Страница 20 из 27
Он ощущал только острую потребность с кем-то поделиться разговором и делился с зеркальным отражением. Озаботившись серьезными вопросами, пьяница напряженно морщил лоб, решал что-то, бубнил, а потом вскакивал порываясь куда-то бежать, махал руками, глаза его горели, рот не успевал выкрикивать судьбоносные решения от которых зависело спасение мира, но ноги не держали уже и он падал, с грохотом опрокидывая стул на пол, не чувствуя боли от падения, отрубался и разинув рот, пуская слюни, спал без сновидений посреди груды мусора, слежавшихся пластов пыли, застарелой грязи, окурков, пивных да водочных пробок.
Вот и тут, пьяница грохнулся и отключился, как перегоревшая лампочка. В зеркале должно было произойти то же самое, но вопреки всем законам здравого смысла не произошло. Пьяница упал, а его двойник так и остался сидеть на стуле. Не скрываясь, он радостно улыбнулся, потянулся и вылез из зеркала, не без усилия, конечно.
Двойник оказался выше ростом, плечистее, увереннее в себе. Первым делом он схватил пьяницу за ноги, подтащил к самому трюмо, перевалил хрипящее и недовольно бурчащее тело в зазеркальный мир. Пьяница там с грохотом упал так и не проснувшись.
Двойник удовлетворенно потер ладони и огляделся. Загаженный пол ему не понравился. Он в гневе хлопнул, топнул, тут же из кладовки выскочил веник с совком, по дому заспешили вытирать многодневную грязь тряпки, вылезшие из той же кладовки. С шумом в ванной наливалась вода в ведро, выскочила, пританцовывая швабра. Буквально через несколько минут комната засияла чистотой и порядком. На кухне, в мойке, правда еще булькала вода, и переворачивались под мыльной губкой покрытые слоем разноцветной плесени, тарелки. Но в целом двойника все устроило.
И тут из зеркала восстал пьяница. Он ошалело пощупал стекло и, уперев в него ладони, уставился на двойника ничего не понимающим взглядом:
– Ты кто?
Двойник немедленно обернулся, окатил пьяницу презрительным взглядом и процедил:
– Как кто? Черт я!
– Что происходит? – растерялся пьяница, словно слепой ощупывая зеркальную поверхность.
– Ну, видишь ли, мой дорогой, – начал сухим, учительским тоном черт, – ты настолько сильно пил, что, конечно же должен был бы неминуемо погибнуть от алкогольного отравления. Но я решил не сразу дать тебе такую возможность, а как бы потянуть время что ли и заодно позабавиться. Нам, чертям, так редко удается пожить жизнью человека, а хочется, ты не представляешь как!
И черт выразительно посмотрел в глаза пьянице.
– А как же я? – недоумевал пьяница.
– Ты? – задумался черт. – А что ты такое, чтобы о тебе беспокоиться? Посидишь пока в зеркале!
И без дальнейших объяснений он подошел к шкафу, нашел там почти новый да что там, никогда не ношенный черный костюм с белой рубашкой и галстуком, переоделся и вышел из квартиры.
Костюм пьяница покупал давным-давно, еще, когда задумывал жениться, да так и не женился. Забытый, задвинутый, висел костюм в дальнем углу шкафа…
Черт ушел, пьяница услышал, как щелкнул замок. Наступила тишина.
Тишина была неправдоподобная, абсолютная, будто он оглох. Пьяница отошел от трюмо, повернулся, огляделся, здесь, все было как там, в отражении. Чистая комната. Проход в темный коридор и кухню. Пьянице захотелось пить и он пошел, желая дойти до кухни, неровно ступая и спотыкаясь на каждом шагу, но дошел только до видного в зеркале коридора, дальше была пустая темнота и он, пошарив руками и зайдя туда, ощутил, внезапно, такой ужас, что выскочил, словно ошпаренный, обратно. Жажда мучила. Он вспомнил, что за комнатным цветком на полке с книжками должна была стоять банка с водой предназначенная для полива растения. Бросился и сразу нашел, правда протухшую, испарившуюся до половины банки воду, но все-таки, в два глотка осушил ее, почувствовал, как сушняк отпускает.
По своей привычке к болтологии, сухо приказал самому себе взять себя в руки. Побагровел, что-то решив и резко, не раздумывая, бросился вперед, на зеркало. Раздался звон, глухой звук и пьяница со стоном упал на пол.
Впрочем, через минуту он уже вскочил и упрямо наклонив голову смотрел тяжеленным взглядом ненавидящего всех и вся человека в комнату по ту сторону зеркала.
