Любовные утехи богемы

Женщины не ошибались в том, кто позволял себе все. Этого, однако, было слишком мало. Трещина, которая пересекала череп молодого красавца, доводила его до крайностей. «Я люблю излишества, — признается он, — это моя натура. С того момента, как меня что-то привлекло, я бросаюсь в это и не расстаюсь с ним больше определенное время… Но неизбежно приходит пресыщение, и оно настолько сильно, что любой ценой необходимо, чтобы я делал что-то другое, и нередко — прямо противоположное». «Если уж однажды удалось оседлать лошадь дьявола, необходимо, чтобы она скакала до тех пор, пока не сломает себе шею», — писал он одной из своих любовниц. Гюго заметил эту особенность Мюссе, хотя и не смог разгадать ее природу. На следующий день после того, как ему представили молодого поэта, он писал, что у него странное лицо, и странность его заключается в том, что вместо бровей у него красная полоса. Это знак нервной слабости, которая иногда вводила его в жестокие приступы страха. «Мои нервы настолько расшатаны, что я немного беспокоюсь за себя», — скажет он позже Жорж Санд. Неумеренное употребление алкоголя еще больше усилило его болезненность. «Доктор Мартен говорил мне вчера, что он часто видел, как Мюссе пил свой абсент в кафе де ля Режанс, — будет рассказывать Гонкур, — неразбавленный абсент. После чего к нему подходил официант, протягивал ему руку и, поддерживая, вел к фиакру, ожидавшему его у двери». Этот сорокалетний старик доабсентился семь лет спустя.

Но в 1830 году Мюссе было всего двадцать. Он признавался в том, что:

Тем, кто спрашивал его о занятиях, он отвечал: «Я представляю отчеты о маленьких театрах (всегда в «Тамп»), я сочиняю стихи из любви к парадоксам, я целуюсь от нечего делать, сладострастно пью и курю — вот и все!»

Каждый вечер его можно было видеть в одном из кафе на бульваре, где он усаживался за столик вместе с Арсеном Уссеем и другими горячими головами вроде Арвера (автора сонетов), Роже де Бовуара, Малитурна или Альфреда Татте, его друга со времен учебы в колледже, ставшего ему почти братом. Сент-Бев описывает его как человека самоуверенного, «убежденного в своей неотразимости и преисполненного гордостью жизнью». Несознательный, как и все счастливые люди, в том, что касается границ в общении с окружающими, он, не колеблясь, желчно критиковал тех, кого он видел в публичных домах. Он часто занимал деньги, особенно если его сжигало желание: «Говорят, что вы больны, мой друг; когда вы умрете, вы должны оказать мне одну услугу, иначе же я и сам уйду завтра в мир иной. Вчера совершенно неожиданно я переспал с одной проституткой, самой красивой женщиной из тех, кого я видел в моей жизни. Эта женщина — содержанка, тем лучше. Сказать вам по правде, я безумно в нее влюблен, я просто обязан провести с ней сегодняшний вечер, в ином случае я подохну. Однако вы наверняка думаете, что это не иначе как публичный дом. Если вы верите моему слову, пошлите мне пятьдесят франков, которые я верну вам послезавтра, в среду. О, мой друг! Какая женщина!»

«Безумства» Мюссе и очень свойственная ему манера похваляться с единственной целью — позабыть хотя бы на мгновение о законе тяготения, совершенно озадачивали этого старого отшельника Сент-Бева, которому было не под силу понять расточительность молодого человека. Так, например, когда Мюссе получив четыре тысячи франков за авторские права, моментально растратил их, пригласив на шикарный обед у Вери пять или шесть проституток, Сент-Бев возмутился тем, что поэт, который так пил, практически отсутствовал на этом празднике: «Что касается меня, то самый значительный упрек, который я высказываю Мюссе, когда он хотел позволить себе этот каприз воображения и воплотить, хотя бы один раз, свой идеал оргии, состоит в том, что он пришел туда уже пьяным и будучи не в состоянии морально насладиться своим исполнившимся желанием. Даже непристойности следует совершать деликатно».

