Страница 16 из 71
Верного. На стоянке у одной горной речки я бегал с сач
ком по полю, гоняясь за красивыми бабочками. Вдруг не
ожиданно я остановился, как вкопанный. В нескольких
десятках саженей от меня, под небольшой купой деревьев,
был Степаныч, но в каком виде! Весь красный, разъярен
ный, озверевший, он бил по лицу моего друга Карташева.
Его огромные железные кулаки методически ходили взад
и вперед, и голова Карташева как-то беспомощно мота-
57
лась из стороны в сторону. Из губы у Карташева текла
тонкая струйка крови. В мгновенье ока я был около Сте-
паныча и, вне себя от бешенства, закричал:
— Стой! Стой!.. Не смеешь! Я папе скажу.
Оторопевший от неожиданности, Степаныч остановился
и, увидев меня, выругался матерными словами. Однако
желание продолжать расправу, видимо, у него пропало, и,
еще раз выругавшись, фельдфебель круто повернулся и
пошел к лагерю. Когда Степаныч был уже далеко, я спро
сил обтиравшего кровь Карташева:
— За что это он так тебя?
Карташев замялся и стал смущенно теребить свою гим
настерку. Я, однако, не отставал. Наконец Карташев, гля
дя в сторону, вполголоса заговорил:
— Как, значит, по осени забрили меня, мамаша, значит,
дала мне три рубли на дорогу... Береги, говорит, на чер
ный день пригодится... А дьявол энтот, Степаныч, дознал
ся ноне... Ну, стал приставать: отдай да отдай ему три
рубли... По-читай, всю дорогу от Семипалатинска пристает.
Я и так, и сяк, самому, мол, нужно... Сегодня поймал ме
ня, да и пошел, да и пошел... Мы, говорит, через три дня
в Верном будем. Ты, сволочь такая, тамо останешься, а я
в Омск ворочусь. Давай, говорит, деньги чичас, сей ми
нут... А не дашь, дык долго меня поминать будешь... Ды
как почнет по мордасам лупить, как почнет...
В тот же вечер за ужином я с возмущением рассказал
обо всей истории отцу и сидевшему с нами командиру
партии. Отец многозначительно кивал головой, а офи
цер — военный службист, думавший только о карьере, —
недовольно бросил:
— Вы, молодой человек, лучше бы не вмешивались не
в свои дела.
Я обиделся и ушел спать, не попрощавшись с офицером.
Офицер же, как потом выяснилось, несмотря на щелчок
по моему адресу, все-таки имел разговор по этому поводу
со Степанычем. Не совсем приятный разговор. На следую
щий день Степаныч смотрел на меня волком, не здоровал
ся, не разговаривал. В Верном мы расстались врагами.
У отца с командиром партии отношения тоже расстроились.
Уже много лет спустя отец мне рассказывал, что, после
того как я ушел в тот вечер в палатку, офицер стал осу
ждать не только мой поступок, но и то воспитание, кото-
6 8
рое приводит к такого рода поступкам. Отец рассердился
и с холодным раздражением заявил:
— Солдат бить не полагается.
Офицер пробовал возражать, но отец упорно стоял на
своем. В результате дипломатические отношения между
командиром партии и врачом оказались испорченными...
Да, тени набегали на ясное утро моих жизненных впе
чатлений. Набегали и заставляли задумываться.
Но одновременно сколько светлых, ярких, глубоких, не
забываемых переживаний врезалось в мою память и на
всегда в ней осталось!
Вот одно из них.
Наша партия разбила лагерь в зеленой ложбине меж
гор. К лагерю сошлись и сбежались окрестные жители.
Начинается обмен новостями, мнениями, продуктами. Стар
шина близлежащего селения по-военному представляется
командиру партии и отцу. Это мужчина лет за пятьдесят,
еще крепкий, сильный, с бронзовым цветом лица, с полу
седыми косматыми бровями и бородой. Ломая высокую
баранью шапку, которую мужчины носят здесь в самый
сильный зной, он рассказывает, между прочим, что вер
стах в двух от лагеря есть «чудесный колодец»: в нем
нет дна.
