Страница 37 из 216
противоположной опушке найдете нашу батарею. Передайте
командиру мой приказ: выделить один огневой взвод в мое
распоряжение - вот сюда, на эту опушку. И повозку со
снарядами. Живо!
Акулов только и сказал "Есть!" и тут же мигом умчался
выполнять приказ, догадываясь, зачем комиссару понадобился
на этой опушке огневой взвод артиллерии.
Войдя в рощу, где теперь группками и вразброд
толпились только что оставившие окопы бойцы, Гоголев сурово
и с укором всматривался в их растерянные, подавленные
лица, ища среди них командира. И, не найдя, спросил:
- Кто здесь старший?!
Бойцы молчали, понуро поглядывая друг на друга. Тогда
из-за ели вышел старшина, долговязый, нескладный, в шинели
с оторванным хлястиком. Голова его была перевязана грязным
бинтом. Синие глаза смотрели печально и виновато,
- Был старший лейтенант Сошников, да убило осколком
мины. А до этого в полдень политрука схоронили. После
лейтенант Аннушкин оставался за старшего. В медсанбат
отправили. Едва ли выживет. - Он говорил медленно, тягуче, и
это раздражало Гоголева.
- И все? Больше нет командиров? - спросил комиссар.
- Теперь, выходит, нет, - ответил старшина, сбочив голову,
и отвел в сторону взгляд.
- Бой был сильный на первой линии, товарищ
батальонный комиссар, это еще до полудня, - вклинился в
разговор шустрый сержант, белобрысый, со сбитой набок
ушанкой. - Потери были у нас большие. Многих ранило, а
многих совсем...
Нельзя было медлить, и Гоголев приказал старшине
собрать отряд, а сержанту - выставить на опушке рощи
охранение. Он был разгневан. Он считал, что отряд мог и
обязан был защищать окопы, не имел права отступать. Да,
немцы превосходили числом. Но это пехота. Из четырех
поддерживающих пехоту танков три подбила наша
артиллерия, четвертый отошел обратно к лесу. А пехоту можно
было остановить ружейно-пулеметным огнем, наконец, у
самых окопов забросать гранатами и контратаковать. Он был
убежден, что фашисты не выдержали бы дружного,
организованного отпора и их атака непременно захлебнулась
бы. Понимал он и то, что отряд понес серьезные потери,
защищая первую линию окопов. Это была уже вторая линия.
Люди устали. Их физическое и моральное напряжение было на
пределе, но это не оправдание для отхода. Люди должны были
и могли драться и побеждать.
Отряд собирался медленно, молчаливо. Бойцы избегали
взглядов друг друга, чувствуя за собой вину. Старшина
построил отряд, подал команду "Смирно" и произвел подсчет.
Гоголев посматривал на восток: он ждал ординарца с огневым
взводом. Старшина доложил:
- Товарищ батальонный комиссар, отряд в количестве
восьмидесяти трех человек по вашему приказанию построен.
- Вольно, - глухо сказал Гоголев и поднял прямой и
обжигающий взгляд на стоящих между деревьев бойцов. Он
знал, что сейчас многое зависит от него самого, и не только от
слов, которые он скажет отряду, но и от его поведения, от его
личного примера мужества, воли, характера. Люди, которые
видят его в первый раз и которых он поведет в атаку, на
пулеметы и автоматы врага, должны ему поверить. Первую
фразу он уже обдумал: надо прежде всего представиться. И он
сказал, сохраняя спокойствие: - Я - комиссар противотанкового
артиллерийского полка Гоголев. Основная часть наших орудий
стоит на Бородинском поле. Здесь - один дивизион. Это наша
батарея поддержала вас огнем, когда фашисты атаковали из
леса. Наши орудия подожгли три танка, которые шли на ваши
окопы, и заставили четвертый бежать с поля боя. Фашисты бы
ни за что не прошли, если бы вы не дрогнули. - Он замолчал,
сурово нахмурился, глядя в землю, затем поднял тяжелый
взгляд на бойцов, продолжал: - Но этого не случилось. Вы
дрогнули, оставили укрепленные, хорошо оборудованные
позиции. Их сооружали женщины Москвы, ваши матери и
жены, они надеялись на вас, верили, что вы не пропустите
врага, остановите гада здесь, на поле русской славы, не
опозорите доблести своих предков, которые здесь, на
Бородинском поле, в смертельной схватке решили участь
Наполеона. А вы... - Он оборвал фразу и мрачно, с горечью и
досадой снова посмотрел вниз.
