Страница 35 из 216
А когда объятый пламенем "юнкерс" рухнул где-то недалеко за
дорогой, Сошников, сам немало удивленный, по-мальчишески
завизжал от восторга, а затем торопливо загнал в патронник
патрон, выстрелил еще, уже не целясь, вслед удаляющимся
самолетам.
- А вы говорили - берданка! - победно тряс Сошников
ружьем перед глазами пораженных бойцов. - Это же
универсальная зенитно-противотанковая пушка. По такой бы
пушке да на каждого бойца! Мы б их, паразитов, проучили, мы
б им показали...
Он не договорил фразы: разорвавшаяся мина сразила
старшего лейтенанта наповал. Это была первая смерть на
войне, которую Олег Остапов видел воочию, такая
неожиданная, странная и нелепая. И опять он вспомнил
певичку, которая погибла где-то здесь, когда копала, возможно,
вот этот окоп, в котором сидит он, архитектор Остапов, а рядом
с ним прислонившееся к срезу сырой, холодной земли уже
бездыханное тело старшего лейтенанта.
Сошникова не успели похоронить, как начался
шквальный артиллерийский обстрел их окопа. Командование
отрядом принял лейтенант Аннушкин. Отряд ожидал атаки, и
прежде всего танковой. Бойцы знали, что картофельное поле
перед их окопами минировано. Минное поле вселяло больше
надежды, чем четыре бронебойных ружья, противотанковые
гранаты и бутылки с горючей жидкостью.
Атаку начали танки. Они выскочили из леса волчьей
стаей и сразу, без остановки, ринулись в сторону окопов. Олег
выбрал себе один, головной, и, держа его на мушке, ожидал,
когда между ними сократится расстояние метров до двухсот.
Он не успел выстрелить: произошел взрыв, столь мощный, что
стальное чудовище опрокинулось набок, его заволокло дымом.
Очевидно, танк наскочил не на мину, а на фугас, для которого
минеры не пожалели взрывчатки. А через минуту - второй
взрыв, не такой сильный, но с танка все же снесло гусеницу.
Фашисты сразу сообразили, что перед ними минное
поле, и не стали рисковать: одиннадцать машин развернулись
влево и, обойдя окопы стороной, устремились на восток в
сторону Утиц, уже не встречая на своем пути никаких преград.
Из наскочившего на мину танка, как мыши, выскочили члены
экипажа и бегом помчались к лесу. Вдогонку им отряд открыл
беспорядочную, пальбу, пока лейтенант не остановил бойцов
грозным окриком:
- Прекратить! Незачем попусту патроны тратить. - И,
подойдя к Остапову, без слов, как тогда Сошников, взял из рук
Олега ружье, начал целиться в убегающих танкистов. За
лейтенантом теперь смотрел весь отряд: ну-ка покажи, чего ты
стоишь? Лейтенант Аннушкин понимал, что за ним наблюдают
подчиненные и что от этих выстрелов зависит его
командирский авторитет. Возможно, поэтому он волновался и
первую пулю пустил "за молоком". Но вот он снова
прицелился, теперь уже обстоятельно, не торопясь. Бойцам
казалось, что он слишком уж долго целится, медлит: пока
выстрелит - фашисты леса достигнут. Но на этот раз выстрел
был точным. Олег подумал о лейтенанте: "А он достоин своего
предшественника". А может, и не один Олег так подумал.
Остапов вспомнил свою Варю. Он вспоминал ее часто,
но сейчас представил ее здесь, рядом с собой, и ощутил
ужасную неловкость, смущение, пожалуй, даже стыд. Ему
стало больно и обидно, что из его ружья другие метко
поражают врагов, а сам он еще не убил ни одного фашиста.
Немцы открыли беглый минометный огонь. Их мины ложились
хотя и кучно, но не метко: большим недолетом. "Мазилы", -
приятно подумал было Остапов, но услыхал сокрушенный
голос Аннушкина:
- По минному полю бьют, сволочи, хотят разминировать.
Вот оно, оказывается, в чем загадка недолета.
