Бородинское поле

- Товарищ старший батальонный комиссар, политрук

Тоноян по вашему приказанию прибыл.

Брусничкин молча кивнул и устремил взгляд на эту

злополучную пушку, замыкающую колонну, на бойцов и

командиров, обливающихся потом. Мимо Брусничкина, не

глядя на него, угрюмо прошли раненые. Эта картина как-то

неожиданно открыла Леониду Викторовичу глаза, и он

почувствовал себя неловко. Сказал политруку:

- Может быть, мою лошадь как-то приспособить пушку

тащить? - Он кивнул на стоящие в стороне сани.

- Пушку мы как-нибудь дотащим вручную, - ответил

Тоноян, - а на сани бы раненых.

- Да-да, пожалуйста, распорядитесь, - быстро согласился

Леонид Викторович и кивком подозвал к себе Акулова. -

Скажите ездовому, что с ним поедут раненые, а мы с вами

пешком.

Сделав, таким образом, доброе дело, Брусничкин

почувствовал некоторое душевное облегчение. Вместе с тем в

нем постепенно поселялись тревога и сомнения. "Может, это и

хорошо, что я встретил дивизион уже в пути, - размышлял

Леонид Викторович, шагая за санями, в которых теперь сидели

раненые. - Застань я их на позициях, пришлось бы самому

принимать решение, то есть брать на себя ответственность.

Сейчас же за оставление позиций отвечает капитан Князев.

Меня он поставил перед свершившимся фактом. Ну, а если он

неправильно поступил, то я, посланный самим командармом,

должен был вернуть дивизион обратно. Помнится, Полосухин

сказал Макарову, что мелкие подразделения, вроде дивизиона

Князева, даже находясь в окружении, делают доброе дело -

сковывают силы врага. Да, положеньице..."

В сумерках они вышли на Бородинское поле, их встретил

Кузнецов, который находился во взводе Ткачука - на его новых

позициях.

- Жив? - сказал Кузнецов, по-братски обнимая Князева.

- От дивизиона одна батарея осталась, - печально

ответил Князев. - А у вас?

- Немного полегче. Ждем ночной атаки.

Однако ночь в полосе обороны полка прошла

относительно спокойно, если не считать десятка тяжелых

снарядов, просвистевших над артиллерийскими позициями и

разорвавшихся где-то в районе станции Бородино. Наши не

отвечали. Люди Князева установили свои четыре орудия на

правом фланге, подзаправившись впервые за много суток

горячей пшенной кашей, отдыхали в блиндажах, прижавшись

друг к другу.

Ночью Глеб вместе с Брусничкиным обошел все батареи.

Комиссара мучила совесть. Он сказал:

- Я резко поругал Князева за самовольное оставление

позиций. Возможно, я был несправедлив.

- Знаю, - неопределенно отозвался Глеб.

- Жаловался?

- Да нет. Обидно ему было.

Перед передним краем трудилась инженерная рота:

натягивали противопехотную проволочную спираль, минеры

устанавливали противотанковые мины. Глеб подумал: "Мины -

это очень хорошо. Сегодня они выручили нас".

