Страница 7 из 21
Мегрэ провел рукой по лбу. Разговор становился каким-то кошмаром. Четверть часа вглядывался в это худое бесцветное лицо Мегрэ, и теперь ему казалось, что оно всегда будет стоять у него перед глазами. Это лицо напомнило ему некоторые семейные портреты, даже из его собственной семьи. У Мегрэ была тетка, правда, более солидная, чем госпожа Мартен, но и она также вечно жаловалась на судьбу. Когда тетка приходила к ним — он был еще ребенком, — то он знал, что, едва усевшись в кресло, она тут же вынет из сумочки носовой платок. «Бедняжка Эрманс, — начинала причитать она. — Что за жизнь! Я должна рассказать тебе, что снова натворил Пьер…»
Неожиданно мадам Мартен потеряла нить своих мыслей. Она слишком разволновалась:
— Вы должны понять мое положение. Разумеется, Куше женился на другой. Но ведь я была его женой, была с ним вместе первые, самые трудные годы его жизни. А вторая — это просто кукла…
— Вы претендуете на наследство?
— Это я-то?! — негодующе вскрикнула она. — Да я бы ни за что на свете не взяла его денег! Мы не богаты. Мартену не хватает инициативы, он не умеет пробиваться в жизни, он позволяет менее толковым коллегам перебегать ему дорогу… Но если бы мне пришлось пойти в прислуги, чтобы жить, то и тогда бы я не взяла…
— Это вы послали мужа сообщить Роже о смерти отца?
Она не побледнела, потому что это было невозможно. Цвет ее лица всегда оставался однообразно серым.
Но во взгляде что-то дрогнуло.
— Откуда вам это известно? — И вдруг возмутилась: — Надеюсь, что за нами, по крайней мере, нет слежки? Отвечайте же! Уж это было бы слишком! В таком случае я бы немедленно обратилась куда следует.
— Успокойтесь, мадам, ничего подобного я не сказал. Сегодня утром я совершенно случайно встретил господина Мартена…
Однако она продолжала держаться настороженно:
— В конце концов я пожалею, что пришла сюда. Мы хотим быть слишком корректными. А вместо признательности…
— Уверяю вас, что я бесконечно благодарен вам за этот визит.
И все-таки она чувствовала что-то неладное. Этот полный широкоплечий человек с короткой шеей, который смотрел на нее наивными, как будто ничего не выражающими глазами, пугал ее.
— В любом случае, — резким голосом проговорила она, — лучше, чтобы вы от меня самой узнали…
— Что вы — первая мадам Куше?
— А вы видели другую?
Мегрэ едва сдержал улыбку:
— Еще нет.
— О, эта будет проливать крокодиловы слезы! Хотя теперь она может жить спокойно… на миллионы, заработанные Куше.
И она внезапно расплакалась:
— Она даже не была с ним знакома, когда он боролся с жизнью, когда ему нужна была женщина, которая могла его поддержать…
Мадам Мартен встала. Осмотрелась, чтобы убедиться, не забыла ли чего-нибудь. Тяжело вздохнула.
— Однако все это не имеет значения, — горько улыбнулась она. — Я, во всяком случае, выполнила свой долг. Не знаю, что вы думаете обо мне, но…
— Уверяю вас…
Мегрэ трудно было бы закончить фразу, если бы она не прервала его:
— Меня все это не трогает! Совесть моя чиста! Не каждый может так о себе сказать…
Ей чего-то не хватало. Она не знала чего. Она еще раз оглядела комнату, пошевелила рукой, словно удивляясь, что в ней ничего нет.
Мегрэ поднялся и проводил ее до двери:
— Благодарю вас за ваш визит.
— Я просто выполнила свой долг.
Мегрэ, закрыв за ней дверь, подошел к окну и, несмотря на холод, настежь распахнул его. Он устал, словно после трудного допроса преступника. И особенно угнетала его смутная тревога, которую ощущаешь, когда вынужден наблюдать те стороны жизни, какие обычно предпочитают не замечать. А ведь разговор не был ни драматичным, ни отталкивающим. Ничего необыкновенного она не сказала.
На углу письменного стола был раскрыт бюллетень полиции с фотографиями двух десятков разыскиваемых личностей.
