Страница 41 из 41
Так никогда не отворял дверь Тагир! Но это могла быть Сирра? Сади или Сирра? Но вот дверь отворилась – и на пороге показалась окруженная мраком фигура мужчины.
Реция наклонилась вперед. Лунный свет упал на вошедшего – крик ужаса вырвался из уст заключенной: не Сади, не Сирра были это! Лаццаро, грек стоял на пороге. Он надеялся застать прекрасную Рецию в глубоком сне. Но вот она стояла перед ним, она и маленький принц, охваченные страхом.
Реция откинулась назад, когда Лаццаро подошел к ней. Раздирающий крик о помощи вырвался из ее уст, она увидела себя во власти презренного грека, который среди ночи пробрался к ней.
Но крик замер, неуслышанный в обширных покоях Чертогов смерти.
Какое ужасное разочарование для Реции, которая уже протянула руки, чтобы принять в свои объятия возлюбленного Сади! Какой ужасный час предстоял ей! Какие муки готовил ей теперь грек? Что нужно ему было от Реции?
Она отшатнулась от него, как от хищного зверя, сложила руки для молитвы и опустилась на колени. Между тем Саладин прижался к ней и не спускал глаз с Лаццаро.
Последний уже освоился с царствовавшим в камере полумраком и направился к Реции.
На этот раз она была в его власти! Когда же он протянул руки, чтобы обнять ее, маленький принц, позабыв о страхе, бросился на грека и пытался оттолкнуть его своими маленькими ручками, затем вцепился подобно репейнику в руку Лаццаро.
Грек отбросил от себя мальчика с такой силой, что тот, не пикнув, повалился как сноп и остался лежать у стены.
Как разъяренная львица, детенышу которой угрожает враг, с отчаянной силой бросилась Реция на грека.
– Презренный! Если ты преследуешь меня своими злодействами, то, по крайней мере, пощади ребенка, что тебе сделал этот мальчик! – закричала она. – Зачем ты и здесь не оставляешь нас в покое?
– Чтобы владеть тобой, чтобы назвать тебя своей, прекрасная Реция! – отвечал Лаццаро. – Ты будешь моей!
– Прочь от меня, негодяй! Никогда, никогда рука твоя не коснется меня! Я так глубоко ненавижу и презираю тебя, что соглашусь скорее умереть, чем принадлежать тебе! Убей меня – я хочу живой или мертвой остаться верной женой Сади.
Адский хохот был ответом на ее слова.
– Ты одумаешься, прекрасная Реция! – воскликнул он.
– Зачем ударил ты мальчика, презренный? Мой бедный, милый Саладин!
– Оставь его! Ты должна быть моей! – скрежетал зубами Лаццаро и подступил к Реции, стараясь заключить ее в свои объятия.
Снова раздался раздирающий крик о помощи. Страшно отзывалось громкое эхо в обширных покоях.
– Кричи сколько угодно, никого нет поблизости, ты моя! – говорил грек, торжествуя и подходя все ближе.
Она гордо выпрямилась. Пылая ненавистью, стояла она перед врагом.
– Смотри так, теперь ты еще прекраснее, чем когда-либо! – воскликнул грек и, не испугавшись ее угрожающего вида, обвил своею сильной рукой тонкий стан ее.
Погибла Реция, если только не случится чудо! Беспомощная, она была отдана на произвол исполненного пылких желаний грека, который видел уже себя у цели!
– Сади! Спаси меня! Сади! – воскликнула она, собрав последние силы. Она уже чувствовала руки Лаццаро, ощущала его дыхание у своей щеки. Отвращение, ужас, ненависть наполняли ее душу. Она стала защищаться, как могла, но что значили эти слабые попытки вырваться против возбужденной страстью силы грека.
– Сади! Помоги мне! – еще раз воскликнула Реция задыхающимся голосом и сделала последнее усилие вырваться из рук своего врага.
Вдруг двери камеры с шумом распахнулись. Это случилось так внезапно, что нельзя было заметить, кто раскрыл их – видно было только, что на полу, во мраке, окружавшем дверь, что-то зашевелилось и в то же мгновение прыгнуло вверх. Страшное проклятие вырвалось у Лаццаро. Он внезапно почувствовал, что что-то тяжелое вцепилось в него сзади и сдавило ему шею.
