Страница 171 из 233
товарища Башлыкова, а товарищ Зубрич - отрицательного: тех больших ошибок,
которые допустил товарищ Башлыков.
Вскрывая эти опасные ошибки, Галенчик снова подошел к тем вопросам,
которые не дал ему выяснить до конца председатель комиссии. Доказывая, как
вредно для партии то, что он вскрывал своими вопросами, Галенчик выправлял
не только линию Башлыкова, а вместе и линию тех партийцев, которые берут
такую линию под защиту. Галенчик умышленно не назвал фамилию председателя,
он, как видно, и так знал, что все поймут, кого он предупреждает. Белый
слушал его терпеливо, не перебил ни разу, и Галенчик снова вернулся к
Башлыкову: товарищ Башл-ыков должен учесть, должен помнить, должен не
забывать всего, что ему было здесь сказано. Таким же тоном Галенчик и
кончил:
- Товарища Башлыкова можно оставить в партии, но указать на те
недостатки, которые были здесь вскрыты...
Вышло так, что Белый, выступивший последним, будто просто поддержал
предложение Галенчика. После нескольких спокойных, деловых слов
председателя Башлыков сошел по ступенькам вниз, в зал.
2
Белый вызвал Апейку. Когда Апейка подошел к столу, Белый спокойно,
буднично взглянул, попросил рассказать биографию.
Апейка повернулся и увидел привычное: зал, людей, что ожидали его слов.
И от этого привычного почувствовал себя вдруг очень спокойно. Спокойно,
ровно рассказал о жизни своей, ответил на вопросы.
Его немного удивило что-то непонятное, угрожающее в тоне, которым
Галенчик сказал:
- Я предлагаю прочитать компрометирующие материалы, которые поступили
на товарища Апеньку.
Тогда Апейка подумал, что Галенчик случайно неправильно произнес его
фамилию; Апейка больше обратил внимание на недобрый, какой-то злорадный
блеск в черных пронзительных глазах. По этому блеску Апейка понял, что ему
угрожает опасность. Догадался, что опасность - в записках.
Он с настороженностью смотрел, как Белый выбирал из папки, перечитывал
бумажки. Подготовился невольно к плохому. Однако первые записки никакой
опасности не предвещали. Кто-то даже писал, что "комшшментирующих
материялов на товарища Апейку можно написать много", так как он "такой
партиец, что у него пусть бы все учились". Другой писал, что его незачем
чистить, потому что он свой и все его и так знают. Были записки, в которых
выражали недовольство порядками в районе. Две из них были написаны, может
быть, теми же людьми, которые писали и Башлыкову:
в одной жаловались, что не хватает соли или керосина, в другой - что
притесняют верующих. Вдруг одна - вот оно! - мазнула грязным намеком:
"Почему товарищ Апейка скрывает, что настоящая его фамилия не Апейка, а
Апенька? Не потому ли, что известный мироед-кулак Апенька - его род-"
ной брат?" Потом еще одна, такая же глупая и злая: "Пусть скажет,
сколько съел кулацкого сала?" Однако самая пога"
ная была последняя: "В партийную комиссию. Прошу заявить на собрании.
Может ли занимать важный советский пост такой человек, как Апейка, который
сросся с кул-аками и сам фактически является их пособником и защитником?"
В зале, когда Белый читал последние записки, поднялся такой шум, что
Белому приходилось прерывать чтение и посматривать в расшумевшиеся
потемки. Кто-то крикнул хрипло и сильно: "Брехня!" Его поддержали, среди
мужских степенных голосов - несколько возмущенных женских. Апейку эти
голоса успокаивали и ободряли. Но тревога не проходила: удар был тяжелый,
опасный. И все же Апейка старался не выдавать волнения: не только потому,
что на него смотрело столько глаз. Где-то там, среди добрых, приязненных,
помнил он все время, следили глаза, которые жаждали ему беды и боли.
