На перекрестках столетий

— Неуютно все-таки там, в лесу.

— Уж не испугалась ли ты нечистой силы? — спросил ее Женя.

Алла только фыркнула.

— А знаете, откуда взялись все эти лешие и домовые? — спросил Андрей Владимирович.

— Как откуда? — повернулся к нему Женя. — Народная фантазия.

— Так-то оно так. Но не совсем.

— А что еще?

— Без фантазии тут, конечно, не обошлось. И все же в основе всякого поверия, равно как и легенды, лежат обычно действительные факты. Нам, палеонтологам, нередко приходится сталкиваться с разными суевериями, и мы каждый раз убеждаемся, что это не что иное, как попытка объяснить непонятные явления окружающего мира.

Расселяясь по планете, прачеловек оказывался в неодинаковых условиях существования. Там, где эти условия были благоприятными, питекантропы и неандертальцы не остановились в своем развитии и постепенно превратились в «гомо сапиенс» — «человека разумного». Другие же в силу различных причин отстали от них и продолжали вести животный образ жизни. С течением времени они оттеснялись человеком во все более труднодоступные места. В наши дни эти «реликтовые гомоноиды», по определению профессора Б. Ф. Поршнева, подобно ряду млекопитающих, отличаются так называемым «сумеречным» образом жизни и очень редко встречаются людям. Неожиданные столкновения с ними — страшными звероподобными существами с густой темной шерстью, но передвигающимися на двух ногах, — обычно вызывали только ужас, а неумение правильно уяснить себе, что, собственно, представляют эти существа, породило о них уйму всяческих небылиц и суеверий.

У разных народов их называли по-разному. У древних греков и римлян, к примеру, — сатирами, фавнами. В Центральной Европе — гномами, ведьмами. У славян — лешими, домовыми, русалками.

— Мне неоднократно приходилось бывать в Осетии, — подтвердил Георгий Алексеевич, — и там я впервые услыхал о лаг-сырдах, что в переводе означает «человек-зверь», — так местные жители называют снежного человека. Сведения о нем настолько меня заинтересовали, что я несколько раз выезжал в горы Зарамагского района, где он якобы чаще всего встречается.

— И вам удалось его увидеть?!

— Нет, не пришлось. А вот с людьми, которые с ним сталкивались, я разговаривал. Хотя лаг-сырд появляется очень редко, местные жители его хорошо знают, покровительствуют ему, оберегают от назойливых приезжих, скрывая пещеры, в которых он обитает. Мне рассказывали, что ночью лаг-сырд иногда спускается к селениям и даже заходит во дворы. В некоторых дворах ему даже оставляют еду. Особенно любит снежный человек молоко. Среди осетин бытует поверие: кто обидит лаг-сырда или тем более убьет его без необходимости, того ждет несчастье.

Лаг-сырд никогда не нападает на человека с целью убить его. Мне случилось беседовать с женщиной, мимо которой он прошел совсем близко, шагах в пятидесяти. Она его описала. Он высок — около двух метров, широк в плечах, руки чуть ли не до коленей, весь покрыт довольно длинной темно-коричневой шерстью. Ходит, как человек, правда, следы его раза в два больше человеческих.

Вообще о встречах с лаг-сырдом в тех краях существует немало историй, но мне особенно запомнились два случая.

Однажды группа подростков, собиравшая в лесу кизил, увидела лаг-сырда. Ребятишки страшно испугались и бросились наутек. А тот схватил девочку и скрылся в лесу. Долго искали ее, но безрезультатно. Наконец посчитали, что она погибла. И только спустя тринадцать лет один охотник случайно забрел к почти недоступной для человека пещере и обнаружил в ней похищенную. Лаг-сырд вступил с охотником в борьбу, и он вынужден был убить его, а пленница вернулась в аул.

Другой охотник как-то раз ночевал в пещере, куда к нему забрался лаг-сырд. Охотник в страхе схватился за ружье. Однако, к его изумлению, снежный человек оказался женщиной. Они подружились. Она осталась жить с ним в пещере, и каждое утро уходила в горы, и загоняла для него туров и прочую дичь.

