Страница 20 из 71
на меня потрясающее впечатление. Сильно волновала меня
также Нева, где я мог собственными глазами видеть уже
наяву всамделишные морские суда, приходившие сюда со
всех концов мира. Я часто и подолгу стоял на гранитных
набережных этой изумительной реки, наблюдая за слож
ными маневрами «финских лайв», за погрузкой иностран
ных пароходов, за торопливой беготней крохотных
финляндских пароходиков, бороздивших, точно большие
темносиние жуки, невские воды в самых различных на
правлениях.
В сентябре 1893 года, за несколько недель до нашего
приезда в Петербург, в Финском заливе бесследно погиб
со всем экипажем броненосец русского флота «Русалка».
Не спасся ни один человек. Больше того, все попытки
разыскать хотя бы самое судно оказались тщетными. Эта
непонятная катастрофа в то бедное событиями время яви
лась первоклассной сенсацией. О ней много говорили, о
ней много писали газеты. Я помню, как в нашем доме за
чайным столом на все лады обсуждались обстоятельства
гибели «Русалки» и строились разнообразные теории для
объяснения ее исчезновения. Но ничего объяснить они не
могли, и тайна попрежнему оставалась тайной. «Русалка»
была найдена только сорок лет спустя, уже в наши, совет
ские, времена, Эпроном, но ее странная судьба оказала
сильнейшее влияние на мое детское воображение, еще бо
лее обостряя мой интерес и мое увлечение морем и судо
ходством.
По приезде в Петербург отец стал работать в Инсти
туте экспериментальной медицины имени принца Ольден¬
бургского, с которым, между прочим, тесно связан был
покойный И. П. Павлов. Помню, как он был тронут, когда,
встретившись с ним в 1935 году в Лондоне, я рассказал
ему о моей родственной связи с этим научным учрежде
нием. Иногда отец, по старой привычке, брал меня с собой
в институт, но здесь мне нравилось меньше, чем в нашей
скромной омской лаборатории. Здесь было слишком много
людей и слишком узкое поле для моей активности, а по
тому скоро я прекратил свои визиты в институт.
Наша семья поселилась на Петербургской стороне.
Квартира состояла из трех маленьких комнат и кухни, рас-
71
положенных в третьем этаже промозглого каменного дома.
Окна выходили во двор; однако, на наше счастье, этот
двор не походил на типичные петербургские дворы-колод
цы, а был открыт с двух сторон и даже заканчивался не
большим садом с двумя клумбами и несколькими чахлыми
деревьями. В целях экономии мать сама готовила и нани
мала одну прислугу, которая и комнаты убирала и за
детьми ухаживала.
Сразу же по приезде в Петербург я поступил в Веден
скую гимназию, которая находилась в двух шагах от на
шей квартиры. Гимназия эта по тем временам была боль
шая, число учащихся в ней достигало пятисот человек,
имелся ряд параллельных классов. В моем классе, напри
мер, было пятьдесят учеников. Два года, проведенные
мной в Веденской гимназии, не оставили в моей памяти
сколько-нибудь ярких следов. Учился я в общем легко И
хорошо, часто бывал первым учеником и при переходе из
первого класса во второй оказался единственным перешед
шим без экзаменов и с первой наградой. В эти годы я
больше всего увлекался географией и не только знал
учебник на-зубок, но и много читал по данному предмету
сверх программы. Кроме того, я очень любил рисовать
карты, и если по выполнению они часто бывали далеки от
совершенства, то зато работа над ними постепенно накоп
ляла в моей голове большое количество точных сведений
о конфигурации берегов и морей, о течении рек, о место
положении городов и горных хребтов. Эти подробные гео
графические знания сослужили мне большую службу в мо
ей последующей жизни.
К концу моего пребывания в Петербурге я очень заин
тересовался астрономией. Толчком для этого послужила
только что вышедшая тогда на русском языке книга не
мецкого профессора Клейна «Астрономические вечера», ко
торую мне подарил отец. Я даже познакомился с перевод
чиком этой книги, неким С. Сазоновым, который казался
мне тогда полубогом, обитающим на вершинах литератур
ного Олимпа. Однако своей высшей точки моя страсть
к астрономии достигла три-четыре года спустя, и я вер
нусь к этой теме несколько позднее.
Дома по усиленному настоянию матери я брал уроки
игры на скрипке, но, как я уже раньше говорил, душа
моя не лежала к этому инструменту, и я всячески отлы
нивал от серьезной учебы. Когда мать упрекала меня в
72
том, что я играю всего лишь час-полтора в день, в то
время как Пичужка проводит за роялем по три часа, я
задорно отвечал вычитанной откуда-то сентенцией:
— Шопен не позволял своим взрослым ученикам играть
больше трех часов в день, чего же требовать с таких кло
пов, как мы с Пичужкой?
В Петербурге я впервые познакомился с театром. По
мню, с каким необычайным волнением я шел с матерью на
утренник, где исполняли «Горе от ума». И пьеса и игра
произвели на меня огромное впечатление, и я долго после
того не мог успокоиться. Позднее я видел «Миллион тер
заний», «Мертвые души», «Плюшкина», «Две сиротки»
(Ф. Коппе) и некоторые другие произведения. Чаще всего
мать водила меня в театр Кононова — небольшой, бедный
театр, где не было даже оркестра, но где тем не менее
хорошо играли и хорошо подбирали пьесы. Замечательно,
однако, что мои родители ни разу не свели меня ни в
оперу, ни в балет. Насколько понимаю, они, следуя риго
ристическим традициям своей юности, считали эту форму
театрального искусства недостаточно серьезной. Данный
пробел в своем театральном образовании я с избытком
наверстал спустя несколько лет, когда в 1901 году попал
в тот же Петербург уже в качестве студента.
К описываемому периоду относится и начало моего бо
лее систематического и самостоятельного чтения. Родители
нередко дарили мне книжки, по преимуществу научно-по
пулярного характера. Я уже упоминал об «Астрономиче
ских вечерах» Клейна; к той же категории произведений на
до отнести и ряд биографий крупных деятелей науки и
техники, как, например, Галилея, Джордано Бруно, Сте¬
фенсона, Фультона и др., из популярной в то время серии
«Жизнь замечательных людей» издательства Павленкова,
которые мне покупали то отец, то мать. Трудно переоце
нить значение подобного чтения для свежего, впечатли
тельного детского ума. Одновременно, однако, я пристра
стился к чтению иного рода, восхищавшему всегда
мальчишек в возрасте десяти-двенадцати лет, — к чте
нию романов Майн-Рида, Фенимора Купера, Жюля Верна.
В петербургский период меня больше всего увлекал Майн-
Рид, и одно время мое воображение до такой степени было-
насыщено скальпами, томагавками, трубками мира, сви
стами войны, что даже во сне я воображал себя то «Твер
дой Рукой», то «Огненным Глазом», ведущим краснокожих
73
к победам над белыми. Вкус к Жюлю Верну развился у
меня несколько позднее. Я перечитал почти все произве-
дения этого изумительного пионера научной фантазии, но
самое глубокое и длительное впечатление на меня произ
вели два его романа — «Таинственный остров» и «При
ключения капитана Гаттераса». Чтение дополнялось слу
шанием публичных лекций на научно-популярные темы в
существовавшем тогда в Петербурге так называемом
Соляном городке. Это было хорошо организованное про
светительное учреждение, около которого группировались
крупные научные и литературные силы. Лекции были от