Страница 19 из 55
Начальника звали Илья Тимофеевич; Агния Семеновна проработала с
ним больше десяти лет и болтуном никогда не считала. На другой же день она
осторожно поговорила с Генкой об этом предложении. На заводе ведь и в
самом деле побольше получают, да и работа неплохая!..
Так Генка попал на завод, в лабораторию контроля качества, где много
лет проработала мать.
Новая работа сильно отличалась от той, которую он до сих пор знал. И
прежде всего людьми. Здесь не было пожилых мужчин в фуфайках, любивших
выпить прямо под акациями, которые они только что посадили; и не было
веселых цветочниц, грубовато-добродушных и нисколько его не
стеснявшихся, обсуждавших при нем любые свои дела; он сильно к ним
привык. Здесь, в лаборатории, работали интеллигентные мужчины и женщины
в белых халатах, с совершенно иной манерой разговора и совершенно
другими интересами. Всех их, включая Генку, было двенадцать человек и,
казалось, это была очень спаянная компания. По утрам они грели в самоваре
чай и обменивались новостями, вычитанными в «Литературной газете» или
увиденными по телевизору в «Кинопанораме». В обед мужчины играли в
шахматы. Очень быстро, с часами. Много говорили о книгах. «Я вчера
Ремарка взял»,— сообщал, например, остальным высокий плотный мужчина,
Аркадий Иванович Калачов. И все проявляли к его сообщению жгучий
интерес: «где?», «за сколько?», «что не позвонил?..» «Мне скоро Пикуля
достанут!» — гордо говорил другой — и снова общее возбуждение...
Генка читал мало. Тех авторов, которых называли его новые коллеги,
он или вообще не знал, или только слышал о них. И, понятно, он чувствовал
себя не в своей тарелке и не принимал участия в общих разговорах. Для него
пока важнее всего были его новые обязанности.
Его приняли лаборантом четвертого разряда. С первого же дня Илья
Тимофеевич обложил его инструкциями и сказал, что за месяц их надо
основательно проработать. И изучить некоторые виды анализаторов. И
хорошенько ознакомиться с производством. И... Много было этих «и», о
которых Генка не имел раньше ни малейшего представления.
Учился он трудно. Ему и в школе приходилось нелегко: каждая тройка
по физике или русскому часто давалась ему с потом и головной болью, но
здесь все было намного сложнее. Он часто с удивлением думал о матери: как
она умудрялась знать и понимать все эти вещи! Без ее помощи он, кажется,
вообще бы сдался и ушел туда, откуда явился. Слишком тяжелым оказалось
бремя.
Но прошел месяц, и Илья Тимофеевич остался Генкой доволен.
Правда, недоволен был Косарев, его официальный обучающий, но это было не
так страшно: Косарев был таким же лаборантом, как и Генка, и мать
советовала плюнуть на его придирки. «Он вечно чем-нибудь недоволен, не
обращай внимания». Генка не обращал, по мере возможности.
Еще через месяц он уже мог самостоятельно анализировать некоторые
простые газовые смеси, и Илья Тимофеевич однажды публично его похвалил.
За тщательность и аккуратность в работе.
Хвалили Генку редко. В школе было не за что, а в зеленхозе начальство
менялось так часто, что там не принято было обращать слишком много
внимания на достоинства или недостатки персонала. Похвала подействовала
на Генку так, как если бы в душу ему нежно положили грелку; и если теперь
Илья Тимофеевич зачем-то обращался к нему или просто проходил мимо, в
душе его разливалось благодатное тепло, и он внутренне сжимался в
предчувствии чего-то необычайно приятного, что может вот-вот произойти.
И это приятное произошло еще раз. Начальник явно благоволил к
своему новому лаборанту; все были чрезвычайно удивлены, когда после
приема экзамена на допуск к самостоятельной работе он определил его в
группу Калачова. Группа эта занималась очень ответственными анализами.
Завод — а это было большое химическое производство — часть своей
продукции поставлял за границу; группа Калачова выполняла конечные
анализы этой важнейшей части продукции.