А потом началась та самая атака, которую наблюдал со
стороны Александр Гоголев. После краткого артиллерийского
налета вышли из леса четыре танка, а вслед за ними
бронетранспортеры и пехота. Олег стрелял по
правофланговому танку, сначала издали. Чувствовал, что пули
его достигают цели, но не причиняют танку никакого вреда. В
гуле и грохоте боя он не слышал орудийных выстрелов с
правой стороны. Это батарея, возле которой находился
Александр Гоголев, вела по танкам огонь с дальней дистанции.
Вдруг танк, по которому стрелял Остапов, загорелся. Олег не
верил своим глазам: он торжествовал. Оказавшемуся рядом с
ним лейтенанту Аннушкину, сдерживая волнение, объявил:
- Есть один!
- Вижу, - сказал озабоченный лейтенант и следующей
фразой как ушат холодной воды вылил на разгоряченную
голову ликующего Олега: - Наши артиллеристы по танкам
бьют. А ты по транспортерам целься, давай по транспортерам.
Вот те на: оказывается, и на этот раз не он, а другие,
артиллеристы, подожгли вражеский танк. Тогда Олег с досадой
и ожесточением начал посылать пулю за пулей по ближайшему
транспортеру. Он целился в мотор, и, когда транспортер
вспыхнул, объятый пламенем, а из него посыпались на землю
солдаты, он уже не ликовал, хотя и знал наверняка, что на этот
раз он, и никто другой, поразил цель. И тогда к нему пришла
простая мысль: совсем не важно, кто подбил. Нужно просто
стрелять и попадать в цель. И он уже бил по второму
бронетранспортеру и, кажется, тоже попал, как вдруг услышал
тревожные слова:
- Лейтенант ранен! Эй, санитары, давай сюда:
лейтенанта ранило!
Этот тревожный клич прокатился по всему окопу из конца
в конец и лишь на какую-то минуту отвлек мысли Олега.
Потому что не в ранении лейтенанта сейчас заключалось
главное, а в том, что враг наступал. Несмотря на то что на
поле уже горели два танка и три транспортера, немцы
продолжали наступать.
Уцелевшие бронетранспортеры, освободившись от
солдат, повернули назад, к лесу, от которого теперь, трескуче
тарахтя моторами, мчался отряд немецких мотоциклистов.
Похоже было, что враг замыслил психическую атаку.
Остапов теперь целился в мотоциклистов, которые по-
заячьи прыгали по неровному, схваченному легким морозцем
полю. Он выстрелил и сразу понял, что мимо. И тут увидел, как
прямо на него, с лязгом, грохотом и свистом пуль над головой,
идет танк. Олега бросило одновременно в жар и холод: танк
был уже в нескольких метрах, и Олег сообразил, что
перезарядить ружье и выстрелить он уже не успеет, да и пули
теперь защелкали по брустверу перед самым лицом, осыпав
брызгами мерзлой земли. Оставив ружье на бруствере, Олег
упал на дно окопа, лихорадочно ощупывая противотанковую
гранату и пытаясь вставить в нее запал. Он решил, что пришел
и его смертный час, что гибель его неотвратима, так пусть же
гибнут и враги. Все должно произойти просто и в одно
мгновение: когда танк своими гусеницами наступит на кромку
окопа, он, Олег Остапов, ударит противотанковой гранатой по
гусенице. Произойдет взрыв - и все. Вот этот окоп станет его
могилой. Но и танк не сможет дальше идти. Он остановит его
здесь, на окраине Бородинского поля. Озябшие руки плохо
слушались, пальцы, казалось, парализованы, и он понял, что
не успеет вставить запал, потому что стальная крепость уже
надвигалась на него, он каждой клеточкой своего тела теперь
ощущал приближающийся сатанинский гул и мог с точностью
до одного сантиметра определить расстояние до танка, потому
что теперь не минутами, а этими сантиметрами измерялась
его жизнь.
Прижавшись к сырому холодному дну окопа, он скорее
почувствовал, чем увидел, как черная стальная громада
заслонила над ним небо, сразу померк свет, словно наступило
солнечное затмение. "Варя..." - то ли вслух, то ли мысленно