Страница 5 из 42
Быстро промелькнули центральные площади и проспекты, заполненные пестрой толпой. Проплыл в вышине золоченый купол Исаакия, показалась и исчезла застывшая над Невой фигура Медного Всадника, ее сменил величественный монумент защитникам Ленинграда в годы войны. Автобус свернул на Московское шоссе.
Затем скрылась из глаз и южная окраина города с современными новостройками.
— Ну теперь дорога прямая до самого Новгорода, — обернувшись на секунду, сообщил водитель автобуса Валерий Соловьев. С виду ему лет тридцать, не больше, но чувствуется, что шоферский стаж у него уже за плечами немалый. Баранка надежно покоится в сильных руках, движения точны и неторопливы. Не отрывая взгляда от дороги, он попутно успевает непринужденно болтать со студентами. И те тоже держатся с ним по-свойски.
Родители Валерия живут в Торопце, и он, естественно, рад случаю повидать их. Да и у всех в автобусе настроение приподнятое, бодрое. Солнце ласково светит в лицо, сухой асфальт упруго подталкивает колеса автобуса, унося его все дальше и дальше от Ленинграда. В приоткрытые окна врывается свежий лесной воздух.
Тосно, Ушаки, Шапки… И вновь березовые и еловые перелески. Речушки Тигода, Кересть, Полисть зеркальной поверхностью отражают бездонную голубизну неба. Прибрежные кусты ивняка задумчиво свесили в воду зеленые ветви.
— Заяц! — вдруг воскликнул Валерий. — Смотрите, заяц!
Все прильнули к окнам. Действительно, впереди на шоссе зайчишка, уши торчком, в оцепенении уставился на приближающийся автобус.
Резкий гудок вывел его из неподвижности, и, сорвавшись с места, серый помчался по шоссе впереди автобуса, задрав кверху маленький хвостик и смешно вскидывая зад. Новый отрывистый сигнал заставил его под общий хохот высоко подпрыгнуть и метнуться в сторону. Перемахнув через придорожную канаву, он исчез в кустах.
— Ну и шустер! — заметил, усаживаясь на место, Женя Журкин.
— Вот именно. Где уж мне было успеть его щелкнуть! — Сережа Жарковский сокрушенно развел руками, как бы оправдываясь перед товарищами за то, что не запечатлел на пленке забавный эпизод.
Автобус между тем уже пересек границу Новгородской области, на дорожном указателе появился старинный новгородский герб: два медведя, поднявшиеся на задние лапы, скрестили длинные копья. Под ними две рыбы на голубом поле.
— Интересно, что означает этот рисунок? — спросила Таня.
— Многое, — отозвался с переднего сиденья Георгий Алексеевич. — Во-первых, то, что в средние века Новгород окружали дремучие леса, в которых водились медведи, а Ильмень-озеро было богато рыбой. Во-вторых, медведи, заметьте, не просто стоят, но скрещенными копьями преграждают доступ к княжескому трону. Спросите почему? Да потому, что Новгород ведь сам избирал себе князя для защиты от внешнего врага. Так что вопреки воле веча никто не вправе был посягать на новгородский стол и вмешиваться в дела управления городом.
— Вот, оказывается, как все непросто, — протянул кто-то из ребят, внимательно слушавших рассказ Карцева.
— Конечно, — согласился Георгий Алексеевич. — В рисунке любого герба, как и во всяком символе, заключено почти всегда сложное социально-историческое содержание. И новгородский герб — наглядный тому пример.
Первая остановка километрах в тридцати пяти от Новгорода. В селе Подберезье на полуразрушенной крепостной стене гранитная доска со словами:
«Здесь 14 января 1944 года началось наступление войск 59-й армии Волховского фронта по освобождению Новгорода и области от немецко-фашистских захватчиков».
Моторово, Турбачино, Наволоки — это уже предместья древнего города. Ленинградское шоссе неприметно перешло в Ленинградскую улицу, в конце которой блестели на солнце купола Новгородского кремля.
Путешественники сразу окунулись в шумную городскую толчею. Группы советских и зарубежных туристов, поминутно сновали машины и автобусы всевозможных марок.
— А еще говорили, будто Новгород был разрушен, — удивленно заметила Таня.