— Как нет дна? — изумляется отец.
Старшина почтительно склоняет голову и, точно изви
няясь за плохое поведение колодца, повторяет, что у ко
лодца так-таки нет дна. Видя наше недоверие, он предла
гает нам самим убедиться в справедливости его слов.
Небольшой компанией, человек в пять, идем к колодцу.
На маленькой песчаной площадке стоит почерневшая от
времени деревянная будочка. Входим внутрь. Перед нами
небольшой круглый водоем в три-четыре аршина в попе
речнике. Вода чистая, как хрусталь, и глубина ее, на пер
вый взгляд, не превышает двух аршин. На дне водоема
мелкий желтый песочек. Он кажется твердым, и невольно
тянет прыгнуть в воду и пощупать его ногой. Присматри
ваюсь внимательно и подозрительно ко дну—песок, как пе
сок. Ничего необыкновенного. Только, если уж очень при
стально смотреть, кажется, будто бы от центра песчаного
дна к периферии одна за другой прокатываются легкие,
едва уловимые песчаные волны. Но, может быть, это
только кажется?
59
— Вот и «чудесный колодец», — говорит старшина. —
Попробуйте бросить в него камень.
Я торопливо хватаю с земли небольшой осколок гальки
и бросаю в водоем. Осколок падает на дно и мгновенно
исчезает где-то в глубине, подо дном. Отец и командир
партии следуют моему примеру — результат получается
тот же.
— Принесите из лагеря веревки, — командует офицер.
Появляются веревки. Офицер приступает к промерам.
Одну веревку привязывают к другой, к концу подвешива
ют тяжелый камень, как грузило. Размахнулись и бросили,
Пятидесятисаженная веревка ушла под песочек водоема
и дна не достала. Старшина с удовлетворением смотрит
на колодец, который его не выдал, и убежденно прибав
ляет:
— Не родился еще человек, чтобы до дна достал! Этто
много сюды приезжало народов и пробовало, вот, как вы
же, да все бестолку.
Старик запирает деревянную будку, а мы возвращаемся
в лагерь, оживленно обсуждая только что виденную за
гадку природы...
Или еще. Мы ночуем у самого берега озера Балхаш.
Озеро огромное — верст четыреста в длину и от двадцати
до пятидесяти в ширину, точно огромная гусеница, вытя
нувшаяся с запада на восток. Теперь район озера Бал
хаш — крупный индустриальный центр, выросший по ма
новению волшебного жезла сталинских пятилеток. Тогда,
полвека назад, здесь была пустыня, и низкие берега озе
ра были покрыты густыми зарослями исполинского трост
ника, в которых водились кабаны и тигры. Глубокая ночь.
Лагерь спит здоровым, крепким сном. Часовые с трудом
преодолевают дремоту...
Вдруг ночную тьму резко разрывает грозно-могучий не
человеческий рык. Еще раз! Еще раз! Рык приближается.
Рык становится все громче, все страшнее. Это тигр.
Лагерь мгновенно оживает. Перепуганные новобранцы
вскакивают с постелей и начинают метаться между палат
ками. Им, омским, тобольским, тюменским парням, ни
когда не приходилось встречаться с тиграми. Волк, мед
ведь, росомаха — другое дело. Но тигр! Большинство из
них до сих пор о таком звере даже и не слыхало.
Я тоже просыпаюсь и в рубашке выскакиваю из палат
ки. Тигр? Где тигр? Ведь это так страшно и так захваты-
60
вающе интересно. А тигр между тем бродит в ночи где-то
тут, совсем близко. Его грозный рык, от которого душа
замирает, слышен то здесь, то там. Кто-то из солдат да
же утверждает, что он видел его собственными глазами
вот только что, вот в «эфтом самом месте».
— Зажечь костры! — приказывает командир партии.
Через минуту в разных концах лагеря вспыхивают огни.
Еще мгновение — и они вспрыгивают длинными языками к