Эволюция (ЛП)

В течение миллиона лет сфера изучала распределение репликаторов по Галактике. Это был нелёгкий труд, потому что со времён происхождения её вида большой диск успел повернуться дважды, и звёзды успели расплыться, размазывая роботов-колонистов по всему небу. Были разработаны сложные математические модели, позволившие повернуть вспять это великое вращение, восстановить местоположение звёзд, каким оно некогда было, и воссоздать ход полузабытой экспансии репликаторов.

И сфера, наконец, определила, что все нити сходятся к этой системе, к этому миру — среди немногих других — как к предполагаемому месту возникновения её вида. Она обнаружила мир, основанный на органической химии, и существ, которые были по-своему интересны. Но это был умирающий мир, перегретый его солнцем, а формы жизни были привязаны к краям пустынного континента. Здесь не было никаких признаков организованного разума.

И всё же в разных местах древние породы суперконтинента были преднамеренно покрыты, как казалось сфере, каналами, отверстиями и огромными ямами. Возможно, когда-то здесь существовал разум. Но, если это так, то у этих несчастных ползающих существ он исчез.

Сфера представляла собой новую форму организации жизни. И всё же она была похожа на ребёнка, который с тоской ищет своего пропавшего отца. Последние следы исходного плана устройства марсианских роботов, разработанного давно уже мёртвыми инженерами НАСА в компьютерных лабораториях Калифорнии и Новой Англии, и с тех пор сильно изменившегося, были утрачены. То, что это величайшее и самое странное наследие всего человечества было создано совершенно случайно, и что эти создания оказались брошенными на произвол судьбы, было в какой-то степени закономерным.

Здесь больше нечего было изучать. Издав эквивалент вздоха, сфера взмыла к звёздам. Маленький мир под ней вскоре превратился в точку.

Последняя скорчилась в грязи, пока пожирающий мёртвое тело выводок не закончил кормиться. Потом она убралась прочь, прижимая к себе ребёнка и не даже заметив, что сфера исчезла.

III

Последняя продолжала двигаться на запад, всё дальше и дальше от баранцового карьера.

Ночью она забивалась вместе со своим младенцем в щели между камнями, пробуя воссоздать для себя успокаивающую закрытость кокона Древа. Она ела, что могла разыскать — наполовину высохших жаб и лягушек, закопавшихся в землю, ящериц, скорпионов, мякоть и корни кактусов. Она кормила ребёнка пережёванной массой из мяса и растительного материала. Но ребёнок выплёвывал грубую пищу. Она по-прежнему тосковала по своему чревному корню, скулила и жаловалась.

Последняя всё шла, шла и шла.

У неё не было никакой стратегии — лишь продолжать идти, держать своего младенца подальше от химических объятий Древа и ждать, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Если бы её мышление было достаточно сложным, она могла бы надеяться отыскать больше людей, где бы они ни остались — возможно даже, сообщество, которое жило независимо от Древ.

Это была бесполезная надежда, потому что больше таких общин на Земле не было. Она не знала об этом, но ей некуда было идти.

Земля начала постепенно подниматься. Последняя шла по грубому песку и россыпям гравия.

Прошло полдня, и она добралась до местности, покрытой низкими холмами с пологими склонами. Ей было видно, как эти разрушенные эрозией бугры тянулись до самого горизонта к северу и к югу, километр за километром, на всём пространстве до теряющегося в пыли горизонта и дальше. Она шла через остатки некогда величественной горной цепи, воздвигшейся вдоль древнего шва между континентами. Но несущие пыль ветры Новой Пангеи давно стёрли горы до этих незначительных пеньков.

Оглянувшись назад, она могла разглядеть свои собственные следы, сопровождаемые мазками отпечатков костяшек её пальцев и отмеченные беспорядком в тех местах, где она останавливалась, чтобы кормиться, испражняться или спать. Это были единственные следы, которые тянулись через эти безмолвные холмы.

Чтобы пересечь горы, ей потребовалось два дня.

