Моя единственная

— Зато есть хорошее настроение!

— Я тебя сейчас чем-нибудь стукну!

Она вскочила с кресла, а он в притворном ужасе замахал руками.

— Ой, ой, не надо.

И эта его дурашливость почему-то обидела ее сильнее всего.

— Тебе не стыдно? Почему я должна так мучиться? Почему я должна ходить в мокрых сапогах? И так у нас не хватает на самое необходимое, а ты еще вздумал пропивать те жалкие гроши, которые получаешь на своем дурацком заводе.

Он встрепенулся и изумленно посмотрел на Наталью.

— Во-первых, мой завод не такой уж дурацкий, а во-вторых, сейчас все получают гроши, вон в газетах написано, что восемьдесят пять процентов населения находится за чертой бедности…

— Плевать мне на всех! Это все что ли должны выглядеть, как фотомодель, перешивая старые юбки и экономя на косметике и духах? Это ты всеми что ли гордишься — «моя жена, моя жена»?

— Ну, подожди немного, мы после Нового года акционируемся, зарплату повысят, да и…

— Не могу я ждать, Сергей! Я уже устала ждать, а этот проклятый кризис продлится всю мою сознательную жизнь, да и твою тоже — неужели ты этого не понимаешь? — Это разделение на «мою жизнь» и «твою жизнь» вырвалось в запальчивости, но Наталья вдруг почувствовала, что именно так и хотела сказать.

— Чего же ты от меня хочешь? — несколько растерянно спросил муж.

— Я хочу, чтобы ты был мужчиной и мог зарабатывать столько, чтобы я не тратила время на все эти проклятые будничные проблемы, которые убивают во мне женщину. — Она уже выговорилась, и они вполне бы могли помириться, если бы Сергей не вздумал подойти к ней с пьяным лукавством во взоре и плотно обхватить за грудь.

— Ну, то, что я мужчина, я могу доказать тебе прямо сейчас.

— Да уж, только на это ты и способен!

Она резко освободилась, вышла в прихожую и стала собираться. Ужасно противно было надевать мокрые сапоги на мокрые колготки, тем более, что муж стоял рядом и что-то лопотал, пытаясь ей помешать. Но Наталья решительно вырвала пальто из его рук и, даже не застегнувшись, открыла входную дверь.

— Куда ты, черт подери?

— К родителям. А ты проспись и убери в квартире.

Он начал что-то объяснять, но она уже стучала каблуками по лестнице. Выскочив на улицу, Наталья свернула направо, к остановке, прошла метров пятьдесят, угодила в очередную лужу и чуть было не повернула обратно. Ей уже не особенно хотелось ехать к родителям, и лишь представление о том, как славно удастся выспаться, тем более что завтра можно явиться в институт не раньше двенадцати, погнало ее дальше. Досада на Сергея прошла — она не умела долго злиться, но осталось пренеприятное чувство неуютности и холодности всего окружающего мира. Она так любила комфорт и ей так часто предлагали замужество обеспеченные мужчины. И вот где это все? Исчезли девичьи грезы, а она, как голодная собака, стоит и курит на остановке в компании полупьяной семейки — муж был изрядно навеселе, а жена почти трезва. Мужчина все порывался достать из хозяйственной сумки бутылку и приложиться, а она с матом вырывала сумку из его скрюченных руки: «Не хватай клешнями, сука!»

Автобусы ходили редко, и прошло двадцать минут, пока вдалеке, из-за поворота, не показались горящие фары. Однако это был не автобус, а бежевые «Жигули», заляпанные грязью. Наталья со вздохом провожала машину глазами, почти физически ощущая уют салона, как вдруг «Жигули», резко затормозив, остановились.

Открылась дверца, и водитель, которого она не могла рассмотреть в полутьме салона, перегнулся через переднее сиденье: «Подвезти?» — Наталья заколебалась, что-то подсказывало ей: надо бы отказаться, тем более этот небрежный тон выдавал в говорившем явного жлоба. Но время еще раннее, не было и восьми часов, а до ее родителей минут двадцать езды, к тому же в салоне соблазнительно играла музыка — она сразу узнала любимый «Скорпионз».

— Ну что, садишься? — продолжал настаивать водитель. И, хотя ее резануло это обращение на «ты», не устояв, Наталья подошла к открытой дверце.

— Мне в поселок Строитель.