- Почему я Апейка, а не Апенька, - заговорил он как можно спокойнее, с
достоинством, - об этом лучше спросить у того пьяного попа, который
записывал меня в метрическую книгу... - Кто-то засмеялся, другие
поддержали сочувственным говорком. Апейка понял, что тон взят правильный:
заговорил снова с той же спокойной насмешливостью: - А как я скрывал, кто
мой брат и кто мой отец, - так это неизвестно только тому, кто писал
записку... Хотя, - Апейка будто одумался, - он, наверно, знает это лучше
других...
Опять засмеялись, кто-то крикнул, невесело, даже угрожающе: ч
- Знает!
Апейка переждал шум, сказал коротко, твердо:
- Сала у брата я не брал. Не брал и, значит, не ел.
Ни одного фунта. И брать не думаю. - Эти слова его также шумно
одобрили..Он помолчал, подумал. - Что касается третьего вопроса, то, -
Апейка глянул на Белого, - он, можно сказать, не ко мне. Этот вопрос - к
комиссии.
Белый кивнул, что согласен с ответом. Спросил зал, какие к товарищу
Апейке вопросы. Постоял, обвел взглядом зал.
- Что тут спрашивать! Знают все.
- Свой человек!..
Белый терпеливо подождал. Постучал карандашом по графину. Говор притих.
- Кто хочет выступить о товарище Апейке?
- Выступления здесь ясные! Хороший человек!
- Справедливый!
Белый, прищурив глаза, вгляделся: кто там говорит?
Встал мужик, крупный, широкий, в расхристанной поддевке.
- Это я сказал! - Апейка узнал: "Сопот, рабочий с мельницы". Белый
попросил его выйти к столу, но Сопот только повел плечом. - И тут хорошо.
Среди народа. Удобней...
Дак вот говорю: хороший человек! Хороший, обходительный! .. Словом,
партейный!.. Вот и все!
Мужик глянул на Белого, на Апейку, степенно, с достоинством сел. Белый
снова спрашивал, кто еще скажет; снова был шум, слышалось: "Что тут
говорить попусту!", "Ясно все!", "Свой человек!" Тогда поднялась, немного
постояла, потом медленно пошла к столу Михаленко Ольга, смуглая, черная,
как цыганка, швея из артели. Апейка хорошо знал ее: она была секретарем
комсомольской ячейки артели, не раз приходила к нему. Совсем недавно
возмущалась в его кабинете, что заведующий артелью и кладовщик разными
махинациями наживаются на чужом труде, воруют, пьянствуют. Была еще - тоже
совсем недавно - с просьбой: добивалась денег на ленинский уголок. Тихая,
она запомнилась Апейке и какой-то, необычной при этой тихости, твердостью,
упорством. Несмелая, похожая на цыганку, девушка эта судила все строгой,
неизменной мерой требовательной совести.
Она и тут заговорила тихо, как бы несмело, однако стой верой в свою
правоту, которая заставила всех слушать.
- Тут читали записки, в которых товарища Апейку как бы виноватят в том,
что у него плохой брат. И еще делают такой намек, что, имея такого брата,
можно ли занимать место в райисполкоме. Я не знаю, кто это писал, но по
тому, что он написал, видно: человек он злой. Человек, который ищет, за
что ухватиться, чтоб втоптать нашего председателя в грязь. Втоптать ни за
что ни про что! - Она будто не слышала одобрительного гула в зале: жила
одним своим волнением - высказать все, до конца. - Конечно, яблоки с одной
яблони недалеко падают. Это правда. А люди каждый живет своим разумом, у
каждого своя дорога. Брат брату, говорят, по несчастью друг. Это все равно
как для сегодняшнего собрания сказано: такой брат, как у нашего
председателя, - это правда, несчастье. Да еще если про того брата
напоминают тебе, если его привязывают на шею, чтоб утопить тебя. - Она
переждала говор, заявила убежденно: - Надо не искать, кого б еще
привязать, а надо поглядеть - кто сам тот, кого собрались чистить. Какая у
самого у него душа, или это душа большевика, или - кулака, спекулянта. У