После этого земля снова пошла под уклон.

На равнине росло чуть больше растений. Здесь были колючие деревья со скрюченными ветвями и пучками игловидных листьев, напоминающие сосну долговечную. Возле их корней находили приют несколько прыгающих мышей — выносливые грызуны, чемпионы по выживанию и свирепые запасающие воду существа — и великое множество ящериц и насекомых. Она охотилась на крошечных существ вроде гекконов и игуан, и жевала их мясо. Но на этой более рыхлой земле Последняя должна была сохранять осторожность, следить за закопавшимися в землю крысо-ртами и за дрожащими невидимыми тушами охотников-засадчиков.

По мере того, как земля понижалась ещё больше, открылся вид на запад. Она увидела обширную равнину. За своего рода прибрежной полосой земля была белой — белым, как кость, листом, который простирался вплоть до ровного, словно срезанного ножом, по-геометрически плоского горизонта. Слабый ветер завывал у неё на лице. В его дуновении она уже ощущала вкус соли. Насколько она могла увидеть, ничто не двигалось.

Она добралась до фрагмента умирающего внутреннего океана. Где-то вдали от этих мест ещё оставалась вода — чтобы море пересохло, требовалось очень много времени — но это была сужающаяся полоса настолько солёной воды, что она была почти безжизненной, и её окаймляла эта обширная белая оправа высохших на воздухе пластов соли — плоскость, которая тянулась до самого горизонта.

Спрятав лицо ребёнка в шерсти у себя на груди, Последняя упорно продолжала спуск.

Она достигла места, где началась соль. Большие параллельные полосы отмечали место, где некогда плескалась вода. Она копнула немного солёной грязи и лизнула её, но сразу же выплюнула горькое вещество. Здесь была растительность, устойчивая к засоленной почве. Росли маленькие, колючие жёлтые кусты, которые напоминали лебеду перепончатую, тидестромию и молочай, которые когда-то цеплялись за жизнь в калифорнийских пустынях Северной Америки. Она сорвала на пробу немного листьев лебеды и попробовала их пожевать, но они были слишком сухими. Разочаровавшись, она швырнула обломок веточки через полосу соли.

А потом она увидела следы.

Движимая любопытством, она приложила свои ступни к мелким углублениям в земле. Здесь были отпечатки пальцев, там бороздки, которые могли бы оставить костяшки пальцев, на которые опирались. Отпечатки не могли быть оставлены недавно. Грязь спеклась до каменной твёрдости, и её собственный вес не оставил никаких отметин.

Отпечатки следов выстроились прямой, как стрела, линией через соляную котловину, и вели к чистому горизонту. Она прошла по ним один или два шага. Но соль была твёрдой, колкой и очень горячей, и когда она дробилась под её ступнями и кистями на мелкие кусочки и осколки, то ужасно сильно кололась.

Следы не поворачивали обратно. Кто бы их ни сделал, он не вернулся. Возможно, ходок намеревался добраться до самого океана, пройдя через всю Северную Америку: в конце концов, сейчас для этого не было никаких препятствий.

Она знала, что не могла следовать за ним — не идти же в самое сердце этого погибшего моря.

И не было бы никакой разницы, даже если бы она решилась на это. Это была Новая Пангея. Всюду, куда бы она ни пошла, она нашла бы ту же самую тёмно-красную землю и ту же обжигающую жару.

Она оставалась на пустынном, тихом пляже до конца дня. Когда перегревшееся солнце клонилось к закату, оно стало огромным, очертания его диска дрожали. Его резкий свет сделал соляную равнину бледно-розовой.

Это было последнее долгое путешествие из всех, которые когда-либо предпринимал кто-либо из её древней странствующей династии. Но путешествие было закончено. Этот выжженный мёртвый пляж был самой дальней точкой в пути. Дети человечества завершили свои исследования.

Пока свет угасал, она развернулась и побрела вверх по склону. Она не оглядывалась назад.