Страница 163 из 216
тому же подогретого спиртным, он догадался, что это приехали
за ним. И когда через минуту в квартиру номер четыре вошел
высокий капитан, Федоров нисколько не удивился, а только
вслух сказал, ни к кому не обращаясь:
- Сработал закон подлости.
Уже сидя в машине, в пути, и думая о последствиях, о
том, что ожидало его, он вспомнил Игоря Остапова и
мысленно упрекнул его за то, что тот сообщил адрес и тем
самым испортил ему свидание с Новеллой. Мол, теперь уж все
равно: семь бед - один ответ. И еще подумалось об Остапове:
накаркал, мол. Слово "накаркал" вызвало в нем неприязнь к
Остапову, словно он был повинен в том, что случилось. Люди,
подобные Федорову, самовлюбленные и заносчивые,
самоуверенные и безответственные, никогда не признаются в
своих ошибках и всегда ищут козлов отпущения, пытаясь на
них свалить свою вину. Теперь Федоров уже был уверен, что во
всем виноват этот неблагодарный "служака" Игорь Остапов.
Он корил себя не за свой поступок, а за то, что доверился
Остапову, не разглядел в нем "подлую душонку и предателя".
Эти последние слова он произнес вслух.
- Вы о ком? - спросил сидевший рядом с шофером
капитан.
- Да так. О некоторых, которые выслуживаются.
Генералу Думчеву доложили о том, что старший
лейтенант Федоров, когда подразделение находилось в
наряде, самовольно ушел из части и что за ним в Энск, где
предположительно он находится, послан офицер.
Имя старшего лейтенанта Федорова было известно
Думчеву с дурной стороны, и когда подполковник Шпаков
доложил ему о последнем, сегодняшнем проступке старшего
лейтенанта, генерал взорвался:
- Проступок? Преступление, подполковник, совершил
ваш Федоров, и в этом повинны вы лично! Вот к чему приводит
ваша так называемая доброта и терпимость. Хотите быть
добреньким, этаким воспитателем детского сада. А здесь не
детский сад и не ПТУ. Федорова давно надо было увольнять из
армии. А вы либеральничали, защищали, прощали ему, мол,
хороший специалист, и не хотели видеть в нем плохого
офицера. А он не достоин носить это высокое звание. Ему
нельзя доверить серьезного дела, на него нельзя положиться.
Разве не так, разве вы об этом не знали? У вас другое мнение?
Удрученный и раздосадованный Шпаков в обстановке
серьезного происшествия чувствовал и понимал правоту
генерала. Думчев смотрел на него строго, суровый голос его
звучал резко и беспощадно.
- Нет у меня другого мнения, товарищ генерал, - негромко
и глухо выдавил Шпаков. - Я был не прав.
Думчев молчал, углубившись в свои мысли. Казалось, он
не слышал ответа подполковника и задал вопрос просто так,
как размышление вслух.
Вошел дежурный, доложил, что старший лейтенант
Федоров доставлен в часть.
- Давайте его сюда, - приказал Думчев.
- Товарищ генерал, - дежурный смущенно перевел взгляд
с Думчева на Шпакова, - он не в состоянии нормально
разговаривать.
- Это как понимать? - удивился Думчев, сурово хмурясь. -
В каком же он состоянии?
- В нетрезвом, товарищ генерал.
Думчев с негодованием покачал головой: разговаривать с
пьяным он не имел никакого желания, да и смысла не было.
Спросил:
- Он где был, где его нашли?
- У женщины, - коротко ответил дежурный.
- Хорошо, пусть проспится. Завтра поговорим. Вы
свободны.
Когда дежурный ушел, Думчев сказал Шпакову:
- Готовьте материал на Федорова. Уволить. Такие в
армии не нужны.
- Есть, - тихо и грустно ответил Шпаков.
- Вы что, не согласны? - Думчев поднял на
подполковника уже совсем не строгий, а какой-то дружеский,
"домашний" взгляд.
