Страница 161 из 197
Стал вспоминать Джелал-эд-Дин другие свои грехи.
—
Грешен я в том, что случалось казнить невинова¬
тых.
604
—
Цари не могут царствовать и не казнить. А где каз¬
нят виноватого, могут казнить и правого. Отпускаются те¬
бе и эти грехи.
Казалось бы, теперь-то можно было вздохнуть полегче
и распрямиться и с гордостью пройти по мосту над ужас¬
ной огненной бездной.. Султан и хотел шагнуть, но мост
затрещал, сделался еще тоньше, совсем как жердинка.
У султана закружилась голова, и он чуть не упал с моста.
—
Так в чем же еще мои грехи, господи?!. — в отчая¬
нии завопил султан.
—
Я простил тебе все, всю кровь, которая лежала на
тебе, кровь и правых и виноватых. Но есть на тебе грех,
который я не могу и не хочу простить.
—
Какой, о господи?!
—
Ты посягнул на глаза, в которых горел мой огонь.
Ты ослепил их, хотя через них я сам иногда пытался гля¬
деть на мир. Сейчас ты увидишь предмет своего греха.
Этого человека я вознесу сейчас высоко в лазурь, чтобы
он, ввергнутый тобой в темноту, увидел теперь, как бу¬
дешь ввергаться ты сам в вечное пламя ада, в вечные
нестерпимые муки.
Откуда-то из бездны, с земли вдруг вознесся, окружен¬
ный светом, придворный живописец грузинской царицы,
которого султан действительно приказал ослепить, когда
чинил суд над жителями Тбилиси. По правую и по ле¬
вую руку от живописца вознеслись вместе с ним две кра¬
сивейшие женщины, как две капли воды похожие друг
на дружку. Султан догадался, что одна женщина ожившее
изображение, которое он видел на стене во дворце грузин¬
ской царицы, а другая женщина та, с которой писалась
картина. Теперь они обе живы. Значит, это художник
вдохнул жизнь в свою картину, и вот они обе рядом с ним.
Джелал-эд-Дин вспомнил также, что именно эта жен¬
щина внесла однажды на своих руках раненого в его ша¬
тер. Это было у Лихских гор, когда на лагерь султана не¬
ожиданно ночью напали грузины. Женщина, как помнит¬
ся, схватила саблю у раненого из рук или из ножен, но
султан успел пустить стрелу. О дальнейшем он ничего не
знал. Навек ли закрылись тогда глаза красавицы или све¬
тят еще где-нибудь на земле?
Живописец, вновь по воле бога обретший глаза, смот¬
рел вниз, на маленького жалкого человечка, забавно ба¬
лансирующего на мосту. А мост все утончался, и вот он
605
стал как волос из гривы коня, вот он оборвался, и человек,
взмахнув руками и дико закричав, полетел в вечный огонь,
обреченный на бесконечные муки ада.
Султан проснулся в холодном поту и в отвратительном
состоянии духа. Ему вспомнились все подробности того
случая. Судилище, когда он судил, восседая на вершине
христианского собора, смерть любимого белого коня, изы¬
скание мучительной казни для раненого грузинского ху¬
дожника. Шереф-эль-Молк посоветовал ослепить грузина.
Конечно, во всем виноват визирь. Сам Джелал-эд-Дин ни¬
когда бы не додумался до такого страшного наказания.
Самое большее от отрубил бы виновному голову. Султан
хлопнул в ладоши и приказал позвать визиря Шереф-эль-
Молка.
Визирь и сам в это время ждал в приемной, когда про¬
снется султан. Он пришел с плохой вестью. Монголы уже
близко. Если промедлить хотя бы день, не уйти совсем.
«Нет покоя ни во сне, ни наяву,— подумал про себя
султан, выслушав доклад визиря.— Во сне было плохо,
но и явь не лучше».
Визирь ждал распоряжения султана после своего до¬
клада. Султан же, помолчав, вдруг спросил:
—
Что стало с той пленной грузинкой, изображение
которой нарисовал на стене художник, наказанный нами
столь жестоким способом?
