Страница 177 из 207
даже не мог себе представить, чем на них сможет ответить
Лукич. Он слушал молча и как бы в знак согласия легко кивал
головой. Когда Малинин умолк, Лукич, словно про себя
повторил его слова.
- "Освободить", "отпустить". Она свободна, я ей не раз
об этом говорил. И буду еще говорить и постараюсь вразумить.
И о том, что нет будущего, тоже скажу. Пусть думает и решает.
Последнее слово за ней.
Лукич отошел от портрета и сделал шаг к креслу, в
котором сидел профессор. Остановился перед ним,
выпрямился во весь рост и мягко, очень дружелюбно произнес:
- Я обещаю вам, Павел Федорович, сделать все от меня
зависящее. Обещаю.
На этой ноте и был завершен нелегкий для обеих сторон
разговор. Простились они в прихожей, пожав друг другу руки. Я
решил задержаться. Некоторое время мы молчали, как после
пролетевшей мимо опасности. Наконец, Лукич сказал упавшим
голосом:
- Ты знаешь, что такое трагедия? Вот это то, что я сейчас
пережил. Впрочем, не пережил: это только начало. В жизни у
585
меня были личные драмы. Они оставляли на сердце рубцы.
Заживали. Они не смертельны. Трагедия - это трагедия.
Совсем другое. Пойдем на кухню, У меня есть армянский
коньяк. Расслабимся.
Мы выпили по рюмке. Я спросил Лукича, где Лариса. Он
пожал плечами:
- Не знаю. Я жду ее звонка. Я передам ей дословно весь
разговор с Павлом Федоровичем. Пусть решает сама. Если ее
решение будет во благо ей, я только порадуюсь. Я не эгоист.
Для нее, ради нее я готов на любую жертву. Скажет она: "умри
Егор!" Умру, спокойно, потому что без нее жизнь
бессмысленна. Я понимаю: ты не веришь, ты считаешь, что я
ее сочинил, превознес до неба. Ты знал Альбину. Пойми -
Лариса не Альбина. Она богиня. И об этом знаю только я и
никто более. Не мной придуманная, а мной открытая.
- Так открывают новые звезды, - с легкой иронией
заметил я. Он смолчал.
Он быстро хмелел, и я на всякий случай взял наполовину
выпитую бутылку коньяка и спрятал в холодильник. Он не стал
возражать. Он размяк и казался безучастен.
- Послушай, Лукич, ты знаешь: я написал четырнадцать
романов, и во всех присутствует любовь и женщины. Очень
разные, главным образом положительные, героические,
светлые, добрые. Я вообще преклоняюсь перед женщиной, ты
это знаешь. Но такой любви, как у тебя с Ларисой, я не
встречал..
- И не встретишь, - упавшим голосом вставил он. -
Потому что она единственна на всю Россию. А может и на
Вселенную.
- Ну, так считали и считают многие. Особенно юные.
- Юные - да, пожилые - нет. Вот в чем разница.
Несколько раз я порывался уходить, но он останавливал
меня: - Посиди. Она должна позвонить. Непременно.
И она позвонила. Она говорила бойко, торопливо,
прерывисто, взвинченным тоном:
- Егор, родной мой! Прости меня: случилась!
- Я плохо тебя слышу, повтори, - просил он.
- Я случилась. То самое, чего мы с тобой хотели.
- Ты откуда говоришь?
- Из машины, которая называется "Ауди". Я еду в Тверь.
Всего на день - на два. Доложу своим родителям: пусть не
волнуются. У меня появилась крыша над головой и
586
производитель. Ты извини меня, я немножко под шампанским.
Когда вернусь в Москву, я тебе позвоню и все объясню. Я
прошу тебя, ради Бога, не расстраивайся и не переживай.
Помни: ты был для меня и остался легендарным и
единственным, навсегда остаешься таким. Не одному своему
слову, тебе сказанному, я не изменю и не возьму обратно.
Запомни, милый мой.
Вот и весь разговор. Лукич растерянно посмотрел на
телефонную трубку, словно ожидая от нее каких-то иных,
утешительных слов. Трубка молчала.
