Страница 24 из 71
шую в то время карикатуру. На рисунке изображен боль
шой стол, покрытый зеленым сукном, и стоящий на нем
обычный канцелярский прибор с двумя чернильницами.
В каждую из чернильниц вертикально воткнуто гусиное пе
ро. Над перьями хитрой вязью сделана надпись: «Наше
оружие для разрешения насущных вопросов». На первый
взгляд, как будто бы довольно беззубая издевка над бю
рократическим бумагомаранием. Но присмотритесь к перь
ям и надписям внимательно, и вы откроете в их очертаниях
что-то совсем иное. Вы увидите виселицу с петлей, и си
луэты солдат, бьющих в барабаны, несущих розги, целя
щихся из ружей. Так вот каково истинное оружие» цар
ского правительства «для разрешения насущных вопро
сов»!
Старик-цензор, смотревший карикатуру, не заметил ее
внутреннего яда и пропустил. Начальство повыше открыло
злоумышленный замысел художника и пришло в ярость.
Старик-цензор за несколько месяцев до пенсии был от
ставлен от службы, а журнал «Свет и тени» закрыт. Дяде
же Мише пришлось спешно эвакуироваться из Москвы. Он
как-то рассказывал об этом эпизоде:
— Условились с Пушкаревым рисовать на животрепе
щущие темы... вот и доживотрепетался до виселицы!
Однако дядя Миша не угомонился. Из Москвы он попа
дает в Тифлис, где в то время издавался юмористический
журнал «Фаланга», старавшийся насадить в России полити
ческую карикатуру. Чемоданов с бешеной страстью вновь
бросается в борьбу. В течение нескольких месяцев он
колет, жалит, до крови кусает царскую реакцию на
страницах «Фаланги» — и опять внезапный удар грома
с бюрократического Олимпа: наместник Кавказа закрывает
журнал «за представление цензуре статей и рисунков,
неудобных к печатанию и по направлению вредных». Но
«Фаланга» не хочет умирать и спустя короткое время воз
рождается в форме журнала «Гусли». Однако цензура
тоже не хочет умирать, и очень скоро ее дамоклов меч
обрушивается и на «Гусли»: в июле 1882 года они замолк
ли навсегда.
Дядя Миша опять в Москве. Он кончает свой сильно
затянувшийся университет, но душой живет теперь в ре
дакции юмористического журнала «Будильник», где в то
время собралась совсем не плохая компания: В. Дороше
вич, поэт В. Гиляровский («Дядя Гиляй»), юморист П. Сер-
геенко (впоследствии толстовец), начинающий художник
Левитан, начинающий писатель Чехов, выступающий под
псевдонимом «Антоша Чехонте». Вплоть до конца 80-х го
дов дядя Миша, выступающий под псевдонимом М. Ли
лии (в честь тети Лили), ведет на страницах «Будильника»
отчаянную борьбу с надвигающейся беспросветной поли
тической реакцией. Его карикатуры этого периода явля
ются критической летописью тогдашней русской жизни.
Расслоение крестьянства, крепнущая буржуазия города и
деревни, дикий произвол самодержавия, бессилие земской
медицины и учительства в борьбе с темнотой народа, тру
сость и продажность печати — все это и многое другое
остро, реалистически показано в рисунке Чемоданова.
Но тучи на политическом горизонте России становятся
все гуще, общественная атмосфера все душнее, цензоры
все придирчивее и свирепее. На читательском рынке спрос
растет на легкую, обывательскую юмористику с ловлей же
нихов, травлей злополучной тещи, супружескими изменами
и т. п. Д я д я Миша не может и не хочет скатиться в это
болото пошлости и оскудения, и он решает бросить каран
даш карикатуриста. В одной из тетрадей Чемоданова есть
такая запись:
«Я хотел быть врачом, но думал врачевать не отдель
ных индивидуумов, а общественные язвы, и орудием исце
ления я избрал не скальпель, а перо и карандаш... Да, ору
дие сатиры было когда-то заманчиво для меня, я мечтал
быть Щедриным в своей карикатурной деятельности. Но
б е с п о щ а д н а я ц е н з у р а о б р е з а л а к р ы л ь я , и
я, убежденный в бесполезности или, по крайней мере, в
ничтожной полезности своей карикатуры при настоящих
цензурных условиях, складываю излюбленное оружие и
переменяю перо и карандаш на скальпель и стетоскоп».