— Ну садись, садись, довезу. — В его настойчивости была какая-то излишняя торопливость, но она уже решилась и села в машину, захлопнув дверцу.

«Жигули» так резко рванули с места, что Наталья невольно качнулась назад и лишь потом повернула голову и посмотрела на водителя — ей почему-то показалось, что он слегка пьян. На вид ему было лет двадцать пять — тридцать, а лицо, точнее профиль, самое что ни на есть невыразительное. Мужчина был одет в кожаную куртку, черные брюки, на голове — ондатровая шапка.

Не глядя на нее, он протянул пачку «Мальборо».

— Закуривай.

— Спасибо, не хочу. — Наталью уже начинало нервировать, что он так упорно говорит ей «ты», тем более что она этого терпеть не могла от незнакомых людей, считая это высшим признаком хамства, но что-то удерживало ее сейчас от замечаний. — Мне нужна улица Северная, вы знаете, где она находится?

Водитель что-то хмыкнул, а машина продолжала нестись так быстро, что вскоре многоэтажные дома кончились, и они свернули на улицу, ведущую через прилегающую деревню. В этой скорости была какая-то вороватая поспешность, что ее отнюдь не успокаивало.

— Выпить хочешь?

И вот тут Наталью передернуло от ужаса — вопрос задавал не водитель, а тот, кто прятался сзади, и теперь, повозившись, сел поудобнее и положил свою тяжелую лапу на спинку ее сиденья, да так, что прищемил прядь волос.

Не зная, что отвечать, Наталья молчала, лихорадочно соображая, что делать дальше, и тогда тот, кто сидел сзади, взял ее рукой за шею.

— Я тебя спрашиваю, выпить хочешь?

— Уберите руку, — она брезгливо передернула плечами, — а пить я не хочу.

— А по мне, так ты все-таки выпьешь… Виталик, езжай потише, — сказал невидимый собеседник уверенным, но каким-то то ли простуженным, то ли прокуренным голосом.

Он звякнул горлышком бутылки о стакан, и тут Наталья заметила, что на повороте они свернули в другую от ее поселка сторону и теперь быстро мчались по шоссе, удаляясь от Мытищ.

— Куда мы едем?

— Молчи, тварь, — это подал голос водитель и опустил руку к бедру.

Она всегда соображала достаточно быстро, но теперь чисто инстинктивно дернулась от отвращения и взвизгнула:

— Остановите машину!

Трясущейся рукой Наталья лихорадочно нащупала ручку дверцы, как вдруг водитель, держа руль левой рукой, правую, с зажатым в ней предметом, поднес к самому ее лицу.

— Тихо, я сказал, а ну не дергайся! — И прямо из его кулака, звонко щелкнув, выскочило огромное лезвие ножа. Наталья онемела от дикого ужаса, затопившего ее бешено стучащее сердце. — Вот так-то вот, сучара. — И, довольный произведенным впечатлением, водитель убрал нож.

— Стой, — вдруг сказал тот, что сзади, выглядывая в боковое окно, — кажись, это Шурик со своей тачкой.

— Ну и хрен с ним, — отозвался водитель.

— Стой, тебе говорю. Осади назад и держи бабу — смотри, чтоб не выскочила.

Машина дала задний ход и остановилась на обочине рядом с другой, от которой к ним уже шел какой-то человек. Водитель облокотился на Наталью, буквально вдавив ее в кресло, и опустил стекло. Подошедший наклонился, и она с удивлением узнала Борисова.

— Здорово, Шурик, чего там у тебя?

— Здорово, Виталик, привет, Зефир. Да вот, стартер забарахлил… О, вот это да, добрый вечер, Наталья Николаевна!

— Ты что ее знаешь?

— Ну как же, как же…

Униженная и подавленная Наталья молчала, отводя глаза от его пытливого и злорадного взора. Обращаться к его помощи было выше ее сил и, насколько она понимала, бесполезно. Но что делать, они же ее теперь убьют!

— А то садись с нами, со знакомой побеседуешь…

— С радостью бы, да не бросать же тачку посреди дороги, — ухмыльнулся Борисов.

— Ну, смотри.

— Давай, двигай, желаю приятно провести время.

Наталья дернулась и жалобно посмотрела на своего студента, но он отстранился, ответив откровенно издевательским взглядом, в котором так и читалось: «Надо было со мной ехать».