- Да... Трагедия, которую я ожидал, но в реальность
которой не верил. И все-таки, несмотря ни на что - Любовь
бессмертна! - убежденно сказал он, перефразировав уже
ранее сказанное и Тургеневым и Сталиным, и может другими,
нам неизвестными. Прощаясь, я сказал:
- Не печалься, старина, все образуется. Звезд несметное
число на небе и на земле. А ты отличный астроном-
профессионал. Не думай о трагедии личной. На фоне трагедии
России и русского народа твоя история великой любви лишь
частный эпизод, касающийся только вас двоих. Лариса не
исчезла. Она вернется. Вот увидишь.
Лукич смотрел на меня каким-то странным смешенным
взглядом, в котором соединились растерянность, недоумение,
глубинная тоска и едва заметная искорка надежды.
- Все образуется, - повторил я утешительные слова, в
надежности которых и сам не был уверен, потому и прибавил: -
Жизнь продолжается. Она - штука сложная и немилосердна к
тем, кто не принимает ее вызов и в отчаянии опускает руки. Но
мы не из тех, Лукич, мы из стального поколения.
- Ты хотел сказать "из сталинского", - не спросил, а
утвердительно поправил он и преднамеренно бодро произнес:
- Примем вызов и поборемся!
По лицу его пробежала вымученная улыбка, а глаза
ожесточенно заблестели.
- Мне хотелось пронести нашу любовь за горизонт, то
есть в новый двадцать первый век, - сказал Лукич.
- Мысль благородная. Символичная. Будем надеяться,
что она осуществится.
- Нет, не верю, - сказал он унылым голосом. Глаза его
потухли, лицо потемнело.
- А ты верь. Ты же принял вызов. Вот и борись, сражайся
по-сталински. - Он коротко взглянул на меня и вымученно
улыбнулся.
587
- Позванивай мне и заходи, - сказал я прощаясь.
- И ты не пропадай и не проходи мимо.
По пути домой в метро и троллейбусе я думал над
историей этой необычной любви. Сегодняшнее поведение
Ларисы мне показалось очень странным, не объяснимым,
никак не вяжущимся с ее цельным характером и образом,
каким сложился он в моем сознании. В чем причина такого
неожиданного, резкого оборота? Была ли настоящая, сильная
любовь с ее стороны? Можно было бы понять и объяснить ее
постепенное охлаждение, разочарование. Но что б так
внезапно, вдруг?! Да и о разочаровании речи нет, она
подтверждает свою верность и любовь, называет его
легендарным и единственным и в то же время уходит к
другому, который дал ей крышу над головой и возможно
ребенка - ее мечту? Нет тут какая-то путаница, распутывать
которую еще придется не одному Лукичу, но возможно и мне на
правах его друга и быть может автора романа о
необыкновенной Любви. Мысль написать такой роман у меня
зародилась уже с год тому назад и постепенно зрела. Не
доставало главного - конфликта. И вот, наконец, появился
конфликт. Но разве дело в конфликте? - спрашивал я себя,
придя домой и отвечал: - Тут главную основу, идею, мысль
составляет Любовь. Конфликт - это лишь каркас, скелет
романа. А содержимое, заполнявшее его - величайший взлет
человеческого духа, бесценный, божественный дар природы -
Любовь. Это высокое искусство, которым не каждый человек
наделен одинаково природой, как и талантом. Страстно
влюбленный не приемлет советов, точно так же, как отвергает
их и великий художник, сердцем создающий свое творение.
Лукич умел любить искренне, горячо, с открытой душой.
Я знал его отношения с Альбиной, и радовался за него и
сокрушался, когда между ними произошел разрыв. И не по
вине Лукича. И я подумал: талант любить всегда сопутствует
творческому таланту. Тут есть какая-то предпосланная
закономерность. Я вспомнил его желание пронести свою
любовь за горизонт. И мне захотелось спросить современного
Нострадамуса: а что там, за горизонтом? Что уготовлено там