В блиндаж вернулись далеко за полночь, усталые,

озябшие. Согрелись спиртом, разведенным крепким остывшим

чаем, и легли вздремнуть. Для Брусничкина это была первая

фронтовая ночь, в непривычной обстановке он не сразу уснул,

хотя и чувствовал себя сильно утомленным. Зато Макаров, как

только сомкнул веки, так и провалился в глубокий сон. В

последнее время Глеба начали одолевать сновидения. Иногда

они были до того реальны, что он путал их с явью. На этот раз

Глеб поспал около двух часов. Проснулся от страшного

сновидения. Ему снилась атака. Цепи фашистов наступают, а

его орудия стреляют холостыми снарядами. Немцы все ближе

и ближе, потому что орудийный огонь не причиняет им никакого

урона. Вот они уже бегут с криками на приступ кургана, на

котором стоит он, Глеб Макаров, и подает команду капитану

Князеву. Тот весь седой. "Когда же он успел так поседеть? -

удивился Глеб и решил: - Это он там, за эти последние сутки,

под Утицами, поседел". Курган высокий, раза в два выше, чем

на самом деле. Потом над полем проносится залп огненных

реактивных снарядов; летят они медленно, плавно, вдруг

превращаются в серебристые самолеты и тают где-то в

розовой дали. И видит Глеб, как по зеленому полю со стороны

Шевардино к Багратионовым флешам движутся гранитные и

чугунные обелиски, выстроившись в ровную шеренгу: они

кажутся живыми, что-то поют торжественное и печальное,

какой-то очень знакомый, до слез трогательный мотив - то ли

"Варшавянку", то ли "Ревела буря". А впереди этого шествия

широко, в такт песне, торжественно шагает комиссар Гоголев и

несет на руках перед собой смертельно раненного бойца. Глеб

в ужасе закричал капитану Князеву: "Стой! Не стрелять! Там

наши!" Капитан Князев ерошит рукой свои короткие, совсем

белые, точно снегом посыпанные волосы и хохочет. А странная

процессия все приближается. Вот она остановилась перед

курганом, и Гоголев сказал, обращаясь к Макарову: "Глеб

Трофимович, это сын твой, Святослав. Он потомок киевского

князя Святослава. Он водил, - Гоголев кивком головы указал

на шеренгу памятников, вдруг превратившихся в шеренгу

бойцов, - он водил их в атаку и был смертельно ранен". Глеб

бросился вниз с кургана, подбежал к Гоголеву и, протянув

вперед руки, умоляюще проговорил: "Отдай мне его". И, взяв у

комиссара легкого, почти невесомого Святослава, с болью

простонал: "Сыночек мой..."

Он проснулся от этих своих слов. Тускло догорала в углу

на столе трофейная плошка. Комиссар спал, съежившись

калачиком, как-то по-детски, забавно. Глеб накинул на плечи

полушубок, надел ушанку и вышел из блиндажа. В морозном

небе зеленовато поблескивали звезды. В стороне станции

Бородино тускло светлел горизонт, и на его фоне

вырисовывался зыбкий силуэт памятника. На какое-то

мгновение Глебу показалось, что памятник движется, как те,

что снились. Сердце его было встревожено смутными

предчувствиями. Сын... Слава... Что с ним? Он только что

держал на руках его легкое тело, в котором затухал последний

огонек жизни. Зачем они явились к нему во сне - покойный

комиссар и сын, - зачем разбередили душу? О чем хотели

сказать перед боем, который непременно произойдет и

неизвестно чем кончится?.. И потом, этот седой Князев и его

неестественный смех. А Князев и в самом деле поседел за

последние дни боев, не во сне, а наяву. Глеб это заметил

вечером и был очень изумлен. Он даже сказал капитану: "А

тебе, Сергей Александрович, седина идет". Где-то рядом с

памятником мелькнула тень. Она была хорошо видна на снегу,

слегка подсвеченном мерцающим светом бесконечно далеких

звезд. Затем тень превратилась в силуэт человека. Часовой

окликнул идущего, и тот ответил приглушенно-гортанным

голосом:

- Младший лейтенант Думбадзе.

- Иосиф? - позвал Макаров.

- Я, товарищ подполковник. - Думбадзе предстал перед

командиром, подтянутый и быстрый.

- У меня есть для тебя задание. Личное. Считай, что это

просьба моя. Дивизион Князева поддерживал отряд

добровольцев и курсантов. Сейчас этот отряд находится где-то

в районе Утиц. В этом отряде, по моим предположениям,

должен быть мой сын Святослав - курсант военно-

политического училища. Надо его разыскать. Или хотя бы что-

нибудь разузнать о нем.

- Понятно, товарищ подполковник. Будет сделано. Когда

прикажете приступать к выполнению задания?

- На рассвете. К вечеру постарайся вернуться.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Весь день 17 октября пятая армия продолжала жестокие

бои на всей полосе своей обороны. Снова были сильный

артиллерийский обстрел и бомбежка наших позиций, за