Страница 39 из 207
Быть может, потому, что она родная дочь его первой любви?
Едва ли: Ларису Матвеевну он принимал у себя в мастерской
довольно сухо и прохладно. Ни одна струна не дрогнула в его
душе.
129
Алексей Петрович не задавал себе таких вопросов и не
пытался анализировать свои поступки, - все делалось как бы
само собой, как велел ему разум: надо заканчивать "Девичьи
грезы" (сохнет глина), лицо Маши очень подходит к
задуманному образу. Но при чем тогда цветы, да еще не
первые попавшиеся (не все ли равно, какие цветы)? Ни
тюльпаны с бриллиантовой слезой, сверкающие утренней
зарей, ни махровые разноколерные гвоздики, а именно калы,
белые чаши, нежные, трепетные, вознесенные над зелеными
лопухами, как фоном, который подчеркивает их первозданную,
непорочную чистоту. Не потому, что Иванов вообще любит
белый цвет и отдает ему предпочтение. Были же белые
гвоздики и белые розы. Но он остановил свой выбор на калах -
пятьдесят рублей один цветок. Он взял, как принято, три, за
полторы сотни. Так ему велел не разум, а сердце. Сердце
подсказало купить именно эти цветы, содержащие в себе
таинственный символ чистоты, нежности и любви. В зеленой
вазе китайского фарфора, водруженной на столе в большой
гостиной, букет выглядел внушительно и торжественно. Калы,
как три лебедя, взметнули в поднебесье свои белые шеи, и
земные крылья опахали, распростерли в бездонном просторе
Вселенной Белые ангелы - лебеди - посланцы небес -
воскресили в памяти Алексея Петровича чарующую и звонкую
картину художника Рылова "В голубом просторе".
В этот день Иванов проснулся раньше обычного в
приподнятом и несколько возбужденном настроении и сразу
вошел в гостиную. Букет ласкал взор, очаровывал и возбуждал
желание увековечить его красками. И не масляными, а
акварельными. Только акварель, по мнению Алексея
Петровича, могла донести до зрителя трепетную нежность
гордого цветка. Когда-то Иванов, устав от глины и камня,
находил отдушину в живописи, чаще всего в акварели. И
неплохо получалось в жанре цветов и портрета. Неплохо в
живописи, тем более в рисунке получается у каждого ваятеля и
зодчего. В древности некоторые великие скульпторы, вроде
Леонардо да Винчи были и великими живописцами, зодчими.
Выдающийся русский архитектор советского периода Дмитрий
Чечулин, создатель гостиницы "Россия" и так называемого
Белого Дома на Краснопресненской набережной, был хорошим
живописцем. Но палитру брал в руки только для души, "для
себя". То же и Иванов: он понимал, что акварели его всего
лишь "не плохо", зато в скульптуре, в ваянии обнаженного
130
тела, он был мастер высшего класса, не зная себе равных в
наше антихудожественное время.
Сегодня, поджидая Машу, он решил обязательно
нарисовать и подарить ей вот этот букет. На стене в гостиной
красовались две его работы, созданные лет двадцать назад:
акварель "Васильки" и "Подснежники". Это были удачные
работы, они очаровывали своей трогательной свежестью и
нежной теплотой. Они нравились самому автору и привлекали
внимание тех, кому довелось побывать в мастерской Иванова.
Алексей Петрович любил во всем порядок и не терпел
хаоса даже в своем рабочем цехе. Точно так же он следил за
собой, был всегда опрятным, хотя всякой экстравагантности в
одежде не признавал, одевался просто, но элегантно.
