Страница 6 из 18
– Вот тебе и тихоня, вот и тюфяк. А Катька тоже хороша. Разве можно так с мужиком, каким бы никудышным он ни был? Хотя она и не на такое способна.
– Почему?
– А ты разве не слышал, что мать ее колдуньей, ведьмой в родной деревне считали?
– Слыхал, но не верил. Мало ли чего бабы наплетут. Они на язык остры.
– Может, так, может, нет. В Демидовке, откуда родом Екатерина, живет Анюта, двоюродная сестра наших с тобой баб. Прошлой осенью, если помнишь, погостить приезжала.
– И чего?
Илья поудобней устроился на лавке и продолжил:
– А то, что рассказывала про родню Екатерины. Говорила, что семья ее жила на отшибе. Сами по себе. Самойла, отец Катькин, в городе на заработках больше промышлял. Девку воспитывали мать Рада и бабка Пелагея по прозвищу Блоха.
– А чего Блоха? – спросил Николай.
– Фамилия их Блохины. Так вот Пелагея тайно из уезда баб брюхатых принимала да избавляла от плода. А Рада порчу на людей наводила. Однажды, сказывала Анюта, на двор их пьяный мужик из деревни зашел. У него жена померла, вот, видать, и решил он в отсутствие Самойлы к Раде подвалить. Выпил для храбрости. Погнала его Рада. А через день мужик ни с того ни с сего помер. Лег спать и не встал. Как шел к бабе замужней, многие видели, и как погнала она его, тоже. Старухи тут же приговорили, что Рада в смерти мужика виновата, мол, колдовством в отместку за обиду его извела.
Николай почесал затылок и спросил:
– Ты сам-то в это веришь?
– А с чего тогда здоровый мужик помер? После того как Рада эта его прогнала.
– Да мало ли от чего. Может, удар его во сне хватил?
– Может, и хватил, но послушай, что дальше было. Наверное, от блудниц, которые к Пелагее приезжали, Рада прознала, что Самойла ее в городе с другой бабой живет, и поехала к нему. Застала муженька с бабой, нет ли, неизвестно, только вскорости в деревню гроб с телом Самойлы привезли. Мужики, которые его доставили, сказывали, что на сплаве придавило Самойлу бревном.
– Мало ли сплавщиков давит?
– Немало. Но тогда на сплаве и работы-то толком не имелось. Всего два или три плота связать надо было. Уже сделали, как Самойла вдруг туда полез. А бревна-то возьми и разойдись. Ничего особенного, провалился, такое бывает, выплыть-то нетрудно. Да тут бревно одно ни с того ни с сего поднялось да по башке Самойлу и взгрело. Скажешь, случайность?
– Не похоже. Дальше-то чего было?
– Похоронила Рада мужика своего, потом за травой какой-то на болото пошла, да там и потонула. Никто этого не видел. Но не вернулась баба домой. Так Катька осиротела, до помолвки с бабкой Пелагеей жила, была такой же нелюдимой, как мать и бабка. Девки гулянки, игрища устраивали, а она дома сидела. Видать, бабке своей помогала в греховном промысле.
– А как ее Рыбановы-то нашли? Сколько нормальных девок у нас, в Сарде, в той же Демидовке, я уж про Перово не говорю, а выбрали Алексею Катьку!
– Вот тоже, видать, судьба. Случайно все вышло. Ефрем с Анной ездили на ярмарку, возвращались через Демидовку, за деревней колесо у телеги сорвало. А рядом подворье Блохи. Ефрем зашел к Пелагее, думал мужиков на помощь позвать, а увидел бабку да Катьку. Она и помогла им кобылу подержать. А потом, сам знаешь, сваты, помолвка, свадьба ну и все такое. Увезли Катьку сюда. А почему Ефрем решил женить младшего сына на сироте, да еще из такой семьи, уже никто не скажет.
– Да тут и говорить нечего. Расчет простой. Сирота и есть сирота. Как раз для Алексея. Он малый слабый, сам ничего, считай, делать не может, а Катька девка работящая. Если что, заступиться за нее некому.
– Пелагея в год свадьбы померла.
– А с избой их чего?
– Не знаю. Я вот чего, Никола, думаю. Ефрем действительно увидел на сыне Лешки и Катьки что-то такое, чего другим не заметно.
– Печать греха?
– Не знаю, но что-то разглядел перед смертью.
– Чего на младенце увидеть можно?
– Нам не понять.
