Чандрагупта

принц Сумалья стал молодым царем. Но что случилось, то случилось. А дальше? Выступят ли теперь греки? До

сих пор они не могли даже приблизиться к нашим границам. Одержать победу над Малаякету, если тот нападет

на Магадху при поддержке Селевка Никатора, будет трудно. Не то чтобы не нашлось для этого солдат, — их

достаточно. Но неизвестно, справится ли Бхагураян один”.

Ракшас страдал от собственного бессилия при мысли, что на Магадху надвигается несчастье. Он не

видел выхода. О том, чтобы признать Чандрагупту раджей и помочь ему, министр и думать не хотел. А

поддерживать Малаякету означало бы своими руками отдать страну грекам. Оставалось только выжидать. Но

такой человек, как Ракшас, не мог находиться в бездействии. Это противоречило его природе. От невеселых

мыслей на душе у министра было очень неспокойно.

В это время вошел слуга и сообщил, что министра хотят видеть два незнакомых человека.

— Кто такие? — спросил Ракшас.

— Какой-то брахман, а с ним еще один человек, — ответил слуга.

Ракшас некоторое время раздумывал, стараясь догадаться, кто бы это мог быть, а потом приказал

впустить пришедших. Слуга ввел брахмана; за ним на некотором расстоянии шел, судя по виду, еще совсем

молодой человек, лицо которого было закрыто покрывалом. Должно быть, брахман взял с собой ученика.

Ракшас поднялся навстречу вошедшему и попросил его сесть. Юноша расстелил шкуру антилопы, брахман сел

и сделал ему знак удалиться. Ученик вышел. У пришедшего была очень внушительная наружность. Ракшас

сначала подумал, что к нему пришел сам Чанакья, ибо примерно знал, как тот выглядит, но тут же отбросил эту

мысль, решив. что брахману приходить сюда незачем. Министр снова почтительно приветствовал своего гостя.

— Чем я могу служить вам, достойнейший? — с поклоном проговорил Ракшас. — Что привело вас ко

мне?

— Министр… — начал брахман.

— Я теперь не министр, почтенный, — перебил его Ракшас. — Вы, наверно, уже слышали, что

произошло здесь в последние дни. Зачем же называть меня так?

— Зачем? Разве то, что случилось, лишило тебя звания первого министра? Для меня ты министр. И я так

тебя и буду называть.

Брахман умолк. Его спокойный и властный голос, голос человека, который привык отдавать приказания,

произвел сильное впечатление на Ракшаса.

— Министр, обо мне идет слава как о коварном и лживом человеке. Меня, я знаю, называют Каутильей,

то есть Лжецом. Но скажу тебе: чего можно достичь только обманом, того и надо добиваться обманом, а что

может быть достигнуто честным путем, того следует добиваться честным путем, — таково мое правило. Для

того чтобы ты был на нашей стороне, есть только одно средство — честность. Магадха не сможет обойтись без

тебя. Стране нужен такой человек, как ты. Иначе звезда Магадхи может закатиться. Вот за этим я и пришел к

тебе.

Теперь Ракшас понял, кто был перед ним, и сразу же захотел встать и выгнать Чанакью.

“Но ведь он гость, — остановил он себя, — а гостю следует оказывать гостеприимство”.

И Ракшас, не говоря ни слова, продолжал смотреть на брахмана.

— Министр, — снова заговорил Чанакья, — я пришел честно поговорить с тобой. Я уничтожил Нандов

потому, что они опозорили меня. Ты предан им, но теперь свою верность отдай Чандрагупте. Твою преданность

он сумеет обратить на благо Магадхи.

Слова Чанакьи заставили Ракшаса нахмуриться.

— Так, значит, — сказал он, — ты и есть Чанакья? Тот самый, который уничтожил царский род и посадил

на трон сына охотника! Человек, который всегда поступает нечестно и прибегает к честности лишь от случая к

случаю. Такая честность — часть того же коварства. Зачем ты говоришь о моей преданности? Ты пришел

сказать мне, что я пожинаю плоды своей недальновидности? Да, это так. Но я не настолько глуп, чтобы

поверить, будто ты хочешь предложить мне от чистого сердца снова стать министром. Я понимаю, почему ты

здесь. Тебе хочется посмеяться надо мной и рассказать, как удалось меня провести. Но то удовольствие,

Чанакья, которое ты испытал бы от своего рассказа, будет еще больше, если я сам расскажу, как все произошло.