Генка почти уже не чувствовал себя гадким утенком среди новых
коллег. Он по-прежнему не принимал участия в их разговорах и так же
краснел, если кто-нибудь заставал его врасплох внезапным вопросом: как он,
допустим, относится к бегу трусцой? Но ощущение потерянности постепенно
исчезло. Совершенно неожиданно в нем открылось — точнее, в нем открыли
— редкое лаборантское качество: он потрясающе аккуратно и точно
рассчитывал анализы и так же аккуратно, даже красиво, оформлял деловую
документацию. Несколько его записей и расчетов типичных анализов шеф
спрятал себе в папку в качестве образцов. На что Косарев был скуп на
комплименты — и тот однажды, как-то празднично сверкнув лысиной,
отвесил:
— Магистр лаборантии! Гены — великая штука!
В сентябре, когда Агния Семеновна обсуждала с сыном подписку на
следующий год, решено было кроме «Юного натуралиста» — он читал его с
детства — подписаться на «Литературную газету» и «Известия». «Они ведь,
Геник, ничем не лучше тебя,— объясняла Агния Семеновна сыну,— и, поверь,
нисколько не умнее. Они просто активнее живут. Они... как бы это тебе
сказать... они в курсе! В курсе дел и в курсе жизни. Тебе тоже надо стремиться
быть в курсе, без этого сейчас нельзя».
Генка стремился. Он стал регулярно смотреть телевизор, особенно те
передачи, о которых говорили у них за утренним чаем. Вечерами они с
матерью стали ходить в кино. К зиме ему купили новое пальто с серым
каракулевым воротником и беличью шапку. Обновки эти так ладно пришлись
на его худую фигуру, что Агнии Семеновне стало казаться, будто даже походка
у сына изменилась, стала не такой подпрыгивающей, и руки не так
беспокойно мечутся по сторонам.
За утренним лабораторским чаем в ту зиму много говорили о
политике. Особенно о возможной смене американского президента. Косарев с
Калачовым до брани спорили о том, к чему это могло привести. Привезут они
в Европу ракеты? Нет? А чем ответят наши?.. Соглашались в том, что не так-
то много ОНИ могут; не смогли ведь провалить Олимпиаду? А как хотели!..
Генка с интересом вслушивался во все эти рассуждения и сильно волновался.
Он был в курсе событий! Он читал о них! И ему сильно хотелось выказать это
свое знание.
— А вот я вам рассказу...— однажды не вытерпел он.— Был у нас в
зеленхозе музцина один. На тракторе работал. Горюнов его фамилия. Дак он
на этого Рейгана так похоз это прямо видеть надо! Космар какой-то, цветное
слово. Я его все увидеть хоцю да сказать про это...
Косарев долгим взглядом поглядел на Генку и вздохнул.
— Ну и сто? — хмуро спросил Косарев.
— Да ницего...— Генка сильно покраснел.— Я вот думал...
представляете себе, если их подменить, а!
Косарев снова вздохнул. И неожиданно зло сказал:
— Ты, Мефодьич, хоть «Колобок» дочитал, а?
— Мое отцество — Николаевиць,— совсем потерялся Генка.
Ирина Андреевна, наладчица из косарев-ской группы, подперев щеку
рукой, будто в раздумье спросила:
— И как, Косарев, с тобой жена живет? Я б
такого уже раз пять убила, честное слово.
Косарев осклабился:
— Ты лучше своего разочек убей. Деньги
целее будут, пропивать будет некому.
И ушел к своим приборам.
Обоим им было далеко за сорок, и они могли поговорить друг с другом
в такой манере. Генка не мог.
Он замолчал надолго. И общался в основном с Калачовым да с
женщинами. С «девочками», как они себя называли. В лаборатории их было
четверо: две молодых, не старше Генки, и две — за сорок. С ними он
чувствовал себя не так настороженно. Они если и подтрунивали над ним, то
беззлобно. Они угощали его конфетами, интересовались здоровьем Агнии