. - И, раскланявшись, но не
подав руки, направилась к выходу.
- Жаль, - бросил ей вслед Леонид Ильич и прибавил со
злорадством: - А ваши не придут. Не надейтесь.
Маша не ответила. Она спешила быстрей покинуть этот
дом. Уже на улице в ее сознании зловещим заклинанием
звучали злорадные, самоуверенные слова новоявленного
хозяина России: "Ваши не придут".
3
Это был самый долгий, самый сложный и
противоречивый день в жизни Маши Зорянкиной. Светлое,
радужное настроение, которое она испытывала еще два часа
назад после встречи с Ивановым в его мастерской, было
оплевано и растоптано, словно в ее душу бросили ком грязи. В
переполненном вечернем транспорте она спешила домой, не
153
замечая вокруг себя таких же, как и она, торопливых людей,
раздираемая колючими мыслями. "Боже мой, и какая нелегкая
понесла меня к этому новому хозяину страны, представителю
нового гегемона, для которого деньги - превыше всего. Он
уверен, что за деньги можно все, в том числе и "прочие услуги".
говорит, что ему нужен мой талант, а глазами раздевает. У него
много этих "экстра-класс", жаждущих продать себя. А ему
нужна именно я, так решают его сухие, плотоядные губы. Он
получил обо мне информацию. От кого? Конечно, от
Панкинда... Рынок раздавит неугодные ему газеты. Да,
раздавит. А их и так немного, несущих людям правду, их
трезвые голоса глохнут в грохоте беспардонной лжи, циничной
фальсификации всевозможных "независимых", "вестей",
"новостей", "известий", "комсомольцев", эфира, где дикторы не
выговаривают половины алфавита". Маша вспомнила его
выкрик "Не придут!" Какая самоуверенность, перемешенная с
нервозностью и страхом. Ей запомнился этот страх в его
глазах, когда она сказала "наши придут".
В эту ночь Маша долго не могла уснуть. Усилием воли
она заставила себя не думать о Леониде Ильиче. Теперь она
думала об Иванове, о его творчестве, о его взглядах. Образ
Алексея Петровича, глубокий и притягательный, заслонил
собой все неприятное, отвратительное, с чем она столкнулась
в конце дня. Постепенно взбаламученное состояние улеглось,
душа обрела покой, и ей приятно думалось о том, как через
день она опять переступит порог ЕГО дома, она будет
позировать, и они свободно будут обсуждать волнующие их
проблемы бытия. Она вспомнила, что он обещал ей в другой
раз поговорить о Боге, о вере, о душе, обо всем, что было
надежно запрятано в глубинах ее сердца, и что открыть эти
глубины она могла человеку, внушающему доверие и
симпатичному ей. Таким она считала Алексея Петровича.
После ухода Маши из мастерской, после того, как они
условились встретиться через день и начать лепить ее
портрет, в душе Иванова поселился вирус суетливого
беспокойства, черты, совсем не присущей его
уравновешенному характеру. Торопливо убирая со стола
посуду, он уронил блюдце, и оно раскололось в мелкие
осколки. Вместо сожаления и досады он обрадовался: значит,
к счастью. Какого счастья мог он ждать в безысходные дни
окаянной перестройки? Тут уж не до жиру - быть бы живу. С
этой мыслью начинали и заканчивали день все граждане
многострадальной России, исключая несколько сот тысяч
154
господ-нуворишей, да, может, двух-трех миллионов, не
пожелавших или не успевших эмигрировать сынов и дочерей
Израиля, которым всегда жилось, а тем более в перестроечное
время, вольготно живется на Руси. А Иванов вдруг готов был
поверить в счастье, хотя еще и не предполагая, с какой
стороны оно может на него нагрянуть. Он не смел надеяться,
хотя втайне пугливо мечтал, что приход счастья может быть
связан с именем Маши Зорянкиной. Он вылепит ее портрет -
это уже решено. Постарается сделать его лучше "Первой
любви". Он надеется, что она поможет ему завершить
композицию "Девичьи грезы", ее лицо, ее руки и весь ее облик
сливаются с обликом его творческого замысла. Разве этого
недостаточно для счастья? И блюдце разбилось ведь сразу
после ухода Маши. Это тоже что-то да значит, особенно для
слегка суеверных людей.
Собрав осколки, он почему-то начал из пластилина
лепить фигурки зверей: а вдруг Маша придет с дочуркой. Но,
спустя пять минут, бросил это занятие и стал делать каркас
для портрета Маши. И уже с первой же минуты вспомнил, что
сначала нужно сделать эскиз композиции и обязательно с
рукой, который и определит форму каркаса. Он быстро,
пожалуй, торопливо, колдовал над эскизом, вспоминая Машу,
ее красивые лебяжьи руки, гибкий стан, стройные бедра,
гордую грудь, светящееся тонкое лицо, живительный свет ее
глаз. В них, как в зеркале, отражается сущность человека, его
характер, душа, настроение. Нелегко даются живописцу глаза
портретируемого, его внутренний мир, хотя в его распоряжении
целая палитра красок, позволяющая отметить, подчеркнуть
цветовую гамму оттенков и чувств. Но во много раз труднее это
сделать скульптору. Иванов в этом деле достиг совершенства -
уже с первых шагов своего творческого пути - с портрета
Ларисы Матвеевны, названного "Первой любовью". В работах
Алексея Петровича глаза портретируемого всегда живые, не
застывшие в постоянной позе. Если смотреть на них с разных
точек - они разные по настроению: веселые, грустные,
несмешливые, иронические. Друзья спрашивали - как ему это
удается? А он и сам не знал. В этом и есть волшебство