Страница 33 из 55
стройуправление, он служил в нем инженером-экономистом. «В ранге
титулярного советника»,— любил пошутить Андрей. Коля слышал от него эту
шутку уже раза три.
Им с Алешкой нужно было в противоположную сторону и совсем
недалеко: Алеш-кина служба находилась в пяти минутах ходьбы от дома,
Колина — в пятнадцати, если пешком. В последнее время он заставлял себя не
соблазняться трамваем.
— Пошли, Батаев, пошли! — торопил Коля
сына.— Опоздаем!
Батаев-младший молча и несуетливо одевался. Спешил не торопясь.
Но из дому они вышли не позже обычного.
По пути, как всегда, говорили о делах.
— Сегодня у нас что, понедельник? —
серьезно спрашивал Коля сына.
Алешка кивал головой и бросал короткое «да».
— Как мы будем кушать на предстоящей трудовой неделе?
— Нормально,— обещал Алешка.
— А то смотри, Батаев, высеку! — со сдержанной угрозой
предупреждал Коля.
— Не высекешь, не высекешь! — приплясывал довольный Алешка.
Он любил папину манеру шутить.
— С мамой спал или сам? — продолжал свои вопросы Коля.
— Сам. А ты в иститут готовился, да?
— В иститут... Двадцать три книжки прочитал. Одна была про
воспитательницу Галину Павловну и лукавого мальчика, который
прятал котлеты в игрушечное пианино. Негодовал ужасно!
— Не обманывай, не обманывай! Ты про физику читал!
— Взрослые детей не обманывают,— наставительно сказал Коля.—
Они только друг дружку слегка. А детям взрослые рассказывают небылицы.
Это не обман.
Алешка внимательно выслушал и спросил, что такое небылицы. Коля,
как умел, объяснил.
День начинался нормально, или, как сказал бы один его приятель,
«среднестатистически». Утренняя беседа с сыном была в традиции.
С пятницы родной завод ничуть не изменился: стоял на том же самом
месте, попыхивал длинной трубой и неназойливо шумел. За проходной
пенсионеры из ВОХРа браво лопатили на дорожках снег.
В лаборатории, как всегда по утрам, приятно пахло свежезаваренным
чаем. Коля приветливо поздоровался с коллегами и достал из стола свою
чашку.
— Залив в Охотском море, последняя буква — предположительно —
«а»,— вопросительно глянул на Колю Калашников, полноватый
тридцатилетний очкарик из группы наладки.
— Анива,— запросто сказал Коля, наливая себе из колбы чай и садясь
за общий стол.
— Вот это интеллект! — восхитился Калашников.— Верно, пять
букв...— Он вписал «Ани-ву» в клеточки кроссворда.— Тогда — персонаж из
комедии Грибоедова «Горе от ума», восемь букв.
— Между прочим, уже пять минут рабо-
—
чего времени,— сказал за спиной Коли Янкевич, лаборант из его
группы.
Калашников взглянул на него, сказал: «Ты прав, начальник», и
продолжил чтение «по горизонтали».
Коля со своей чашкой встал из-за стола и пошел к Янкевичу. Тот с
диаграммной лентой в руках склонился над прибором.
— Как выходные, Семеныч? — он протянул Янкевичу руку.
— Среднестатистически,— Янкевич одарил его своим фирменным
рукопожатием.
Янкевичу было сорок шесть лет, и росту в нем было, что называется,
полтора метра в кепке; Коля был на голову выше его и раза в два шире. Но —
фокус этот удивлял не одного Колю — после рукопожатия Янкевича и какой-
нибудь его мимолетной реплики, брошенной напористым, неожиданно густым
басом, впечатление от него, как от человека тщедушного, исчезало начисто.
Кто-то из лабораторских шутников одарил его оригинальным прозвищем —
Пан Володыевский; оно показалось всем настолько удачным, что за глаза его
иначе и не называли. Фильм про маленького храброго пана, первую саблю
Речи Посполитой, видели по телевизору все.
— В субботу, наверное, меня заждались? — осторожно спросил
Янкевича Коля.