Визирь смотрел на своего повелителя, ничего не по¬
нимая. Монголы стучатся в дверь, каждая минута стоит
жизни. Нужно думать о том, как спасаться самим, а сул¬
тану вспоминаются какие-то пустяки шестилетием дав¬
ности, какая-то пленная грузинка. Если вспомнить о каж¬
дом и о каждой, кто погиб за эти шесть лет... Все же он
сдержался и спокойно ответил:
—
Грузинку, о которой изволит спрашивать султан,
мы отправили тогда в Адарбадаган, дабы она украсила
собой султанский гарем. Но по дороге на караван напали
грузины. Дальнейшая ее судьба неизвестна. Ходили слу¬
хи, будто ее настигла стрела, выпущенная правоверным
где-то у подножия Лихских гор в ночном бою. Помнится,
тогда грузины неожиданно напали сзади и султану при¬
шлось...
—
Помню,— рыкнул султан.— Отберите тысячу луч¬
ших воинов иа лучших конях. Пойдем в Мугань. Да ско-
рее!
G0G
Теперь, когда распоряжение было получено, визирь
не медлил ни секунды. Кланяясь, отступая задом, ои вы¬
скочил из шатра.
В который раз приходилось султану покидать наси¬
женное место, срываться в поспешности, бежать, оставляя
врагу на разграбление свои богатства, свой гарем, свои
войска.
Только тысяча воинов сопровождает его. Но много ли
в этой тысяче преданных султану до конца жизни? Хоро¬
шо, если наберется десяток. Старых соратников, друзей
больше нет. Одни погибли в боях, других испугала безна¬
дежность борьбы, обреченность султана, и они ушли под
другие знамена. Пожалуй, один только есть человек, вер¬
ный султану, несмотря ни на что, обожающий султана,—
его секретарь Мохаммед Несеви.
Джелал-эд-Дин спешил в Мугань. Он понимал, что
это конец. Чего только не делал султан, чтобы остановить
набегающую на него все время монгольскую волну, но
волна разливается по земле, ползет, и, кажется, нет на
свете сил, которые могли бы воспротивиться ей. Все время
приходилось от нее убегать, все время она наступала Дже¬
лал-эд-Дину на пятки, и вот остается одна Мугань. По¬
следнее пристанище, мир кончается, иа земле не остается
места, где можно бы было прийти в себя, отдышаться, со¬
браться с духом. Мугань — край земли, впереди вода, со
всех сторон враги,— сзади волна, заливающая землю
кровью, чернотой и мраком.
Султану сделалось зябко. Где он не скитался! Прихо¬
дилось спать на голой земле, преодолевать ледяные реки,
а сушиться после этого на скаку, иа холодном ветру. Ни¬
какая болезнь никогда не брала султана. Он знал только
слово «лихорадка», а что это такое, не знал.
Теперь султана лихорадило. Откуда-то изнутри, от
сердца распространялся по всему телу холод, заставляю¬
щий дрожать и стучать зубами. «Уж не смерть ли прихо¬
дит?» — подумал султан и приостановил коня. Он потре¬
бовал вина, и ему поднесли серебряный кубок, в который
налили из большого серебряного кувшина. Султан судо¬
рожно выпил весь кубок до дна и подставил снова. Он пил
жадно, большими глотками, закатив глаза и уставившись
в одну точку в бездонном и чистом небе. Он пил, а в го¬
лове роились, все убыстряя и убыстряя свое движение,
мысли о погибших женах, о детях (сколько их было за
607
всю его жизнь!), о расточившемся богатстве, о золоте, о
драгоценностях (сколько их прошло через руки, через
казну султана!), о величии, сходящем на нет (как сияло
оно по всем странам Востока!), о рухнувших надеждах
(как ярко светили они впереди!), о мужестве... Пожалуй,
только мужество одно не изменило султану. Да, он еще
мужчина, еще воин, еще султан. Но тут вдруг к глазам
подступило что-то теплое, в горле застряло виио, и слезы
вдруг хлынули из глаз султана. Он никогда не плакал и не
знал даже, что такое слезы. Сколько раз он чувствовал не¬
выносимую тоску, невыносимую сердечную боль, сколько