Тут хлопнула дверь. Черт вошел и сразу рассмеялся, глядя на огромную шишку, вздувшуюся на лбу у пьяницы. Он все понял, подошел к трюмо. Пьяница пристально его разглядывал. Это был мужчина, плотный, коренастый, с черными аккуратными усиками над верхней губой, чистыми щеками хотя у самого пьяницы щетина выросла еще больше, того и гляди превратится в бороду. Пьяница машинально потрогал себя за подбородок.
Черт был похож и одновременно не похож на пьяницу.
– Я так не выгляжу! – категорически заявил пьяница.
– Ну, конечно же, так выгляжу я! – мягко согласился черт.
– Выпусти меня! – потребовал пьяница.
– А ты опять пить будешь?
– Какое твое дело? – возмутился пьяница. – Если даже и буду!
И загибая пальцы стал перечислять:
– Мой дед пил, мой отец пил, и я пью! – и гордо выпрямился, будто сказал о чем-то замечательном и необходимом всему человечеству.
Черт не ответил, а только заложив руки за спину подошел к окну. Пьяница мог наблюдать лишь его тень на полу, окно находилось за трюмо и в зеркале не отражалось.
– Послушай, черт, – сбавил тон пьяница, – мне здесь страшно.
– Ну и что? – равнодушно процедил черт.
Пьяница напряженно думал. Он вспоминал что-то такое про душу и про сделку:
– Я тебе свою душу продам! – доверительно пообещал он.
– Она, итак, мне принадлежит, – возразил черт и вернулся к трюмо, уже заинтересованно глядя в глаза пьянчужке, как бы подначивая его к поступкам.
Пьяница чувствуя нарастающую злобу схватил стул и жахнул им по зеркальной поверхности. Зеркало со звоном посыпалось на пол. А пьяница с воплями победы полез в комнату, прочь из зазеркального мира…
Черт сразу же исчез, будто и не был, но вместо него на пороге комнаты выросли хмурые стражи порядка, скрутили пьяницу и поволокли под вопли разгневанных соседей уставших от шума и пьяных воплей посреди ночи. Соседи потрясали перед носом пьяницы кулаками и вообще желали ему всех «благ».
Пьяница молчал и только поджимал ноги, на манер малыша, который желает, чтобы родители перенесли его через лужу. Однако, под руки его волокли не родители, а доблестные охранники интересов граждан. А, когда он уже из-за решетки клетки в красках поведал стражам порядка о черте, его перевезли в психиатрическую, где специалисты дела сего поставили диагноз известный всем выпивохам мира – «Белая горячка».
Но вот, аргумент, кто же тогда прибрался в квартире, как не черт, спрашивал пьяница у любопытствующих психов в палате, кто вымыл посуду и полы? Кто? И психи покорно соглашались с его доводами, а сам пьяница считал, незыблемой истиной, что он побывал в мире зазеркалья и черта видел, факт!
Письмо
Однажды я приехала к своим друзьям в Москву, в переполненном метро, девочка лет пятнадцати выронила незапечатанный конверт, и он упал мне на колени, из-за толчеи не сразу заметила я ее потерю. А, когда заметила, было уже поздно, девочка вышла, поезд захлопнул двери и поехал. Конверт оказался абсолютно чистым, но внутри лежало письмо. Видно было, что писала его дитя, почерк неровный, как бы спотыкающийся, то тянулся несколькими словами во всю линию школьного листка, то торопился скомкано-маленькими буковками, едва-едва соединенными черточками и линиями. Некоторые буквы были и вовсе печатные, а не прописные, как положено. Грамматических ошибок я насчитала множество, но все же смысл чужого письма, которое, я, любопытствуя, прочитала, настолько потряс меня, что привожу его, здесь, без изменения:
«Здравствуйте! Зовут меня Прасковьей, хорошее имячко, правда? Но я его стесняюсь и из-за этого всегда провожу время в одиночестве. Друзей у меня нет, потому как в школе обзывают Парашкою-промокашкою, кто же с такою водиться будет? Да еще внешность у меня неподходящая для дружбы: вся в конопушках, волосы рыжие, жиденькие, нос пуговкой, глазки махонькие, а рот, наоборот, большущий. Лягушка, да и только. Одно спасение у меня – моя мать. Она администраторша одного драматического театра, взяла да и достала мне контрамарку на концерт артиста эстрады в концертный зал «Россия». Назовем его Александром, неважно. В зале народу было не протолкнуться, я по контрамарке, уселась на свободный стул между рядами. В душе проклинала свое решение пойти на концерт, испытывая настоящие муки из-за своей неказистой внешности, отовсюду, изо всех углов глядели на меня глаза телекамер и я, как на эшафоте, под их прицелом, о, ужас!