Страница 228 из 233
детях - как они там? Соскучились, видно, по нему, как и он по дому. Месяц,
кажется, не виделся.
"Домой, домой!" - слышалось, выстукивали под вагонами колеса,
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
Тот, кто хочет избавиться от беды, хватается за соломинку. В поисках
избавленья Ганна ухватилась за почти незнакомую девушку.
Все-таки была какая-то надежда на нее: может, посоветует, куда пойти, к
кому обратиться. У нее ведь в Юровичах и в Мозыре знакомых, видно, много.
Ганна знала, что она работает учительницей в Глинищах.
Однажды случайно столкнулись лицом к лицу в олешницкой лавке; Параска
даже брови подняла удивленно и обрадованно; узнала Ганну с первого
взгляда. Но Ганна тогда отвела глаза в сторону, не подала и вида, что
помнит, нарочно спряталась в толпе.
Почему так поступила тогда, не сказала бы и после. Может, потому, что
все очень уж неожиданно получилось; может, потому, что сказать ничего
хорошего не могла - но, как бы там ни было, Ганна теперь от души пожалела
о своей неприветливости. Мысли ее все время обращались к Параске.
Еще тогда узнала Ганна от Миканора, что Параска учительствует в
Глинищах. Теперь услышала от него же, что часто она бывает и в Олешниках,
на собраниях, в школе.
Тут Ганна и подкараулила ее, когда та вышла на улицу.
Ганне, правда, не очень повезло: с Параской шел старый человек в
свитке, с книгами и тетрадями, но она подошла запросто к девушке,
лоздоровалась.
- Не узнаешь, может? - сказала нарочито весело, поприятельски.
- Узнала... - просто, располагающе ответила Параска.
- Давно было...
- Давно...
Пошли, помолчали. Ганна напомнила:
- Собирались в Курени к нам учительствовать!
- Собиралась! Да не пришлось. Назначили в Березовку, А теперь вот - в
Глинищи...
Только прошли улицу, вышли в поле, как догнал Миканор. Гаина надеялась,
что он свернет или отстанет, но он шел и шел, будто охрана. Ганна
посматривала на него с неприязнью - надо ж, принесло не вовремя.
И без того неловкий, он теперь - рядом с Параской - казался Ганне еще
более неуклюжим, громоздким.
"Как медведь. А кавалером быть хочет..." - подумала Ганна.
Догадывалась, что неспроста Миканор тащится рядом.
То говорили о чем придется, то молчали. День был пасмурный, за
желтоватой куделью туч обозначался немощный кружочек солнца, которое никак
не могло пробиться, залить дорогу, поле светом. Так же пасмурно,
неопределенно было и у Ганны на душе...
- А я тогда, в лавке, подумала, - сказала Параска Ганне с веселой
откровенностью, - что признавать не хочешь меня!
Ганна почувствовала себя виноватой.
- Неожиданно получилось все!.. Да и, можно сказать, забыла уже!..
- Недолго были вместе. И столько времени прошло!
- Много! Как на том свете было!..
- Я вспоминала тебя. Думала - как тебе замужем?
Ганна почувствовала в словах Параски вопрос, нахмурилась.
- Чего там думать... - только и сказала.
От всех этих проводов остались в памяти неприязнь к Миканору и чувство
неопределенности, недосказанности, которое все время жило в душе. Чувство
это усилилось, когда расстались, когда с Миканором пошли назад. Будто и не
было рядом Миканора, шли, жили каждый своим настроением, своими мыслями.
Заметила только мельком, что он очень возбужден, готов захохотать,
закричать от какой-то радости. Идет как захмелевший. Он не захохотал, не
закричал; внимательно глянув на нее, неожиданно спросил:
- Правда ето, что Евхим тебя бьет?
Она недовольно повела бровями, помолчала. Будто озлилась на него за
вопрос.
- Правда не правда - какое кому дело?!
- Нам до всего дело! - важно заявил он. Деловито добавил: - Советская
власть, не секрет, судит за это! Хочешь, скажу ему?
- Не хочу! - отрезала она. Решительно, твердо.
Миканор удивился:
- Почему ето?