Казалось, что там, где другие лишь топчутся на месте, шлепая по грязи, Мюссе летал. Однако этим он был обязан своей привлекательности, эфемерность которой не была для него тайной. И тогда, чтобы не упасть на землю и еще несколько мгновений продержаться в воздухе, он прибегал к пуншу и шампанскому. Если же вину не удавалось дать ему то, чего он так жаждал, он добавлял к нему стаканчик плодовой водки. Его друзья ничего не предпринимали, чтобы остановить его, так как «когда он пьян, он совершенно очарователен» (так писал Стендалю Мериме в конце лета 1831 года). Вечеринка, о которой идет речь, состоялась в одном маленьком ресторанчике на улице де ля Драпери. Там были его друзья — Делакруа, Орас де Вьель-Кастель, Саттон Шарп. По неизвестной причине Мюссе на протяжении всего обеда был каким-то возбужденным, принимал странные позы и не переставал вести себя как-то неестественно. Лишь после десерта шампанское исправило его плохое настроение. Он снова стал естественным и веселым, и в театральном порыве сексуального возбуждения предложил всем закончить вечер в борделе у Лериша. «Я покажу вам возбуждающий спектакль, — говорил он, — я овладею женщиной на столе при свете двадцати пяти свечей, не менее, ибо это настоящее ночное солнце, и вы увидите все до последнего». Дело было быстро решено, и все без исключения, аплодируя этому по-настоящему оригинальному предложению, направились на улицу дю Азар. Путь оказался долгим, так как в ту ночь на Бульварах было неспокойно, и Национальная гвардия, обеспокоенная тем, как бы это волнение не переросло в бунт, была особенно нервозной и дотошной. Наконец, добрались. Как только Мюссе вошел, у него пошла из носа кровь. Остальные, распалившись из-за ожидания, не придали этому никакого значения и, смеясь, увлекли его с собой вверх по лестнице в маленький салон, где должно было состояться представление. Но Мюссе больше не смеялся: покачиваясь, он при помощи бесконечных «но» и «нет, напротив» пытался уклониться от исполнения своих обещаний. Появилась его партнерша и заняла свое место, но Мюссе, как это многие уже начали предчувствовать, так и не смог войти в свою роль. Позвали двух девиц, очень красивых и очень опытных. Ничего… Их умение оказалось бессильным.

Добропорядочным женщинам и комедианткам, которые имели с Мюссе половую связь, никогда не удавалось удовлетворить этого человека с оголенными нервами, который в одно мгновение переходил от страстного поиска романтической любви к тяжеловесной эротической сарабанде. «От вашей мудрости меня бросает в холод, — говорил он Рашели, великой трагической актрисе, которая была очень добра к нему. — Если я тащу ужинать созданий, которые еще не стали женщинами, то лишь потому, что они выводят меня на дорогу моих видений».

Хотя он и отдавал предпочтение шлюхам с улицы Бреда, его жизнь все-таки постоянно балансировала между этими двумя крайностями…

«Альфред продолжает нырять к девочкам. Он оставит у них свой гений и свое здоровье. Какое ужасное самоубийство!» — пророчествовал в начале 40-х годов его друг Татта.

— отвечал Мюссе.

Эта необходимость в шлюхах будет преследовать его на протяжении всей жизни. Несмотря на то, что сексуальная невоздержанность проявлялась у Мюссе лишь время от времени, шлюхи де ля Фарси и госпожи Планес все равно составят для него, часто нетрезвого, а иногда одолеваемого нервными приступами, основной предмет его одержимости. После тридцати он все свои случайные заработки тратил на девочек. Пятьсот франков, которые он в 1852 году получил за репризу «Не нужно ни в чем клясться», пошли на оплату ночного ужина у «Четырех Провансальских братьев». Уссэй, который присутствовал там, рассказывал, что Мюссе привел туда пять очаровательных «одалисок без сераля», которых он случайно нанял. Я привел пятерых, заявил он сразу же, только потому, что всегда есть одна, которую нужно выставить за дверь. Все раскричались, убеждая его, что ни одна из них не заслуживает того, чтобы ее выставили. Праздник затянулся до рассвета. Неизвестно, как красавицы вернулись домой, но зато можно с уверенностью утверждать, что Мюссе домой вернули, так как сам он был неспособен даже пошевелиться.