Азиат

…Мишенев не знал, сколько времени он провел у озера, но чувствовал, что порядком засиделся. На глаза ему попадались делегаты, которых успел узнать. С того утра, когда приехал в Женеву, незаметно пролетела неделя. Выйдя с маленьким саквояжем из мрачного вокзала на площадь Корнаван, он пересек небольшой скверик с подстриженным кустарником. После шумного Берлина Женева показалась тихой, спокойной.

Площадь окружали высокие дома с черепичными, крутыми крышами. На карнизах большими буквами были указаны названия отелей.

Вдоль тротуара стояли экипажи. Холеные лошади в нарядной сбруе, с выгнутыми шеями, напоминали цирковых. Вниз уходила прямая улица. В просветы виднелись купы могучих каштанов и волнистая линия гор.

Герасим слабо себе представлял маршрут, о котором ему говорил Петр Ананьевич. Он вслушивался в непонятный говор без всякой надежды уловить русскую речь, и вдруг до него донеслись слова на родном языке: «Извиняюсь, вы — русские?» — «Да».

Герасим поспешил, боясь в толпе потерять этот счастливый компас.

Двое мужчин, одетых в элегантные европейские костюмы, обернулись. В одном из них Мишенев узнал спутника, с которым ехал в рыдване Петруся.

— Впервые в Женеве? — спросил Герасима смуглолицый, в кругленьких очках. — В каком отеле намерены остановиться?

Это был Сергей Гусев, встречавший делегатов на вокзале. Храбрый, бесстрашный человек. Он организовал стачку, провел демонстрацию в Ростове-на-Дону и тут же выехал за границу на съезд.

Назвать отель Герасим не мог. Вспомнил, что ему нужно явиться в пансион мадам Морар на площади Плен Де-Пале.

Гусев приветливо ответил:

— Значит, попутчик…

И поплыли кричащие вывески богатых женевских магазинов, витрины, прикрытые полосатыми тентами, окна с решетчатыми жалюзи. До пригорода Женевы — Минье езда показалась совсем не долгой. Очень скоро показались домики дачного типа с крутобокими крышами из красной черепицы — шале, исконное жилье швейцарцев. Здесь остановились участники съезда.

Делегаты часто собирались в русском клубе за круглым столом, за чашкой дымящегося кофе. Заглядывал сюда и голубоглазый красавец Бауман, делегат от Московского комитета. С ним приходила молодая жена — тоже социал-демократка, распространявшая «Искру» среди киевских рабочих. Тут бывал и Сергей Гусев, заражавший товарищей весельем и шуткой.

Из клуба Герасим обычно возвращался один. Он задерживался на берегу Женевского озера, любуясь, как водную гладь прорезала лунная полоса. Она чуть тускнела, когда легкая тень облаков ложилась на воду. Ни яхт, ни яликов, ни рыбацких лодок не было. Ничто не нарушало ночной тишины. И только слабые всплески волн еле слышно набегали на влажный берег.

Герасим смотрел на озеро и дивился краскам ночного пейзажа, уходящего вдаль, к темным громадам Альпийских гор. В эти минуты ему хотелось поговорить с Анютой, поделиться своими чувствами. Из-за дочурки жене пришлось на время отойти от подпольной работы.

Он вспомнил, с каким старанием Анюта переписывала целые куски из работы Н. Ленина «Что делать?» Это было летом 1902 года. Они тогда еще не знали, что Н. Ленин — тот самый Ульянов, который приезжал в Уфу три года назад. Тот самый, которого он видел сегодня рано утром.

«По лесам или подмосткам этой общей организационной постройки скоро поднялись и выдвинулись бы из наших революционеров социал-демократические Желябовы, из наших рабочих русские Бебели, которые встали бы во главе мобилизованной армии и подняли весь народ на расправу с позором и проклятьем России.

Вот о чем нам надо мечтать!»

Строки Анюта зачитала вслух и задумалась.

— Ты о чем?

— О мечте, — ответила жена.

И Герасим начал Анюте объяснять, что эта книга прежде всего сильна логикой, верой в рабочий класс, в революцию.

