Страница 26 из 185
Луи-Филипп ни разу не осмелился сделать министром финансов настоящего loup-cervier {биржевого волка. Ред.}. Подобно тому как его монархия была идеальным названием для господства верхушки буржуазии, так и в его министерствах привилегированные интересы должны были носить идеологические имена, свидетельствующие о личной незаинтересованности. В буржуазной республике повсюду выступило на авансцену то, что различные монархии, легитимная и орлеанистская, прятали за кулисами. Она низвела на землю то, что те возносили на небеса. Имена святых она заменила буржуазными собственными именами господствующих классовых интересов.
Все наше изложение показало, каким образом республика с первого же дня своего существования не только не уничтожила господства финансовой аристократии, а, напротив, укрепляла его. Но она делала ей уступки против воли, подчиняясь року. С Фульдом же правительственная инициатива вернулась в руки финансовой аристократии.
Спросят, каким образом буржуазная коалиция могла сносить и терпеть господство финансовой аристократии, которое при Луи-Филиппе покоилось на отстранении от власти или на подчинении остальных слоев буржуазии?
Ответ на это простой.
Прежде всего, финансовая аристократия сама образует важную руководящую группу внутри роялистской коалиции, общая правительственная власть которой называется республикой. Разве ораторы и «таланты» орлеанистов не были старыми союзниками и сообщниками финансовой аристократии? Разве сама она не является золотой фалангой орлеанистов? Что касается легитимистов, то они уже при Луи-Филиппе практически участвовали во всех оргиях биржевых, горных и железнодорожных спекуляций. Вообще союз крупного землевладения с финансовой аристократией есть нормальное явление. Доказательство — Англия, доказательство — даже Австрия.
В такой стране, как Франция, где объем национального производства составляет непропорционально малую величину по сравнению с размером государственного долга, где государственная рента является важнейшим предметом спекуляции, а биржа представляет главный рынок для приложения капитала, желающего расти непроизводительным путем, — в такой стране бесчисленное множество лиц из всех буржуазных и полубуржуазных классов не может не быть заинтересовано в государственном долге, в, биржевой игре, в финансах. А разве все эти второстепенные участники биржевой игры не находят свою естественную опору и руководство в той фракции, которая представляет те же интересы, но в колоссальных размерах, представляет их в общем и целом?
Чем же обусловлено, что государственное достояние попало в руки финансовой аристократии? Постоянно растущей задолженностью государства. А в чем причина этой задолженности государства? В постоянном перевесе его расходов над доходами, в несоответствии, которое является одновременно и причиной и следствием системы государственных займов.
Чтобы избегнуть этой задолженности, государство должно ограничить свои расходы, т. е. упростить правительственный организм, уменьшить его размеры, управлять возможно меньше, держать как можно меньший персонал чиновников, как можно меньше вмешиваться в дела гражданского общества. Партия порядка не могла пойти этим путем; она должна была все более усиливать свои репрессивные мероприятия, свое официальное вмешательство от лица государства, свое вездесущие в лице государственных органов, по мере того как росли опасности, со всех сторон угрожавшие ее господству и условиям существования ее класса. Нельзя уменьшать состав жандармерии, в то время, когда учащаются преступления против личности и собственности.
Либо же государство должно попытаться обойтись без долгов, установить на момент хотя бы скоропреходящее равновесие в бюджете, возложив на плечи состоятельнейших классов населения чрезвычайные налоги. По должна ли партия порядка для избавления национального богатства от биржевой эксплуатации принести в жертву на алтарь отечества свое собственное богатство? Pas si bete! {Не так уж она глупа! Ред.}
Словом, без коренного переворота во французском государстве немыслим переворот в государственных финансах Франции. А с этими государственными финансами необходимо связала задолженность государства, с задолженностью государства — господство спекуляции на государственных долгах, господство государственных кредиторов, банкиров, торговцев деньгами, биржевых волков. Только одна фракция партии порядка была прямо заинтересована в падении финансовой аристократии, это — фабриканты. Мы говорим не о средних, не о мелких промышленниках, но о промышленных магнатах, составлявших при Луи-Филиппе широкий базис династической оппозиции. Их интересы, несомненно, требовали уменьшения издержек производства, стало быть — уменьшения налогов, которые входят в издержки производства, стало быть, уменьшения государственных долгов, проценты с которых входят в эти налоги, — другими словами, их интересы требовали падения финансовой аристократии.
В Англии — а крупнейшие французские фабриканты являются мелкими буржуа в сравнении со своими английскими соперниками — мы действительно видим фабрикантов, какого-нибудь Кобдена или Брайта, во главе крестового похода против банка и биржевой аристократии. Отчего же нет этого во Франции? В Англии преобладает промышленность, во Франции — земледелие. В Англии промышленность нуждается в free trade {свободе торговли. Ред.}, во Франции — в покровительственных пошлинах, в национальной монополии наряду с другими монополиями. Французская промышленность не господствует над французским производством, поэтому французские фабриканты не господствуют над французской буржуазией. Чтобы отстоять свои интересы от других фракций буржуазии, они не могут, как англичане, стать во главе движения и тем самым выдвинуть свои классовые интересы на первое место; они должны идти в хвосте революции и служить интересам, противоположным общим интересам их класса. В феврале они не поняли своего положения, но февраль научил их уму-разуму. И кому ближе всего грозит опасность со стороны рабочих, как не работодателю, промышленному капиталисту? Поэтому во Франции фабрикант необходимо примкнул к наиболее ярым фанатикам партии порядка. Правда, финансовые воротилы урезывают его прибыль, но что это в сравнении с полным уничтожением ее пролетариатом?
Во Франции мелкий буржуа выполняет то, что нормально было бы делом промышленного буржуа; рабочие выполняют то, что нормально было бы задачей мелкого буржуа; кто же разрешает задачу рабочего? Никто. Разрешается она не во Франции, она здесь только провозглашается. Она нигде не может быть разрешена внутри национальных границ[43]; война классов внутри французского общества превратится в мировую войну между нациями. Разрешение начнется лишь тогда, когда мировая война поставит пролетариат во главе нации, господствующей над мировым рынком, во главе Англии. Однако революция, находящая здесь не свой конец, а лишь свое организационное начало, не будет кратковременной революцией. Нынешнее поколение напоминает тех евреев, которых Моисей вел через пустыню. Оно должно не только завоевать новый мир, но и сойти со сцены, чтобы дать место людям, созревшим для нового мира.
Вернемся к Фульду.
14 ноября 1849 г. Фульд взошел на трибуну Национального собрания и изложил свою финансовую систему: апология старой налоговой системы! сохранение налога на вино! отказ от подоходного налога Пасси!
Пасси тоже не был революционером, он был старым министром Луи-Филиппа. Он принадлежал к пуританам типа Дюфора и к самым интимным друзьям Теста, этого козла отпущения Июльской монархии!{11} Пасси тоже расхваливал старую налоговую систему, он тоже предлагал сохранить налог на вино, но в то же время он сорвал завесу с государственного дефицита. Он объявил, что избежать государственного банкротства можно только с помощью нового налога — подоходного. Фульд, предлагавший некогда Ледрю-Роллену государственное банкротство, предложил Законодательному собранию государственный дефицит. Он обещал сбережения, тайна которых обнаружилась впоследствии: например, расходы уменьшились на 60 миллионов, а текущий долг увеличился на 200 миллионов — подозрительные фокусы в группировке цифр, в подсчетах, что в конце концов сводилось к новым займам.