- Потому.
- А все-таки - почему?
- Потому... Неправда все! Набрехали!..
Он, чувствовала Ганна, не поверил. Смотрел на нее и как бы не понимал.
Ганна сердито бросила ему:
- Ты ето не ухаживать ли за Параской надумал?
Миканор растерялся. От неожиданности не сразу нашелся что сказать.
- Выдумала!..
- И я говорю - выдумали.
У села они разошлись: Миканор пошел улицей, а Ганна - по загуменью Но
прошла она по загуменью немного: так не хотелось видеть Корчей, что,
миновав уже, вернулась на прежнюю свою усадьбу, подалась к родной хате.
Мачехи дома не было: не надо скрывать, выдумывать что-то. Прижала
ласково Хведьку, который вырезал какие-то узоры на палке, с нежностью
погладила рыжеватую головку.
Тот подождал, терпеливо, с надеждой глянул на Ганну, как бы спрашивая;
она поняла его взгляд, виновато пожалела - нет!
Нет гостинца! Не сердись, не сюда ведь шла. И не до того мне теперь,
братик! Села на лавку, стала расспрашивать, где мать, где отец, говорить о
чем придется; а сама думала: тут и остаться бы, совсем не идти к Корчам!..
Ушла из хаты, только когда вернулась мачеха.
2
Еще со двора заметила: свекровь у окна - коршуном, высматривает, ждет.
Нарочито твердо, решительно ступила на крыльцо, уверенно взялась за
щеколду. Только вошла, Глушачиха мигом ощупала всю глазами, пронизала
взглядом.
- Явилась!.. Думала, пропала уже!..
- Нет, не пропала! Напрасно боялись!..
- Все равно как не в Олешники, а в Юровичи ходила!
- Может, и в Юровичи!
- Носилась опять неведомо где!
- Носилась...
Хорошо, Евхима не было: свекровь побурчала-побурчала злобно и пошла к
себе.
Что б ни делала, Ганна вспоминала встречу, проводы.
Мысли не только не успокаивались со временем, а кружили, волновали все
больше. То, что жило раньше в глубине, как родничок на дне болота, крепло,
поднималось, выбивалось на поверхность.
"Как тебе замужем, думала..." Сама не заметила, когда начала разговор с
Параской... "Как замужем"... Неправду я сказала тебе тогда, в Юровичах.
Без любви и у нас нельзя.
Как для кого, а для меня жизнь без нее - не жизнь! Не жизнь! Не жизнь
это - когда не любишь, когда в душе ненависть одна! Горе это, погибель, а
не жизнь! Правда твоя была! Твоя! Дурная была тогда, не послушалась, не
убереглась! А была ж любовь, была! Одна была и одна осталась!..
Нечего таиться, все Курени теперь знают! Муж, Евхим, каждый вечер
кулаками напоминает!.."
Была любовь .. Как на беду, разошлись, разорвались их дороги! Как ветер
семена с деревьев, разбросала их нескладная жизнь на разные полосы; на
разных полосах пустили корни, разделились, может, навек - невидимой, но
страшно чувствуемой межой; у него теперь - своя крепкая привязь:
жена, хата, хозяйство... Не оторвется... Что будет, как дальше пойдет
ее жизнь, - может быть, и бог не скажет...
Что делать - никак ума не приложишь.
Спохватилась: почему не сказала Параске об этом, когда шли, когда она
спрашивала? "Она ж неспроста бросила:
"Думала, как тебе замужем!" Я ведь почувствовала это сразу. А сделала
вид, что не поняла, ответила что-то, лишь бы не сказать. Конечно, такое
нельзя было при свидетелях рассказывать, но если бы хотела, разве ж не
могла бы от Миканора избавиться как-нибудь Не это помешало... Не захотела
показать боль свою, скрыла. А почему ж и не скрыть - кто мне Параска, если
говорить начистоту! Подруга, приятельница?
А если не подруга, почему же я говорю ей все в мыслях?
Пустое это все - говорить незнакомой, считай!.. - Сама себе возражала:
- Почему же незнакомой, если виделись еще три года назад? Если она не