- Да нет, все правильно, - вздохнул Шпаков.
3
Генерал Новиков инспектировал подчиненные Думчеву
части. Больше, чем в других подразделениях, он задержался у
подполковника Шпакова.
У Новикова с Думчевым были сугубо официальные
отношения. Очень разные и по возрасту и по характеру, они
имели и разные взгляды на вопросы воинского воспитания и
другие чисто военные проблемы. Когда отгремели последние
залпы Великой Отечественной войны, Витя Новиков
заканчивал последний класс восьмилетней школы, где его
мама заведовала учебной частью. Новиков принадлежал к
категории тех молодых военачальников, которые в высших
военных училищах и академиях глубоко изучили не только
опыт прошлых войн, но и новую стратегию и тактику
современных армий. От своих старших товарищей, прошедших
по огненным дорогам войны, они отличались широкой
эрудицией, остротой и свежестью мышления, солидным
багажом военно-научной и общественно-политической
информации. Они торопились занять места ветеранов войны,
будучи твердо убеждены, что те свое дело сделали и
завоевали себе право на заслуженный отдых - так пусть
поспешат воспользоваться этим правом. Но Думчев не
спешил. В свои пятьдесят четыре года он был полон сил и
энергии, чтобы выполнять возложенные на него обязанности.
Он не чувствовал за собой пробелов в теоретических
вопросах, а что касается практики, то тут и разговору быть не
может.
Думчева не радовало то, что вверенные ему части
инспектирует именно генерал Новиков, а не кто-нибудь другой.
Он ожидал мелочных придирок и субъективных выводов,
которые официально будут доложены вышестоящему
начальнику. Разумеется, перед этим Новиков обязан
проинформировать и его, генерала Думчева, о результатах
своей инспекции. Так оно и было.
Перед своим отъездом в Москву генерал Новиков
встретился с Думчевым в его просторном светлом кабинете,
залитом ярким весенним солнцем, лучи которого проникали
сюда сквозь молодую листву, разбрасывая по паркетному полу
золотисто-зеленоватые пятна. У Новикова было веселое,
благодушное настроение, под стать теплому майскому дню, и
весь он сиял свежестью и здоровьем, а располагающие к
откровенности глаза и отсутствие официальной натянутости в
жестах и в тоне, каким он разговаривал, должно было
действовать на Думчева успокоительно. Но Думчев -
стреляный воробей, его на мякине не проведешь, он смотрел
на Новикова внимательно, пристально, словно пытался
заглянуть ему в душу, чтобы понять, что в действительности
кроется за дружеской улыбкой и внешним расположением. Он
знал людей, которые мягко стелют, да спать-то потом больно
жестко, и опасался, что Новиков один из таких. Но он ошибся:
Новиков сделал гораздо меньше замечаний, чем Думчев
ожидал, замечания его Думчев считал совершенно
справедливыми, даже мягкими, - никаких придирок, все
объективно, честно и благородно. Словом, совершенно
неожиданно для Думчева все обернулось не так, как он
предполагал.
- Вот в таком духе я и буду докладывать руководству, -
сказал Новиков, как бы подводя черту. Он уже взялся за
подлокотники кресла, в котором сидел: казалось, еще одно
усилие, он встанет, протянет на прощание руку и уедет, оставив
Думчева в хорошем настроении. Но неожиданно Новиков
убрал руки с изогнутых деревянных подлокотников и опять
утонул в кресле, откинувшись головой на высокую мягкую
спинку. Заговорил как бы вскользь, точно вспомнил:
- Да, Николай Александрович, есть один не относящийся
к этому делу вопрос. Вопрос и просьба, притом не только моя,
но и наших товарищей.
Он посмотрел на Думчева дружески, но упорно,
настойчиво и очень серьезно, и этот взгляд его говорил о том,
что все, что говорено до сей минуты, было делом
второстепенным, пусть важным, но не главным, а то, что он