Страница 48 из 233
Подними их над болотной топью, покажи - что вокруг делается, что впереди
будет!
Ты же сам много видел, знаешь немало! Заинтересуй других, зажги их!
- Пробовал.
- И что? Не поддаются? - Глаза Апейки стали острыми.
- Туго. Не любопытный какой-то народ у нас. Темный, известно...
- Все темные, пока не станут зрячими. Работать нам надо с ними,
по-ленински - терпеливо, с верой в них, с любовью! С ленинской любовью. Не
отчаиваться сразу, работы тут не на день и не на год.
Подбежал раскрасневшийся Дубодел. Апейка обратился к нему:
- Вот тут Миканор беспокоится, чтоб не подвели Олешники.
- Выйдут все. Как один, - поклялся Дубодел, взглянув на Миканора так,
будто тот оскорбил его.
Вскоре Апейка с Дубоделом ушли в сельсовет, а Миканор, простившись с
ними, направился в лавку. Возле лавки его опять остановили, приступили с
расспросами о дороге, о куреневских новостях. В лавку Миканор еле
протиснулся. В духоте, насыщенной запахом дегтя, керосина, пота, витал
праздничный говор, висел табачный дым. Пока Миканор пробрался к прилавку,
и сам вспотел, хоть рубашку выжимай.
Кос не было. Мужики, услышав вопрос Миканора, стали ругать кооперацию -
что за лавка, если в ней косы перед сенокосом не достать, - удивляться
Нохиму, у которого всегда все есть, пусть дороже, но зато без пая.
Лавочник, невзрачный, косоглазый дядька, давно привыкший к таким
разговорам, только весело покрутил головой: охота чесать языком без
толку...
Купив спичек, книжечку "Что надо сделать, чтобы хорошо родила рожь",
Миканор опять выбрался на свободу, на солнце, зашагал к дому, где жил
Гайлис: нельзя же было уйти из деревни, не повидавшись с ним. Если он и
теперь в поле, то придется спросить у старой злюки дорогу и разыскать его
там...
Но Гайлис был дома, только что выпряг коня из телеги, на которой лежал
плуг. Худощавый, длинный, с сухим, угловатым лицом и чубиком желтых волос,
он тотчас пошел навстречу, слегка прихрамывая, но вместе с тем по-военному
четко. Синие глаза глядели мягко и как будто смущенно, а пожатие руки было
крепким, энергичным.
- Давно уже не было! - засмеялся он глазами.
Говорил Гайлис с акцентом. Слова,-которые он только что произнес,
прозвучали так: "Тафно фжэ нэ было!" Миканор знал, что над говором Гайлиса
многие подсмеивались, но Миканор будто и не заметил акцента, - такое
уважение внушал удивительный латыш, бравший мятежный Кронштадт и видевший
вблизи Ленина...
- Садись, - пригласил Гайлис. Они сели на бревно возле хлева. Гайлис
снова ласково засмеялся. - Тафно фжэ нэ было! Три месяца?
- Три...
- Давно. Как бирюк в лесу! А мы тут, брат, такие дела заворачиваем!
Во-первых, в Олешниках и Глинищах - машинные товарищества. В Олешниках -
еще и молочное! - Гайлис произнес по-детски: "молёчное". И по-детски
радостно синели добрые глаза.
Миканора это также обрадовало, но, как и тогда, когда из письма Мороза
узнал об успехах Киселева, к радости примешалась зависть, грусть: снова
будто услышал упрек себе.
- Клуб стал клубом! Каждый вечер открыт. Библиотека.
Кружки: агрономический, антирелигиозный, драматический.
Подготовили веселый спектакль. Называется "Примаки", Написал Янка
Купала. Очень смешная вещь - люди животы понадрывали! Мы этот спектакль
возили показывать в Глинищи и Княжицу. Тоже смеху было!
- К нам бы приехали!..
- Приехали бы. Так дьявол его знает, как добраться!
Артисты могут утонуть! Вообще, брат, твои Курени мне - как больной зуб.
Очень болит. Как флюс. В кооперацию половина не вступила!