Это случилось так внезапно, что в первую минуту он и не думал, что его душит постороннее существо, а скорее заподозрил, что случилось что-то с ним самим.
Он выпустил Рецию, задыхаясь, схватился за шею и тут почувствовал, что у него на спине сидит кто-то и крепко сжимает его шею!
Это мог быть только ребенок!
Может быть, мальчик.
Но ведь он все еще без чувств лежит на полу!
Лаццаро было некогда думать об этом, чувство самосохранения пересилило все! Он хрипел – ему не хватало воздуха, еще минута – и он задохся бы.
Реция, вырвавшись из рук грека, полумертвая от страха и напряжения, упала на колени.
Как безумный схватил Лаццаро руки, сжимавшие его шею, он с ужасом чувствовал теперь, что сзади чья-то голова касалась ею. Итак, на нем сидело человеческое существо!
Он хватался за голову врага и пробовал изо всей силы удариться спиной об стену, чтобы только сбросить его, но все было напрасно!
Он в ужасе выбежал из камеры – страшное существо, вцепившись, оставалось на нем.
В своем безумном бегстве Лаццаро чуть было не опрокинул старого Тагира, который, найдя дверь в камеру еще открытой, запер их, убедившись предварительно, что они были еще в камере.
Хрипя, ударяясь об стены, с широко выпученными глазами бросился грек по слабо освещенным коридорам к лестнице. В одно мгновение он был уже внизу – на спине его все еще сидел ужасный призрак. Он увидел голову и узнал Черную Сирру! Дочь гадалки, которую он сам похоронил, руку которой принес старой Кадидже, теперь сидела на нем и своими руками сжимала ему горло. Не видя и не заботясь о том, куда попадет, Лаццаро бросился через дверь и темный коридор в Зал дервишей.
Шатаясь, вступил грек в середину их круга с ужасной ношей и, хрипя, грохнулся на пол между вскочившими от ужаса дервишами.
XXVII
Переодетый принц
Вернемся снова к тому вечеру, когда переодетый принц со своим слугой Хешаном отправился в сераль отыскивать следы маленького Саладина.
Между тем как принц Мурад на дворе запальчиво говорил с Зора-беем, мушир Изет показался в передней султанши Валиде, находившейся в серале.
Изету было вменено в обязанность наблюдать за принцами, и султанша-мать тотчас приняла его, так как именно она считала необходимым вести за ними наблюдения.
Мушир Изет вошел в комнату, где на диване сидела султанша Валиде, и низко поклонился ей со всеми знаками глубочайшего почтения.
– Ты приносишь мне известие, касающееся принцев? – спросила она.
– Ваше величество! Соизвольте выслушать мое важное известие, – сказал мушир. – Принц Абдул-Гамид не оставляет никогда Терапии и занят назначениями и распоряжениями относительно устройства своего маленького дворца в Китхат-Хапе у Пресных вод, куда принц хочет переехать, как только придут все вещи из Парижа! Принц же Мурад с некоторого времени в сильной тревоге, и причина ее в неизвестности участи принца Саладина.
– Какой вздор! Принц Мурад может быть спокоен, что мальчик этот останется жить! – воскликнула султанша Валиде.
– Принц хочет увериться и получить нужные объяснения, – продолжал мушир. – Поэтому его высочество сегодня вечером, в сопровождении слуги, переодетый, потихоньку оставил Терапию.
– Переодетый? В каком же костюме?
– Его высочество надели мундир баши.
– А где находится принц?
– Внизу, во дворе сераля, ваше величество! Его высочество явились в сопровождении слуги и вступили в жаркий спор с офицером Зора-беем, которого они искали!
– Этот Зора-бей заодно с принцем? Сопровождал ли он принца?
– Его высочество искали Зора-бея, по всей вероятности питая надежду получить от него сведения о местопребывании маленького принца Саладина!
– К чему это переодевание? Что значит этот маскарад? – воскликнула султанша. – Хотят сыграть со мной шутку или же сделаться посмешищем для прислуги? Принц ведь и без подобного переодевания может оставлять свой дворец, к чему же все это?
Мушир поклонился, пожав плечами.
– Пусть немедленно попросят принца и его свиту отправиться в Розовый киоск; дальнейшее решит сам султан!
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.