Страница 150 из 189
Так господин Грюн старается увильнуть от рассмотрения политико-экономических взглядов Прудона, пытаясь в то же время возвыситься над ними. Все доказательства Прудона ошибочны, но господин Грюн увидит эти ошибки лишь тогда, когда это будет показано другими.
Замечания о Прудоне, сделанные в «Святом семействе», а именно, что Пру дон критикует политическую экономию с политико-экономической, а право с юридической точки зрения, — господин Грюн просто списал. Однако он так мало понял [в чём тут дело, что пропустил самую суть, — утверждение, что Прудон выдвигает против практики юристов и экономистов их иллюзии — и в порядке пояснения приведённого положения изрекает совершенно бессмысленные фразы.]
Самое важное в книге Прудона «О создании порядка в человечестве»[153], это — его dialectique serielle{394}, попытка дать метод мышления, который на место самостоятельных мыслей поставил бы процесс мышления. Прудон, исходя из французской точки зрения, ищет диалектику, подобную той, которую действительно дал Гегель. Родство с Гегелем имеется здесь, таким образом, реально, а не по фантастической аналогии. И поэтому здесь было бы не трудно дать критику прудоновской диалектики тому, кто уже справился с критикой гегелевской диалектики. Но от «истинных социалистов» никак нельзя было этого требовать, раз даже философ Фейербах, которого они причислили к своим, не сумел этого сделать. Господин Грюн пытается увильнуть от своей задачи поистине забавным способом. Как раз там, где он должен был бы пустить в ход свою тяжёлую немецкую артиллерию, он выкидывает неприличное коленце. Заполнив несколько страниц переводами из Прудона, он вдруг заявляет о широковещательной беллетристической captatio benevolentiae{395}, что Прудон со всей своей dialectique serielle лишь разыгрывает учёного. Правда, он спешит утешить его восклицанием:
«Ах, мой дорогой друг, что касается учености» (и «приват-доцентуры»), «то не обманывайся. Мы должны были забыть всё то, что наши школьные наставники и университетские машины» (за исключением Штейна, Ребо и Кабе) «с таким бесконечным трудом, при таком отвращении с нашей и с их стороны старались нам внушить» (стр. 457).
В доказательство того, что теперь господин Грюн учится уже не «с таким бесконечным трудом», хотя, может быть, всё ещё с «таким же отвращением», он, начав свои социалистические исследования и письма в Париже 6 ноября, уже к ближайшему 20 января «с необходимостью» закончил не только слои исследования, но и изображение «истинного общего впечатления от всего процесса в целом».
V
«ДОКТОР ГЕОРГ КУЛЬМАН ИЗ ГОЛЬШТЕЙНА», или ПРОРОЧЕСТВО «ИСТИННОГО СОЦИАЛИЗМА» «НОВЫЙ МИР, ИЛИ ЦАРСТВО ДУХА НА ЗЕМЛЕ. ВОЗВЕЩЕНИЕ»[154]
«Не было человека», — читаем мы в предисловии, — «который выразил бы все наши страдания, все наши томления и надежды, словом — всё, что волнует нашу эпоху в её сокровеннейшей глубине. Среди этой мучительной борьбы сомнений и чаяний он должен был выйти из своего духовного одиночества и дать нам решение загадки, которая окружает нас со всех сторон, воплотившись в столь яркие образы. — Этот человек, которого ждёт наша эпоха, появился. Это — д-р Георг Кульман из Гольштейна».
Август Беккер, автор этих строк, дал себя, таким образом, уговорить человеку весьма ограниченного ума и очень сомнительного характера, поверив ему, что ни одна загадка ещё не решена и что ни одна действенная сила не пробудилась; коммунистическое движение, охватившее уже все цивилизованные страны, — это-де только пустой орех, в котором не удаётся обнаружить ядро, мировое яйцо, снесённое великой мировой курицей без содействия петуха; настоящее же ядро ореха и настоящий петух, гордость всего курятника, это — д-р Георг Кульман из Гольштейна!..