«Эрнст Штровитц, заочно приговорен судом города Кана к смертной казни за убийство фермерши на Бенувилльской дороге…»
И пометка красными чернилами: «Опасен. Имеет при себе оружие».
Этот тип не отдаст дешево свою жизнь. Ну что ж!
Мегрэ предпочел бы столкнуться с ним, вместо того чтобы заниматься этой липкой серостью, этими семейными историями, этим пока еще необъяснимым, но, как он угадывал, необычным преступлением.
Его преследовали образы: чета Мартен, прогуливающаяся в воскресенье по Елисейским полям; бежевое пальто и черная шелковая лента на шее женщины.
Он позвонил. Вошел Жан, и Мегрэ послал его за справками, которые он запросил о всех лицах, что имели какое-либо отношение к преступлению.
В них он ничего особенного не обнаружил. Нина однажды попала на Монмартре в облаву, но ее отпустили после того, как выяснилось, что она не живет на доходы от проституции.
Что касается сына Куше, то за ним следила бригада светской полиции, которая подозревала его в торговле наркотиками. Однако никаких определенных обвинений против него не выдвигалось.
Мегрэ позвонил в полицию нравов. Селину, имевшую девичью фамилию Луазо и родившуюся в Сен-Аман-Монтрон, там знали хорошо. Она была зарегистрирована и довольно регулярно приходила на медицинский осмотр.
— Она не опасная девушка, — сказал бригадир. — Чаще всего довольствуется двумя-тремя постоянными друзьями. Мы забираем ее лишь тогда, когда она снова оказывается на панели.
Жан, находившийся в комнате, показал Мегрэ на какую-то вещь:
— Эта дама забыла зонтик.
— Я знаю. Он мне понадобится.
Комиссар вздохнул, поднялся из-за стола, закрыл окно и, подойдя к камину, повернулся спиной к огню; такую позу он обычно принимал, когда ему надо было подумать.
Спустя час он уже мог мысленно резюмировать справки, которые поступили к нему из различных служб и лежали на письменном столе.
Прежде всего вскрытие подтвердило заключение судебного медэксперта: в Куше стреляли с трех метров, и смерть наступила мгновенно. В желудке убитого обнаружили небольшое количество алкоголя.
Фотографы заявили, что никаких интересных отпечатков пальцев не обнаружено.
Наконец, банк «Лионский кредит» подтвердил, что Куше, которого там хорошо знали, зашел в половине четвертого и взял триста тысяч франков новыми банкнотами, как он это обычно делал в конце каждого месяца.
Итак, было почти точно установлено, что, приехав в свой кабинет на площади Вогезов, Куше положил триста тысяч франков в сейф, рядом с шестьюдесятью, которые там уже находились.
Так как ему еще надо было поработать, он не закрыл сейф, к которому сидел спиной.
Свет в лаборатории указывал, что в какой-то момент он выходил из кабинета: то ли хотел проверить другие служебные помещения, то ли, что более вероятно, ходил в туалет.
Когда он вернулся, оставались ли еще деньги в сейфе?
Вероятно, нет, потому что в таком случае убийца Должен был бы оттащить труп в сторону, чтобы открыть тяжелую дверь сейфа и забрать банкноты.
Такова была «техническая» сторона дела. Но был ли это один убийца-вор, или же здесь действовали убийца и вор?
Мегрэ провел десять минут у судебного следователя, сообщил ему полученные результаты. Потом в начале первого вернулся домой; плечи у него были опущены, что служило признаком плохого настроения.
— Ты занимаешься происшедшим на площади Вогезов? — спросила жена, читая газету.
— Я!
У него из головы не выходили худое лицо, черное платье, скорбные глаза мадам Мартен.
Он видел ее слезы, которые брызнули внезапно, но потом исчезли, словно высушенные каким-то внутренним пламенем, чтобы через несколько минут появиться вновь.
Мадам Куше носила меха. У мадам Мартен их не было. Куше, снабжающий чем-то участников «Тур де Франс», и его первая жена, которая вынуждена была по три года не менять шляпки.
И сын… И этот флакон с эфиром на ночном столике в номере отеля «Пигаль»…
Селина, которая выходила на панель лишь тогда, когда у нее не было постоянного друга…