Олег внимательно смотрел на комиссара, испытывая
чувство неловкости и стыда. И опять подумал о Варе. Именно
она сооружала эти окопы, и все, что говорил комиссар,
касалось именно его, и, пожалуй, больше всех его. Что бы она,
Варя, подумала о своем муже, если б узнала, увидела, как он
бежал? И вдруг его, как иглой, пронзил вопрос: когда он вышел
из окопа за пистолетом, началось отступление или еще не
начиналось? Он точно не мог сказать, как-то не обратил
внимания, но, кажется, когда шел за пистолетом, все еще
сидели в окопах, а когда возвращался назад... От этой мысли
его бросило в холод. Быть того не может. И все же к чувству
стыда теперь примешалось чувство вины, и он знал, что это
чувство будет все сильней и сильней и не даст ему покоя, пока
он не искупит свою вину. Ценой крови или жизни, но искупит.
Иначе он перестанет себя уважать, иначе он не посмеет
честно посмотреть Варе в глаза, даже письма не посмеет
написать. Он вздрогнул, когда Гоголев неожиданно поднял
глаза на угрюмый отряд и снова заговорил проникновенно
негромким, приглушенным голосом:
- Куда вы бежали? В эту рощу? Она вас не спасет и не
защитит. Ваша защита и крепость там... - Он стремительным
жестом указал на запад, в сторону окопов. - А позади Москва.
У вас единственный шанс смыть свой позор - выбить врага из
брошенных вами окопов. Другого выбора нет. Я пойду с вами.
Впереди со мной пойдут коммунисты. Нашу атаку поддержит
батарея справа, еще один огневой взвод будет сопровождать
нас отсюда, с этой опушки. Тяжело? Знаю. - Он кивнул в
сторону окопов. - Посмотрите, сколько их полегло. И пять
танков, которые уже никогда не будут топтать нашу землю. - И
вдруг скомандовал: - Смирно!.. Коммунисты, пять шагов
вперед - марш!..
Двадцать семь человек вышли вперед и замерли. Вышел
и Олег Остапов, хотя он был беспартийным. Еще минутой
раньше, когда Гоголев сказал, что впереди в атаку пойдут
коммунисты, он уже твердо решил, что пойдет вместе с ними,
пойдет рядом с комиссаром, иначе его замучит совесть, он не
сможет жить. Гоголев посмотрел на двадцать семь человек.
Среди них были в основном пожилые люди - москвичи-
добровольцы. Может, потому, что Остапов показался ему
самым молодым среди двадцати семи, или потому, что в
глазах его светилось глубокое душевное благородство, а
может, потому, что в руках у него было странное, диковинное
оружие, именно на нем комиссар остановил свой взгляд,
подошел, потрогал ствол бронебойного ружья, спросил:
- Это что у вас за штука?
- Противотанковое ружье, - негромко и застенчиво
ответил Остапов.
- Противотанковое? - Лицо Гоголева изобразило
искреннее удивление. - Гм, впервые вижу такое. И как же оно
стреляет? Без приклада-то?
- Собственно, это ствол, - пояснил Олег. - Без приклада, я
думаю, стрелять из него невозможно.
- А приклад? Где приклад?
- По нему танк прошел... Ну и... сломал, - виновато
ответил Олег.
- Вот как! - удивился Гоголев. - Значит, это через вас
прошел танк, и вы остались невредимы. Выходит, танки не так
уж страшны, если не поддаваться панике. - Он снова
посмотрел на Остапова и, дотронувшись рукой до ствола
бывшего ружья, сказал: - Вы это оставьте. Какой от него прок.
Вам нужно оружие раздобыть.