Страница 133 из 216
Эти два последних слова Оскар мысленно всегда
произносил с иронией, а вслух вообще избегал их произносить,
потому что слишком откровенно в них звучали фальшь и
лицемерие. Он-то знал их подлинную цену.
Оскар трезво оценивал происходящую сейчас в США
"молодежную революцию". Бунт молодежи его, как и его коллег
из правящего класса, не пугал: он знал, что власти полностью
контролируют это движение; опытные политиканы, используя
средства массовой информации, хорошо отлаженную
пропагандистскую машину, направляют бурный поток
молодежных эмоций в нужное им русло, добавив в этот поток
мути и грязи, составленной из секса и марихуаны.
Идеологические стратеги господствующего класса США
поставили во главе "молодежной революции" своих людей,
вроде Эбби Хофмана и Джерри Рубина, которые, бравируя
направо и налево словом "революция", одурманивали
незрелых юнцов и девчонок наркотиками и беспардонным,
откровенным сексом, для определения которого слова
"половая распущенность" звучат слишком благородно,
пожалуй, целомудренно. Был брошен "революционный" лозунг:
все дозволено, делай все, что хочешь, каждый человек имеет
право на любой поступок. В этом, мол, суть подлинной
свободы. Молодежь должна освободиться от гнета домашнего
очага и пойти "куда глаза глядят". И пошла, ведомая
новоявленными "пророками", вроде Джерри Рубина,
прозванного Моисеем похищенных детишек из предместий.
Мальчишки и девчонки бросали уют и комфорт домашнего
очага и оседали в трущобах Нью-Йорк-Сити, предаваясь
разврату. Вожди "революционной" молодежи и теоретики
"революции", ее идейные лидеры, щедро финансировались
власть имущими. Появился мутный поток книг и статей, в
которых описывались сексуальные сцены из жизни подростков,
пелись гимны марихуане, одновременно критиковался
существующий строй с его ханжеством и буржуазной моралью,
с его запретами на свободу. Имелась в виду сексуальная
свобода. "Секс - проявление естественного инстинкта, и
подавление его неестественно и противозаконно, - вещали
идеологи взбунтовавшейся молодежи. - Непристоен не секс в
его откровенных проявлениях, а запрет на наслаждения,
которым предаются все, только скрыто, тайком".
Пропаганда секса достигла своего апогея в фильме
"Глубокое горло", о котором даже плотоядный Оскар не мог
вспоминать без омерзения. А между тем наемные критики
писали, что "этот фильм способствует расширению людских
сексуальных горизонтов".
Юные "революционеры", жаждущие общественно-
социальных преобразований, под руководством заранее
подкупленных "вождей" устраивали пожары, сжигая отбросы на
свалках, и радовались, когда об их "подвигах" трубила пресса и
телевизионные репортеры. Это была детская игра в
революцию, и на нее смотрели как на аттракцион. Она не
пугала не только умного, проницательного Раймона, но даже
бешеного генерала Переса. Однажды Оскару попался
"подпольный" журнал "Либерейшн". Редактор его, некто
Деллинджер, писал: "Наша цель - уничтожить власть, рассеять
ее, разобщить, демократизировать... В отличие от некоторых
"старых левых" мы не стремимся к захвату власти как к
конечной цели, с тем чтобы со временем даровать ее народу, а
до тех пор разумно распоряжаться ею. Наша цель
противоположна: мы стоим за разрушение власти".
Строки эти вызвали на тонких губах Оскара ироническую
улыбку, и только. Иное дело "Черные пантеры". Они
представляли серьезную угрозу, потому что взялись за оружие
и потому что у них были свои вожди, которых не так легко и
просто было купить. Эти отчетливо представляли себе, кто их
враг, у них была программа и цель. Мысль о "Черных
пантерах" вызвала в памяти Оскара статью активного деятеля
Компартии США Филиппа Боноски. Этот видный публицист
писал: "...Для негров и пуэрториканцев антисемитизм не имел
никакого отношения к политике и был всего лишь реакцией на
суровую действительность. Евреи оказывались всюду, где
возникали жизненные трудности: домохозяевами были евреи,
и владельцы магазинов, где их заставляли покупать товары по
высокой цене, и их адвокаты, которые на всех судебных
процессах выступали против них, и большинство судий, и хотя
профсоюзы, к которым они принадлежали, состояли в
значительной степени из негритянских и иноязычных рабочих,
руководители этих профсоюзов опять же были евреи. Если они
отдавали детей в школу, то с большей вероятностью можно
было ожидать, что их учителем был еврей. Создавалось
впечатление, что всякий, кто становится в положение
эксплуататора по отношению к эксплуатируемому, - еврей".
Статья Филиппа Боноски раздражала Оскара тем, что
автор откровенно говорил о той суровой действительности, о
которой, по мнению Оскара, не следовало бы говорить вслух.
Оскар опасался возникновения американского нацизма с
каким-нибудь фюрером во главе. Он хорошо знал историю
зарождения национал-социалистской партии в Германии и
прихода Гитлера к власти, знал и обстоятельства,
способствовавшие шовинистическому угару в Германии. Почва
для подобного угара существует и в США. Вспышкой,
сигналом, последней каплей может стать экономический крах в
результате истощения природных ресурсов, загрязнения
окружающей среды и какого-нибудь стихийного бедствия.
Нина Сергеевна слушала его рассеянно, и плотно
обложившие ее невеселые думы мешали усваивать то, о чем
говорил муж. Она давно замечала, что у Оскара есть другая
жизнь, скрытая от нее, - не девчонки, не увлечение
кинозвездами, а что-то более серьезное, глубокое и
масштабное, чего он не хочет или не может доверить ей,
своему испытанному другу.
Нина Сергеевна медленно, с величавой и совсем не
наигранной усталостью поднялась и сказала просто и тепло:
- Я пойду к себе. Покойной ночи, Оскар.
- Покойной ночи, дорогая. Все будет хорошо.
Оскар оставался сидеть в кресле напротив выключенного
телевизора. В гостиной было темно. Лишь свет от наружного
фонаря, проникающий через большое окно, бросал на ковер
зыбкое и неяркое пятно. Оскар ощущал гнетущую тяжесть во
всем теле. Он знал, что это не физическая усталость, а что-то
другое, серьезное и глубокое, давно поселившееся в его душе
и время от времени дающее о себе знать, как больная мозоль,
на которую нечаянно наступят. "Культ насилия - это вирус
неизлечимой болезни, - мысленно соглашался он с мнением
жены. - Больное общество, без идеи, - это уже не общество, а
сброд, где все шатко и непрочно. Вьетнам это наглядно
показал. А случись испытание посерьезней, что тогда? Беда
обычно сплачивает нацию, объединяет, это верно. Но нацию. А
подходит ли понятие нации для Америки, вот вопрос!"
И на этот вопрос у Оскара Раймона не было
определенного ответа.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
Виктор Раймон не любил парные вылеты на бомбежку.
Куда лучше в группе, когда идет армада в полсотни самолетов
волнами. Один заход на цель, удар, разворот, потом еще заход.
В стае оно как-то спокойней и уверенней, когда чувствуешь
рядом крыло приятеля. Но сегодня у него был парный вылет -
две машины шли на бомбежку рисовых полей. Второй самолет
вел Дэсмонд Рили - парень из Детройта, прибывший во
Вьетнам вместе с Виктором. Рили шутил:
- Сегодня мы вроде фермеров: летим на уборку урожая.