Но этот великий мировой петух, в действительности, — обыкновеннейший каплун, который одно время кормился у немецких ремесленников в Швейцарии и который не избежит своей судьбы…
Мы отнюдь не считаем д-ра Кульмана из Гольштейна совершенно ординарным шарлатаном и ловким обманщиком, который сам нисколько не верит в целительную силу своего жизненного эликсира и всей своей макробиотикой имеет в виду только одно — как бы сохранить жизнь своей собственной персоны; нет, мы отлично знаем, что этот вдохновлённый свыше доктор — спиритуалистический шарлатан, благочестивый обманщик, мистический хитрец, который, однако, как и вся его порода, не очень разборчив в выборе средств, ибо его особа неразрывно срослась с его священной целью. Дело в том, что священные цели всегда теснейшим образом срастаются со священными особами, ибо они имеют чисто идеалистический характер и существуют только в голове. Все идеалисты, как философские, так и религиозные, как старые, так и новые, верят в наития, в откровения, в спасителей, в чудотворцев, и только от степени их образования зависит, принимает ли эта вера грубую, религиозную форму или же просвещённую, философскую, подобно тому как только от степени их энергии, характера, общественного положения и т. д. зависит, относятся ли они к вере в чудеса пассивно или активно, т. о. являются ли они пастырями-чудотворцами или их паствой, и, далее, преследуют ли они при этом теоретические или практические цели.
Кульман очень энергичный человек, но лишённый к тому же философского образования; он относится к вере в чудеса отнюдь не пассивно и при этом преследует цели весьма практического характера.
Август Беккер разделяет с Кульманом только национальный душевный недуг. Этот добрый человек «жалеет людей, не способных постигнуть, что воля и мысль эпохи могут быть выражены лишь отдельными личностями». — Для идеалиста всякое преобразующее мир движение существует только в голове некоего избранника, и судьба мира зависит от того, не получит ли эта голова, обладающая всей премудростью как своей частной собственностью, смертельного ранения от какого-либо реалистического камня, прежде чем она успеет провозгласить свои откровения. — «Разве это не так?» — вызывающе спрашивает Август Беккер. — «Соедините всех философов и теологов данной эпохи, пусть они обсуждают и голосуют, п посмотрим, что из этого получится!»
Для идеолога всё историческое развитие сводится к теоретическим абстракциям исторического развития, сложившимся в «головах» всех «философов и теологов данной эпохи», и так как невозможно «соединить» все эти «головы» для «обсуждения и голосования», то необходимо должна существовать некая священная голова, являющаяся вершиной всех этих философских и теологических голов, их остриём, и эта вершинная, острая голова есть спекулятивное единство тупых голов — есть спаситель.
Эта система голов так же стара, как египетские пирамиды, с которыми она имеет кое-какое сходство, и так же нова, как прусская монархия, в столице которой она недавно, в подновлённом виде, воскресла. — Идеалистические далай-ламы имеют то общее с действительным далай-ламой, что они готовы уговорить себя, будто мир, из которого они добывают себе пищу, не может существовать без их священных экскрементов. — Стоит только этому идеалистическому безумию сделаться практическим, как тотчас же выявляется его зловредный характер: его поповское властолюбие, религиозный фанатизм, шарлатанство, пиетистское лицемерие, благочестивый обман. Чудо — это предназначенный для ослов мостик из царства идеи в царство практики. Господин доктор Георг Кульман из Гольшейна является таким мостиком; он вдохновлён свыше и потому его волшебное слово непременно сдвинет с места самые устойчивые горы; это — утешение для терпеливых созданий, не находящих в себе достаточно энергии, чтобы горы эти взорвать естественным порохом; это — прибежище для слепых и робких, не способных заметить материальную связь в многообразно раздробленных явлениях революционного движения.
«До сих пор», — говорит Август Беккер, — «не хватало объединяющей точки».
Святой Георг без труда преодолевает все реальные препятствия, превращая все реальные вещи в идеи и объявляя себя их спекулятивным единством, благодаря чему он оказывается в состоянии «управлять и повелевать ими»: