Страница 84 из 121
Старшина записал телефон и ждал, что, может быть, раненый скажет что-нибудь еще.
— Как фамилия отца? — спросил старшина.
Юноша больше не произнес ни слова. Лицо его застыло в неподвижной и страдальческой маске. Казалось, он глубоко спал.
«Скорую помощь» Шадрин увидел издалека. Раскалывая надрывной сиреной застоявшуюся тишину Сокольников, она неслась почти по осевой линии шоссе. Огни фар врезались в ночную темноту огненными сполохами. Впереди машины, чуть правее, двигался мотоцикл.
Раненого положили на носилки и осторожно внесли в машину. Шофер хотел уже трогаться, как к машине подбежала Ольга. Показывая рукой в сторону Дмитрия, она почти умоляла:
— А как же он? Он тоже ранен. Возьмите и его! Он же весь в крови…
Женщина-врач вышла из машины и, осветив фонариком голову Шадрина, распорядилась:
— В машину!
Дмитрий послушно сел в машину. Следом за ним хотела сесть Ольга, но перед самым ее носом дверь захлопнулась, и «скорая» тронулась, взяв почти с места скорость.
Лейтенант милиции, уже на ходу, успел спросить у врача, куда повезут раненого.
— В Склифосовского, — бросила врач в окно кабины и, повернувшись к шоферу, спокойно сказала: — Как можно быстрей!
Придорожные огни фонарей проносились назад размытыми рыжими хвостами, наплывающие огни светофоров, поравнявшись со «скорой», моментально исчезали. Ехали на предельной скорости, не замедляя ее даже перед красным глазком светофора.
Шадрин чувствовал, как у него саднил затылок, в голове стоял тихий звон. Его поташнивало. В душе он ругал себя, что оставил Ольгу на окраине темных Сокольников, не настоял, чтобы и ее посадили в «скорую». Но тут же старался успокоить себя мыслью, что она не одна, что рядом с ней работники милиции, которые довезут ее до метро.
Вот наконец и больница Склифосовского. Молчаливые, ко всему привыкшие санитары осторожно вынесли из машины носилки с раненым и понесли его сразу в операционную. Шадрина провели в перевязочную.
Больничные запахи… Как они знакомы Дмитрию еще со времен войны. И тишина… Спрессованная из человеческих страданий и хрупких надежд тишина. Дмитрий знал, что означала эта тишина…
Потом запах йода и острое пощипывание раны. Все это было. Было много раз…
Перевязывала уже немолодая сестра. Сквозь прищур Дмитрий видел, как уверенно и проворно двигались ее пальцы и как быстро кружились вокруг его головы белые руки с бесконечно длинной лентой бинта.
— Как там? — спросил Дмитрий.
— До свадьбы все заживет, — прозвучал над ухом Дмитрия сочный грудной голос медсестры.
Когда перевязка была окончена и медсестра приступила к очередному больному, которого ввели сразу же после прихода Дмитрия, Шадрин подошел к зеркалу, висевшему на стене. На фоне белых бинтов его загорелое лицо казалось совсем темным. «Такими мы уже бывали, — вздохнув, подумал Дмитрий и тут же как назло вспомнил, что на завтра он назначил общее собрание всех девятых и десятых классов: — Эх, гады!.. Сорвали такое собрание!..»
Поблагодарив медсестру, он вышел из перевязочной.
В вестибюле Шадрина уже поджидали старшина и человек в штатском. Покашливая в кулак, старшина привстал со скамьи.
— Меня ждете? — спросил Дмитрий.
— Да, — ответил за старшину молодой мужчина в темно-синем костюме и предъявил удостоверение. Это был оперуполномоченный районного отдела милиции.
— Чем могу… быть полезен? — спросил Шадрин, тут же почувствовав нелепость своего вопроса.
— Прошу проехать с нами в отделение милиции и дать кое-какие показания.
Во дворе больницы стояла милицейская машина. Рядом с шофером сел оперуполномоченный. Шадрин и старшина милиции сели сзади.
В воротах, при выезде с больничного двора, дорогу им неожиданно преградил большой черный автомобиль. Он так круто свернул с шоссе, взвизгнув тормозами, что чуть не столкнулся с милицейским «доджем».
Когда выехали на широкую улицу, Шадрин слегка наклонился к оперуполномоченному, спросил:
— Как состояние потерпевшего?
— Операция будет сложная… Но есть надежда.
Ехали молча. Дмитрий думал об Ольге. «Бедняжка, так перепугалась… А сейчас увидит на мне эти бинты…»
Дмитрий закрыл глаза и, напрягая память, пытался хотя бы грубо представить зрительно образ человека с ножом. И того, что был с ним рядом. Знал, что через несколько минут, допрашивая его как свидетеля совершенного преступления, ему обязательно предложат описать внешность бандитов, а поэтому силился восстановить в памяти приметы преступников.
— Как вы себя чувствуете, товарищ Шадрин? — спросил оперуполномоченный, не поворачивая головы.
— Вполне сносно, только в голове шумит, — ответил Дмитрий. — Долго еще нам ехать?
— Уже приехали, — ответил шофер и, притормозив, свернул вправо и въехал во двор.
Несмотря на поздний час, у входа в районный отдел милиции толпились люди, чуть в стороне стояли служебные машины с милицейскими знаками, где-то за воротами, повизгивая, лаяла собака.
«Наверное, уже выходили на след с собакой», — подумал Шадрин, поднимаясь следом за оперуполномоченным по узенькой скрипучей лестнице на второй этаж.
«Как это все знакомо! — подумал Дмитрий. — Даже запах и тот не спутаешь ни с какими запахами. Неуютные коридоры, по бокам длинные деревянные диваны. Все это было. Те же голые стены, блеклые краски… А ведь когда-то во всем этом находил свою романтику, поэзию боя…»
Следователь, видимо, только что оформил показания Ольги. Об этом Шадрин догадался по тому, что она, склонившись над столом, подписывала протокол, когда он открыл дверь следственной комнаты. Увидев Дмитрия, Ольга бросила ручку и кинулась к нему навстречу.
— Ну, как?.. — выдохнула она. — Очень больно?
— Совсем не больно. Медсестра сказала, что до свадьбы заживет, — отшутился Дмитрий, подходя к столу следователя, который встал и, выйдя из-за стола, протянул ему руку:
— Старший следователь Иващенко.
— Шадрин, преподаватель школы.
Лицо следователя ему показалось знакомым. Дмитрий старался припомнить, где он видел этого человека, — и не мог. Потом решил: «Может, вместе учились? На разных курсах…»
Дальше все пошло своим чередом. Иващенко заполнил страницу протокола допроса, где, как обычно, стояли вопросы анкетного порядка: фамилия, имя и отчество свидетеля, год и место его рождения, национальность, партийность, образование, место работы…
Из показаний Ольги, которые следователь записал до приезда Шадрина, ему было уже известно, что ее муж, свидетель преступления, по образованию юрист и что до работы в школе он был следователем в прокуратуре, а поэтому, чтобы не тратить время на объяснения, что нужно следствию от Шадрина, Иващенко положил перед Дмитрием ручку и пододвинул поближе к нему чистые листы протокола:
— Прошу. Запишите все сами. Не мне вас учить, как это нужно делать, — Иващенко закурил и вышел из-за стола. — Я минут на пятнадцать вас покину.
Дмитрий и Ольга остались одни. Было уже за полночь. Через распахнутое окно в комнату доносился чей-то пьяный, с надсадой голос, кто-то кому-то доказывал, что он ни в чем не виноват, что он шел своей дорогой и ни к кому не приставал.
Другой голос, спокойный и безразличный, равнодушно вторил:
— Давай не крути мне мозги! Ишь ты, казанской сиротой прикинулся. Не приставал… А кто первый ударил?
Ольга подошла к Дмитрию и, боязливо взглянув на дверь, осторожно прислонилась щекой к его забинтованной голове:
— За что они тебя?
Дмитрий посмотрел на Ольгу и увидел, как по-детски обиженно изогнулись ее губы. Ему стало жаль Ольгу. Он поцеловал ее в щеку и тихо сказал:
— Успокойся. Видишь — целехонек и невредим. Присядь.
Дмитрий пододвинул Ольге стул, и она села.
Долго писал Шадрин протокол.
Ольга смотрела на Дмитрия, и ей казалось, что никогда она так не любила его, как сейчас. Вот он сидит перед ней — бледный, сосредоточенный, голова перевязана бинтами, на воротнике и обшлагах рубашки темные пятна крови. Такой тихий, обиженный. Ей хотелось встать перед ним на колени и молча смотреть ему в глаза.