…Небольшую дачку, где жили Ульяновы, показал Сергей Гусев. Мишенев решил посетить Владимира Ильича и встретиться с ним дома. Надежда Константиновна стояла у плиты на кухне. Она подогревала большой эмалированный чайник на случай прихода гостей. Крупская обрадовалась появлению уфимца и окликнула Владимира Ильича. По деревянной лесенке Ленин энергично сбежал со второго этажа, простучал ботинками по каменному полу.

— Гость с Урала, — сказала Надежда Константиновна.

Здороваясь за руку, Владимир Ильич пригласил Мишенева сесть за стол на единственный стул, а сам устроился рядом на ящике. Надежда Константиновна, не отходя от плиты, представила:

— Делегат от Уфимского комитета. Работает в земской управе страховым агентом, связан с постоянными разъездами. До Уфы жил в Мензелинске.

Просторная кухня, видимо, служила своеобразной приемной. Ленин встречался здесь с приезжающими делегатами и друзьями. Обаятельная простота общения «Ильичей», так любовно называли Ленина и Крупскую их близкие, сразу расположила Герасима. К тому, что сказала Надежда Константиновна, он добавил:

— Из Мензелинска в губернский центр перебрались супруги Покровские, Малышев, с которыми вы встречались на квартире Крохмаля. Составилось ядро нашей уфимской «искровской» группы.

Ленин кивнул, ободряюще улыбнулся и продолжал с интересом слушать, довольный встречей с Мишеневым. Он хорошо помнил, как в письме Глебу Кржижановскому настоятельно просил: «Обдумайте атаку на… Урал». Речь шла о том, чтобы отколоть рабочие массы от оппортунистического «Уральского союза». На Урал был послан испытанный революционер Василий Петрович Арцыбушев.

— Рассказывайте, рассказывайте, — нетерпеливо и горячо поддержал Владимир Ильич.

Герасим Михайлович хорошо знал, что с приездом Ленина в Уфу свежий бодрящий воздух ворвался не только в узкий круг революционеров. Он быстро распространился по другим городам Башкирии и Урала, где имелись социал-демократические кружки и группы.

Мишенев понимал, что Владимиру Ильичу прежде всего хотелось узнать, как обстоят дела сейчас. И он продолжал обстоятельно рассказывать о деятельности Уфимского комитета и настроении рабочих масс.

— Боюсь, что вы все это уже знаете, — Герасим Михайлович остановил свой взгляд на Крупской, которой уфимцы сообщали обо всем в письмах. — Комитет связан с такими заводами, как Миньярский, Усть-Катавский, Симский…

Герасим понимал, что Ленин слушает его с таким вниманием неспроста, он знает о делах не понаслышке, а из писем, присланных в «Искру» из многих городов России. Он хорошо осведомлен о работе комитетов на местах и из разговоров с делегатами.

Владимир Ильич опять ободряюще улыбнулся.

— Деятельность нашего комитета отвечала требованиям, предъявляемым к организациям, участвующим в работе съезда. Нам было не понятно, Владимир Ильич, почему Организационным комитетом мы не были включены в список местных организаций, намеченных к приглашению на съезд?

— Я и сам недоумеваю, почему крупнейший рабочий район — Урал — оказался без представительства, — сказал он. — Да, так это и было. Надюша срочно написала в Самару Кржижановским: «В списке участвующих нет Уфы, ее надо бы пригласить, ибо иначе весь Урал остается без представительства».

Владимир Ильич доверительно и откровенно сказал об ошибке Организационного комитета, чтобы Мишенев знал: в этом не было никакого злого умысла.

Герасим оценил это доверие по достоинству.

Надежда Константиновна поставила на стол два стакана чая.

— Спасибо, Надюша!

Герасим Михайлович тоже благодарно кивнул.

— Уфимский комитет, когда выходил из «Уральского союза», послал заявление в редакцию «Искры», где говорилось, что мы присоединяемся к Российской социал-демократической рабочей партии и солидарны с теоретическими воззрениями и организационными идеями «Зари» и «Искры»…

Владимир Ильич повернул голову к Надежде Константиновне.

— Получили, — подтвердила Крупская.

— Хочу еще добавить, — продолжал свою мысль Герасим Михайлович, — что наш комитет считает эти органы для себя руководящими и сегодня.

— Очень хорошо сделал Уфимский комитет, — заметила Надежда Константиновна, — что вышел из «Уральского союза». Никакого союза не может быть между социал-демократами и социал-революционерами…