— Зачем же? — Тот положил на столик ленту и бегло взглянул на
Колю.— Пять минут сверх условленного времени — и вперед. Ты не
барышня, чтоб ждать. Занят был, что ли?
— Было маленько,— неопределенно ответил Коля.
В субботу они договаривались встретиться на лыжной базе, Янкевич
обещал показать трассу «десятки». Коля не пришел.
— Катило чудно! — пробасил Янкевич.—
Я пластики взял — и коньковым. Тридцать
девять двадцать. Как молодой!
В субботу на лыжне Виктор Семенович бегал на пластиковых лыжах и
пробежал десять километров за тридцать девять минут и двадцать секунд.
Коньковым ходом. Терминологию Коля уже знал. Но минуты и секунды мало
что ему говорили. Он смутно помнил, что до армии, в институте, он пробегал
десятку минут за пятьдесят. А может, за сорок. Нынче в субботу он не
попробовал. ...Да и так ли это было важно!
—
Письмо написал? — спросил Янкевич.
Коля сдержанно ответил «нет» и, постояв немного возле Янкевичевых
приборов, вернулся к общему столу, за которым Калашников с двумя
лаборантами решал кроссворд. Они явно нуждались в его помощи. «Какое его
дело? — раздраженно подумал Коля о Янкевиче.— Письмо, письмо... Будто
это его касается!»
Он посидел минут пять с Калашниковым, назвал персонаж из «Горя от
ума» и угадал реку в Бразилии. А когда Александр Андреевич, шеф,
предложил всем разойтись по рабочим местам, он разошелся.
Письмо, о котором спрашивал Янкевич, должно было адресоваться в
отдел кадров Смоленской атомной электростанции, где, как рассказывали, с
удовольствием брали мужчин его специальности. Коля собирался написать это
письмо уже недели две. Он хотел уволиться и уехать. Один. Янкевич знал о
Колином намерении, и вопрос его не был бестактностью. Коля это понимал.
Но сегодня ни в объяснения, ни вообще в разговоры пускаться не хотелось. Не
было настроения. Он обычно, когда плохо спал, по утрам бывал очень
раздражительным.
Перед самым обедом Коля Батаев едва не заснул за своей установкой.
Он сидел спиной к окну, спину пригревало солнышко, а перед глазами
однообразно скакали цифры частотомера, самого снотворного лабораторского
прибора. Он даже не заметил, когда голова опустилась на стол. Видимо, он все
же задремал; когда Янкевич деликатно тронул его за плечо, ему показалось,
что уже около пяти.
Виктору Семеновичу необходима была маленькая помощь. В
лаборатории он работал недавно, меньше года, и Коля был главным его
консультантом.
— Взгляни, пожалуйста, Николай,— попросил Янкевич.— Ни черта не
могу расшифровать! — Он подвел Колю к своим приборам.
Коля показал ему, что и как, и они пошли обедать.
Ели молча. Янкевич с расспросами больше не приставал. Только в
самом конце обеда он вдруг выдал свой коронный стишок,— он был
любителем пошутить в рифму:
Друг Батаев был задумчив
Вот уж целые полдня,
Погружен по самы уши
В изученье бытия.
— Я правильно говорю? — Янкевич весело подмигнул Коле.
— Не совсем, Семеныч,— кисло улыбнулся тот.— Выше ушей.
— Выше ушей не погружаются,— почти серьезно сказал Янкевич.—
Захлебнуться можно.
— Что я и делаю,— натянуто улыбаясь все той же кислой улыбкой,
пробормотал Коля.
— Со своей, что ли, опять поругался? — неуклюже спросил Виктор
Семенович.
Коля промолчал и стал собирать посуду.
Когда они шли по длинному заводскому коридору в лабораторию,
Виктор Семенович снова спросил не в строчку:
— Как там поговорка-то есть, по-французски, что ли... «Ищите
бабу»?
Коля нахмурился и снова промолчал.
В лаборатории, как всегда в обед, рубились в шахматы. Янкевич
остался болеть. А Коля затерялся в дальнем углу аппаратного зала, у того
самого окна, где чуть не заснул перед обедом, и затих. Через десять минут
Янкевич застал его там за тем же столом и в той же позе, что и час назад.