— Надо же! А мы об этом ничего не знали, — удивился Женя.

— Так что, друзья мои, — продолжал Георгий Алексеевич, — хотя снежный человек встречается редко, у него порой устанавливаются с людьми некоторые ограниченные формы общения. Вообще же он теперь перестал быть каким-то загадочным существом, да и отдельным ученым известен не со вчерашнего дня. Если не ошибаюсь, первыми, кто более ста лет назад дал ему научное определение, были Геккель и Фохт, назвавшие его «неговорящей обезьяной». В советское время, кроме уже упомянутого профессора Поршнева, профессор Хохлов предложил именовать это существо «первочеловеком», а Горбунов и Крыленко классифицировали его как «эволюционно весьма близкое к человеку животное».

Не кажется ли вам после этого странным, что реликтовые существа, столь уникальные, остаются до сих пор как бы не признанными официальной наукой? Невольно возникает вопрос: почему мы принимаем серьезнейшие меры к сохранению уссурийского тигра или, скажем, белого медведя, а интереснейшие для науки живые, так сказать, неандертальцы, которых на планете совсем мало, предоставлены самим себе? Уверен, что близко то время, когда эти человекоподобные существа будут взяты под надежную защиту и займут место в Красной книге…

Вечером у весело потрескивавшего костра вновь вернулись к событиям этого дня.

— А можно установить, кому принадлежат кости, которые мы нашли? — спросил у Андрея Владимировича Володя Громов.

— Безусловно, но только после возвращения в Москву. Не сомневаюсь, это были не очень крупные животные. Обращает на себя внимание любопытная особенность: все трубчатые кости расколоты. Следовательно, из них доставали мозг, а это, в свою очередь, подтверждает, что при захоронении была устроена погребальная тризна.

— А почему, как вы думаете, похороны устроили на «спине дракона»? — поинтересовался дотошный Женя.

— Трудно сказать. Тут остается только гадать с большей или меньшей долей вероятности. В качестве одного из предположений допускаю, что умерший был особо почитаемым человеком, например старейшиной племени, и его похоронили в порядке исключения в таком месте, которому поклонялись.

— Выходит, легенда о драконе не содержит под собой ничего реального? — сказал Сережа Жарковский.

— Ну почему же? — возразил Георгий Алексеевич. — Вот Нина Николаевна уже, кажется, набросала приемлемую концепцию и готова поделиться ею с нами. Вы не против?

— Пожалуйста, — нерешительно откликнулась та. — Но это еще сырой материал…

— Ничего, ничего, давайте.

— Хорошо. Мне думается, исходным в этой легенде было удивительное сходство природного останца с каким-то фантастическим ящером, или, как его здесь называют, драконом. В те далекие времена останец этот выделялся на открытом месте, внушал людям суеверный страх. И вот родилась легенда о чудовище, которое вышло из озера и окаменело. Позднее легенду эту отнесли по времени к битве с литовцами. Такие временные смещения в преданиях не редкость. Ну а история с убитым всадником — просто вымысел, дань народной фантазии. К тому же и рассказывают ее всякий раз по-разному: одни говорят, что всадник был убит, другие утверждают, что дракон не только его убил, но и проглотил. Вот, собственно, и все пока.

— Резонно, — заметил Шер. — Если к этому прибавить предположение о том, что похоронен здесь старейшина племени, может быть, даже его вождь, мы, пожалуй, приблизимся к разгадке этого ледникового останца.

— Ну а многочисленные курганы вокруг? — спросил Громов. — Каково, по-вашему, их происхождение?

— Они, Володя, относятся к более позднему времени, — сказал Георгий Алексеевич, — и, по всей вероятности, никак не связаны с легендой о драконе. Однако в таком количестве могильных курганов нетрудно усмотреть известную закономерность, даже, если хотите, преемственность. Быть погребенным подле такого места, возможно, являлось первоначально привилегией лишь наиболее уважаемых лиц, а потом, очевидно, стало обычаем. Здесь могли хоронить павших в сражении воинов…