Так вот, в моем доме ты сделал своей шпионкой ту женщину, которая должна была следить за Мурадеви. С ее

помощью ты заставил Хираньягупту изменить мне, а из-за него…

Тут Чанакья перебил Ракшаса.

— К чему ты, министр, все это говоришь? Я пришел совсем для другого, — проговорил он.

— Так сообщи, зачем ты взял на себя такой труд? — насмешливо спросил Ракшас.

— Затем, чтобы ты стал министром Чандрагупты и чтобы в Магадхе все было по-прежнему — нет,

лучше, чем прежде.

— Значит, ты пришел добиваться того, чего никогда не будет.

— Но почему? Почему этого никогда не будет?

— Сделать изменником Хираньягупту и сделать предателем меня — это разные вещи.

— Согласен. Но я не хочу, чтобы Магадха попала в руки греков. А они готовятся к нападению.

— Те, в чьих руках Магадха находится сейчас, могут позаботиться о ней.

— Могут или нет — речь теперь не об этом. Я пришел к тебе потому, что они надеются на твою помощь.

— Я поклялся в верности Нандам.

— Ты не хочешь служить Магадхе и Паталипутре?

— Не хочу!

— Нет, ты никогда не поступишь так. Кто поверит, что ты говоришь сейчас правду?

— А отчего бы не поверить? Или есть какая-нибудь особая причина?

— Причина? Твои собственные слова! Этого мало?

— Мои слова? Разве я кому-нибудь говорил об этом?

— Шакалаяну.

— Выходит, он рассказал о нашем разговоре?

— Почему подозревать именно Шакалаяна?

— Значит, твои шпионы пробрались ко мне. Кому же теперь верить? Все, кто окружает меня, —

предатели! Узнаю твою руку, Чанакья!

— Твои люди, министр, тут ни при чем. Не мучайся подозрениями. Массажист, который приходил с

Шакалаяном, — это один из моих друзей. Он все мне и рассказал.

Ракшас почти не удивился тому, что услышал.

“Значит, массажист — шпион Чанакьи. И Шакалаян, конечно, не знал об этом”, — сказал он себе.

— Как бы там ни было, министр, — продолжал брахман, — постарайся забыть все и соглашайся служить

Чандрагупте. У тебя будет то же положение, та же власть, что и при Нандах. Народ сразу изменит к тебе

отношение. Для этого много времени не потребуется. Ты ведь знаешь, что люди — что бараны: куда один —

туда и все стадо. К тебе вражды никто не питает. Я ненавидел только Нандов. Но с ними покончено. Теперь мне

здесь нечего делать. Как только ты дашь согласие, я сразу же уйду в Гималаи. Но у меня есть еще одна просьба:

вытесни греков за Гандхару. Чандрагупта — хороший воин. Если ты ему поможешь, вы победите. Ты не знаешь,

что такое власть варваров. Ты не был в Такшашиле. Они чинят насилия и притесняют простой народ…

Слова брахмана звучали правдиво, он говорил с таким дружелюбием, будто Ракшас уже согласился стать

министром Чандрагупты.

— Чанакья, — перебил его Ракшас, — мне вообще не следовало разговаривать с человеком, который

уничтожил род повелителя Магадхи. И я уже раскаиваюсь в том, что столько времени слушаю тебя. Пока вы

защищаете страну от греков, я не стану мешать вам хотя бы потому, что у меня нет сторонников и нет власти.

Так что все эти уговоры ни к чему.

— Не нужно так говорить, министр, — возразил Чанакья. — Не думай, что я не знаю тебе цены. Я

проверил и изучил тебя. Сначала я попробовал действовать через Бхагураяна, — послал его к тебе. Затем вынес

смертный приговор, — не настоящий, конечно, — Чандандасу, в надежде, что ты попытаешься спасти его. Когда

же увидел, что и это бесполезно, то решил выяснить, может ли враг рассчитывать на тебя. Для этого я подослал

Сиддхартхака, переодетого массажистом. Теперь я вижу, что ты любишь свою страну и ненавидишь варваров.