В день встречи с Машей Алексей Петрович надел
темнокоричневую рубаху и такого же цвета брюки. Поверх
рубахи - белый шерстяной свитер. Статный, поджарый, не
потерявший спортивную форму, он выглядел гораздо моложе
своих лет. Он метался из комнаты в комнату, потом решил
пропылесосить весь дом, посматривая на часы. А время
сегодня почему-то тянулось очень медленно. В зале он
обратил внимание на тумбу, где стояла "Первая любовь",
проданная за валюту. Теперь она напоминала ему постамент, с
которого сбросили бронзового истукана Свердлова. "Не
хорошо: на самом почетном месте пустая тумба. Надо что-то
поставить", - подумал Алексей Петрович и пошел в спальню. В
спальне на подвешенной к стене полочке стоял уменьшенный
в размере фарфоровый вариант горильефа "Женский пляж",
который украшал танцевальный зал южного санатория, где
однажды отдыхала Маша и где произошла ее встреча с отцом
Настеньки. Композиция "Женский пляж" была единственной
работой Иванова в жанре рельефа. И несомненно удачной.
Делалась она по персональному заказу для южного санатория.
Он не сразу согласился выполнить такой заказ. Перед
заказчиком он ставил условие: его произведение будет
исполнено в сугубо реалистическом плане. В нем не будет
модной сейчас декоративности, абстракции и вообще
современной чертовщины. Заказчик согласился без слов. Для
себя Иванов сделал уменьшенную в размерах копию, а друзья
исполнили ее в фарфоре в единственном экземпляре и
подарили Алексею Петровичу в день его шестидесятилетия.
Сейчас, глядя на этот горельеф, Иванов вдруг
неожиданно открыл для самого себя всю прелесть и
неповторимую художественную находку. "И почему она стоит
131
здесь, в темном углу спальни, а не в зале, где выставлены
лучшие работы?" - спросил Иванов себя с недоумением и, не
раздумывая, перенес композицию в зал и водрузил на тумбу,
на которой многие годы возвышалась "Первая любовь".
Алексей Петрович был возбужден и не мог объяснить
самому себе причину такого непривычного для него состояния.
Обычно спокойный, сдержанный и ровный, он обнаружил в
себе смутное ощущение чего-то нового или давно позабытого,
но вдруг пробудившегося и желанного. Трепетное ожидание
оборвал звонок в прихожей. Он вздрогнул и торопливо
направился к двери, всего на какой-то миг задержался у
зеркала и смутился, увидав свое лицо розовым.
Да, это была Маша. В расклешенном трапециевидном
пальто золотистого цвета с отделанными черным мехом
манжетами, и таким же воротником и норковой шапке-ушанке
тоже черной, как черный шарф. Она остановилась у порога как
бы в нерешительности и, преодолевая смущение, сказала
негромким, певучим голосом:
- Здравствуйте, Алексей Петрович. Это я. Можно?
Порозовевшее то ли от легкого морозца, то ли от
волнения ее открытое лицо озаряла подкупающая улыбка.
- Не только можно, очень желательно, - мягким голосом
ответил Иванов и сделал выразительный жест в сторону
распахнутой двери: - Прошу вас.
Его приятно поразило элегантное пальто, строгий, легкий,
свободный покрой и золотистый цвет, удачно гармонирующий с
черным мехом высек в памяти Иванова когда-то прочитанные
и запавшие в сознание поэтические строки: "Золото с чернью,
золото с чернью в небе чеканет Луна..." "Золото с чернью", -
мысленно повторил он, помогая Маше снять пальто. Он
обратил внимание на ее тоже черные сапоги и черную юбку, на
свитер удивительной расцветки, где черное постепенно
переходило в дымчатое, потом немного светлей и наконец в
светлое. "Ее любимый цвет", - решил Алексей Петрович,
провожая Машу в гостиную. Он предложил ей сесть, но она
попросила позволения осмотреть расставленные вдоль стен
его работы. Взор ее почему-то сразу же, как только вошла в
комнату, привлек горельеф "Женский пляж". Она смотрела на
эту композицию с каким-то детским непосредственным
восприятием, большие, очерченные легкой тенью глаза ее то
щурились, то изумленно округлялись, излучая тепло и ум.