Это трагический документ. Но он был продиктован чер-
86
ной реакцией безвременья конца 80-х годов, той самой ре
акцией, которая окрасила в такие мрачные тона и творче
ство Чехова.
Дядя Миша покидает Москву и едет на родину, в Вят
скую губернию, где работает в глухом селе в качестве зем
ского врача. Потом он опять возвращается в Москву и за
двадцать пять рублей в месяц (!) становится ординатором
знаменитого в то время профессора Склифассовского. Одно
временно он дает блестящие иллюстрации к учебнику ана
томии профессора Зернова. Потом он увлекается областью
зубоврачевания и становится ее фанатиком. В течение ряда
лет он редактирует журнал «Одонтологическое обозрение»,
работает на Высших зубоврачебных курсах, читает докла
ды в различных научных обществах и на съездах. Вместе
с тем дядя Миша становится одним из самых популярных
дантистов в Москве. В его приемной всегда длинная оче
редь больных — нередко самых именитых граждан горо
да, — которые терпеливо ждут часами. Пациенты, а осо
бенно пациентки, приходят к доктору с работой, с книгами,
с вязанием, с вышиванием, приносят бутерброды и фрукты,
располагаются по-домашнему, знакомятся, судачат, зани
маются сплетнями и флиртом. По Москве в то время хо
дил рассказ, как двое молодых людей, познакомившись на
приеме у дяди Миши, за время лечения зубов пережили
страстный роман, закончившийся счастливым браком. Дядя
Миша был посаженым отцом у них на свадьбе.
По натуре Чемоданов был человек крайне беспорядоч
ный, но работать любил «на совесть». Поэтому с каждым
пациентом он возился долго и обстоятельно. А так как
пациентов было много и дядя органически не способен был
выдерживать точные сроки, то в его порядке дня получал
ся невероятный хаос. Больных он начинал принимать с
семи часов утра, кончал работу поздней ночью. Спал не
сколько часов, питался урывками и в совершенно неполо
женное время. Сплошь да рядом он до такой степени утом
лялся, что, садясь один (вся семья уже спала) часа в два
ночи поесть, он засыпал за столом с непережеванной пи
щей во рту. Тетя Лиля рассказывала, что однажды крыса
(которых вообще в доме было много) вскочила на стол и
откусила половину котлеты, торчавшей из дядиного рта.
Но дядя спал и ничего не заметил.
Так проходят годы, 90-е годы.
Но вот в политической атмосфере России начинают дуть
87
все усиливающиеся революционные ветры. В темносвинцо¬
вом своде неба все чаще образуются прорывы, сквозь ко
торые на землю падают лучи солнца. Почва под ногами
царизма колеблется. В народных массах, и прежде всего в
рядах пролетариата, нарастают все большие беспокойство,
волнение, воля к борьбе за освобождение. Идет 1905 год.
И в душе дяди Миши, как в полупотухшем костре под
слоем пепла, вновь начинает разгораться тот боевой дух,
который согревал его в молодости. Чемоданов никогда не
был строго партийным человеком. В дни «Света и тени»
он отражал настроения революционного народничества, но
и тогда он не был «народником» в тесном смысле этого
слова. В годы безвременья он, подобно моим родителям,
стал одним из тех левых, прогрессивных, антицаристски
настроенных интеллигентов, которые, если можно так вы
разиться, представляли собой «легальную оппозицию» са
модержавию. И теперь, когда первые удары революцион