Когда разговор зашел о гребле, из хаты вышла полная приветливая
молодица с полными голыми руками, позбала обедать. Миканор, хотя и видел
ее не первый раз, чувствовал себя немного неловко: толком не знал до сих
пор, кем она доводилась Гайлису, эта привлекательная вдовушка-солдатка,
приютившая бездомного, доброго латыша. Жена не жена, все вокруг говорили,
что свадьбы не справляли, а гляди ты - беременная, через месяц-другой
родит...
Странная была у них жизнь, странное и знакомство. Только один вечер
побыл у Любы Харитонихи взводный Гайлис, когда гнали за Припять банду
Балаховича, но и через год среди всех военных дорог не забыл тропки к ее
хате. Вернулся, осел возле вдовы ..
Хотя - куда было податься ему, молодому, одинокому, если родной угол
остался где-то там, по ту сторону границы...
Гайлис пригласил Миканора пообедать, но тот отказался:
некогда, мол, надо добраться домой засветло. Договорившись обо всем,
что касалось начала работ на гребле, он вскинул на плечи две тяжелые
связки топоров и лопат, которые Гайлис вынес из сеней.
- Это груз! Если поскользнешься - сразу на дно! - засмеялся Миканор.
Через минуту, согнувшись под тяжестью ноши, он уже шагал к болоту.
3
Ходил по дворам, заглядывал в хаты, в хлева, на пригуменья, - где бы
кого ни встретил, приказывал завтра утром выходить на греблю. Рядом
покорно плелся Грибок, то поддерживал Миканора несмелым "эге", то стоял
молча.
Снова пришлось Миканору не одного уговаривать, не с одним ругаться
Будто и не было никакого собрания, никакого постановления - хоть начинай
все сначала. Правда, Чернушка, к которому Миканор с Грибком завернули
раньше всех, слова не сказал против, но зато жена его так набросилась,
проклиная и болото, и греблю, и собрание, что Миканор вышел из хаты, не
дослушав всего.
Василь Дятел, услышав приказ Миканора, недовольно засопел, хггвед глаза
в сторону.
- Тут со своим неуправка... И без того как уж крутишься...
- Позже труднее будет оторваться на греблю, - Трудне-то труднее... Да и
теперь...
Иван Зайчик встретил весело, сказал, что охотно придет - если только
Миканор с Грибком угостят водкой.
- Поставь, Миканорко, бочку горелки, так не то что я - все бросятся
наперегонки! Ей-богу, Миканорко, прилетят, вот увидишь! Только скажи -
сразу прилетят!.. Можно, конечно, горелку и не везти, а только пообещать -
будет, мол! А потом, как соберутся, скажешь - нет!.. Вот смеху будет!
Ларивон, которому надо было приехать с конем, заявил наотрез:
- Что я - горбатый? Другие - без коней, а мне так коня гробить!..
- Приходи без коня! - вскипел Миканор. - В болото полезешь, канаву
копать!
Казалось, после всех этих споров, всех огорчений каким приятным должно
было показаться вежливое обхождение Глушака, который не только сразу
пообещал, что обязательно пришлет Евхима с конем, но даже похвалил, что за
хорошее дело взялись. Хотя так же вежливо, без лишних слов, проводил
Глушак их за ворота, у Миканора было такое ощущение, будто он прикоснулся
к чему-то скользкому, холодному.
Всю деревню обошел Миканор, не пропустил ни одного двора. Возвращался
домой уже затемно, усталый, возбужденный, думал: снова стольких пришлось
уговаривать, упрашивать, упрекать - будто эта гребля не всем, а ему одному
нужна.
"Вот же люди! Что б ни велел сделать - все наперекор. Как будто беду им
какую готовишь..."
Утром в распахнутой холщовой сорочке, босоногий, вышел на крыльцо,
огляделся вокруг, прислушался: собираются на греблю или не собираются?
Увидел за изгородью Василя, поившего коня из желоба, по холодноватой,
росистой траве подошел к парню, поздоровался.
- На греблю собираешься?
Василь отвел глаза в сторону, буркнул, словно отмахнулся:
- Пойдет кто-то ..
- Почему - кто-то?
- Ну, может, дед пойдет.
- Почему дед? А ты?