— Он и был разрушен фашистами до основания, — ответил ей Володя Громов. — После них в городе не уцелело и десятка домов, поэтому все пришлось строить заново.
— И кремль тоже?
— Нет, — повернулся к ним Георгий Алексеевич, — там оккупанты только содрали позолоту с купола Софийского собора, сломали памятник «Тысячелетие России», ну и, конечно, в отдельных местах бомбами и артиллерийским огнем проломили стены. Но все это уже удалось восстановить.
…Покружив еще немного по центру, автобус подкатил к новой гостинице «Волхов». Ее стройный нарядный фасад обращен к скверу против высокого здания Дома Советов, увенчанного развевающимся алым стягом с серпом и молотом.
В просторном вестибюле гостиницы, где путешественников ждали удобные номера, было многолюдно. У сувенирного киоска и стойки регистратора звучала разноязыкая речь. Ресторан, куда в первую очередь устремились проголодавшиеся с дороги ребята, оказался переполнен.
— У меня предложение, — подняла руку Алла. — Мы проезжали тут где-то неподалеку ресторан «Ильмень». Давайте попытаем счастья там.
Предложение не встретило возражений. Однако и в «Ильмене» пообедать удалось лишь благодаря любезности директора ресторана, который, узнав, что группа прибыла прямо из Ленинграда, разрешил обслужить их в перерыв.
Все очень устали, но все же не в силах были отказаться от короткой вечерней прогулки по городу. Накупив памятных значков Новгорода и областных райцентров с изображенными на них медведями, отправились на боковую. Выехать на следующее утро предстояло рано — дней, отведенных на поездку, было не так уж много. Поэтому более подробное знакомство с древними памятниками Новгорода решили отложить до того времени, когда их ушкуи пойдут по Волхову.
Солнце еще не успело подняться над седым Ильмень-озером, когда, подкрепившись на скорую руку в гостиничном буфете, наши путешественники тронулись в путь. Он вел их через северный Озерный край первых славян-поселенцев, которые пришли сюда в VII–VIII веках, привлеченные изобилием дичи в окрестных лесах, и по сей день поражающих неповторимой красотой — стройными белоствольными березами, задумчивыми ветлами, коренастыми, могучими дубами. И кажется, будто прозрачная голубизна лесных озер перелилась в глаза местных девушек, рассыпалась по лугам яркими каплями незабудок, протянула лазурные нити в цветении льняных полей…
Все это великолепие и раздолье проявилось в натуре осевших здесь людей, охотников и рыболовов, тягой к свободной, вольной жизни, отразилось в самобытной прелести сложенных ими песен и легенд, которыми издавна славился Приильменский край.
В пути Георгий Алексеевич рассказал ребятам поэтичное предание, которое услышал в один из прошлых приездов сюда от старожилов.
Некогда, гласит оно, пришли на дикие ильменские бреги два брата-витязя — Словен и Рус. В поисках подходящих земель двигались они на север, и вот наконец достигли озера великого, и остановились, зачарованные его красотой. В том озере было вдоволь рыбы, в окрестных лесах водился пушной зверь, а на зеленых лугах паслись стада туров.[1] И решили братья тут поселиться. Старший по совету волхвов основал на северном берегу озера город Словенск Великий, ставший затем Новгородом, и вытекавшую из озера большую реку назвал в их честь Волховом. Младший обосновался на южном берегу, у слияния двух рек, и дал им имена своей жены и дочери — Полистьи и Порусьи.[2] Само же озеро братья назвали именем сестры-красавицы Ильмень….
Прямое как струна шоссе, миновав плоскую равнину с раскинувшимися на ней тут и там селениями, вынесло автобус к восточной окраине утопающего в садах города Шимска. Дальше шоссе раздваивалось: одна дорога вела на запад, в сторону Пскова, другая — на восток, к Старой Руссе.
В просветах густой зелени городского парка виднелись памятники боевой славы. В июле сорок первого немного западнее Шимска, под Сольцами, наши войска перешли в одно из первых контрнаступлений, отбросив на запад врага, рвавшегося к Новгороду. Так древняя русская земля стала рубежом, о который разбилась волна гитлеровского нашествия.
1
Туры — дикие быки, ныне вымершие.
2
Впоследствии там возник город Старая Русса.