– Это ладно. Помер Ефрем не оттого, что чего-то на младенце разглядел. Доктор говорил, запустил он болезнь. Дите здесь ни при чем. Так ты, Илья, обещал, если что, помочь с Кирьяном.
– Обещал, исполню! Ты меня знаешь, слово держу. Я с ним сегодня же и поговорю.
– Не рано?
– Самое время. Поздно будет, когда в деревне буча поднимется. Катьку бабы особо не привечают, но и Лешку за мужика не считают. А вой поднимут только из-за того, чтобы другим мужикам неповадно было руки распускать. Сейчас не прежние времена. В тюрьму загреметь можно из-за бабы своей. На то в уезде и исправник с приставами, чтобы народ законы чтил и исполнял. Перед ними мужик и баба равны. Как и пред Богом. Все мы Его рабы. Так что если говорить с Кирьяном, то сегодня. Пусть знает да припугнет Лешку. Тот трусливый, испугается.
– Видел бы ты, как он ночью трясся.
– Говорю же, не мужик, а не пойми что.
На крыльцо вышла Анастасия.
– А вы чего тут сидите, в избу не заходите?
– Да тут дышится легко.
– Смотрю, дождь к дальнему лесу ушел.
Мужики и не заметили за разговором, что он прекратился.
– А ты далече собралась? – спросил жену Илья.
– К Рыбановым, куда ж еще. Им лишние руки сейчас не помешают.
– Может, мне с тобой пойти?
– За детьми поглядывай. А будет нужда, позовут.
– Ладно, иди. Только без надобности не задерживайся. В своей семье забот хватает.
– Сама знаю. Воды натаскай. Соломы, чтоб просохла. Сегодня мыться будем.
– Сделаю.
Анастасия ушла.
Из сеней показалась голова мальчишки.
– Тятя, меня Санька обижает!
– Скажи ему, уши оторву.
– Угу. – Довольный мальчонка скрылся в сенях.
Илья вздохнул:
– Дети. Сколько с ними маеты, а иначе нельзя. Без них семьи нет.
– Помощники.
– Да уж. Еще вели бы себя смирно. А то так разбалуются, что голова кругом.
Николай улыбнулся:
– На то они и дети. У них сейчас самая счастливая пора. Мамка с батькой накормят, напоят, отогреют и защитят. Играйся вволю. Для них все в радость.
– Подрастут, будет радость, когда пахать, сеять, жать, за скотиной смотреть надо. Свои детишки народятся. Да, не дай бог, война еще. Эх, верно говорят, жизнь прожить – не поле перейти!
– Ладно, Илья, пойду я к себе. Дождь, слава богу, кончился, хозяйством займусь. Хлев почистить надо, дверь в амбар подправить.
– В хозяйстве, оно так, без работы не останешься. Вечером заходи, будет время.
– Зайду узнать, как Кирьян новость о делах Лешки воспринял.
– Давай!
Николай поднялся.
– Дышится легко, хорошо. Пошел я. – Он вернулся к себе, отпустил Ольгу проведать Екатерину и занялся работой по хозяйству.
Она вернулась быстро. Муж только закончил править дверь и присел на бревно.
– И как Катька? – спросил Грудов.
– Лучше. Лешка с утра все по дому делал, сына подносил кормить, в избе прибрался. Приходил брат, но Алексей успел занавески задернуть, и Глеб не видел Катерины.
– А чего приходил-то?
– Знамо чего. Лешка в доме отца должен быть. Надо и могилу копать, и двор приготовить. У Рыбановых везде порядок. Но похороны – дело хлопотное. В общем, увел Глеб Лешку. Катька меня просила позже подойти.
– Зачем?
– За дитем присмотреть. Встать-то она еще не может.
– А Анастасия пошла в дом Рыбановых.
– Я бы тоже пошла, да за Федькой смотреть надо. В доме Ефрема сейчас баб полно. К погребению, поминкам все подготовить надо. Похороны завтра.
Николай кивнул:
– То понятно. Третий день после смерти. Ты мне одежу чистую приготовь, рубаху новую. Да и себе тоже. Чтобы не хуже других были.
– Приготовлю. Я сейчас отвар Катьке сделаю и пойду к ней.
– Я овином займусь, а потом проведаю Колбина.
– Вы как братья, не разлей вода.
– Мы и есть братья, пусть и не по крови.
– Ну и ладно.
Под вечер Грудов вновь пришел к Колбину.
Мужики устроились на завалинке, и Николай спросил:
– К Кирьяну ходил?
– Ходил.
– Ну и чего он?