Страница 6 из 232
‑ Я верю в тебя, мальчик. Ты выдержишь, ‑ говорит гигант.
‑ Ты тоже выдержишь… ‑ твой голос внезапно срывается и с языка невольно слетает колючка застарелой, давно накапливаемой горечи. ‑ Я тебя знаю.
Необычное в бирюзе глаз медленно тускнеет, тает во вновь наплывшей тоске. Вам обоим больно сейчас. Вы оба осознаете как нужны теперь друг для друга… И каждый снова будто отступил на шаг назад, так и не сумев соприкоснуться руками с другим…
‑ И пока живет в сердцах наших память о тебе, славная Карна‑Вали, Роду Арк‑Хорл жить… ‑ звучит под куполом ровный и резкий, будто лезвие кинжала, голос…
* * *
Проснулся Олег со странным чувством. Потеря ощущалась так остро, что глаза сами собой наполнились соленой влагой. Он снова был самим собой, лежал на неразобранной постели в одежде, как заснул накануне. Лежал молча, глядя на потрескавшуюся в стыках бетонных плит побелку потолка, а по лицу бежали слезы. Они, чистые и искренние, вымывали из души какие‑то соринки, мусор. Ему было плохо, как никогда раньше во всей его не такой уж долгой жизни, однако мысль наложить на себя руки ушла безвозвратно. Потребность жить проросла сквозь горе, пробилась к свету тонким, но упрямым ростком…
Позже Олег встал, заставил себя умыться и поесть, потом решительно вошел в спальню матери и открыл тайник, о котором знали только они двое. Из маленького ящичка, замаскированного на дне шкатулки со швейными принадлежностями, он достал стопку документов, тонкую пачку денег в "зеленой" заграничной валюте (накопления матери "на черный день"), и кое‑какие семейные реликвии, оставшиеся у Евгении Федоровны в память о первом муже. Завещание было здесь же. Мама, может перестраховываясь на крайний случай, а может и наученная кое‑чему семью последними годами жизни, аккуратно оформила все у нотариуса, тайком от Артема Петровича. Квартиру записала на сына, дачу и машину ‑ на его так и не состоявшегося отчима.
Поразмыслив немного, Олег спрятал все деньги и документы в своей комнате, разложив по десятку книг на задних рядах полок. Петровичу он не доверял и рисковать не хотел. Впрочем, в тот момент он меньше всего думал о себе, просто боялся, что все усилия матери хоть немного поддержать его будущее могут пропасть зря.
Учась на третьем курсе владигорского литературного ВУЗа, Олег прежде не больно‑то задумывался о завтрашнем дне. На жизнь их семье хватало, а значит он мог позволить себе учиться, не забивая голову проблемами заработка. Теперь все должно было измениться. На ближайшее время денег ему хватит, но с поиском работы тянуть не следует. На первое время хотя бы приработок какой подыскать.
Олег задумался. Ему еще год назад предлагали место системного администратора в институтском издательстве, но тогда банальная лень возобладала над желанием обрести маломальскую финансовую независимость. Зарплату в издательстве сулили небольшую, но все же… с чего‑то ведь нужно начать, да и учебу забрасывать ему не стоит. Высшее образование из необходимости подчиняться общественным стандартам вдруг превратилось в необходимость насущную…
Не торопясь, прошелся по дому, вспоминая что ему еще нужно сделать. Вроде бы ничего существенного… разве что ‑ замки сменить? При воспоминании о Башкирцеве душу начинало жечь, будто кислотой. Нет, лучше не думать об Артеме Петровиче вовсе… Зеркало в спальне отразило угрюмое, сильно осунувшееся лицо.
‑ Я справлюсь! ‑ с мрачной решительностью заявил он своему отражению. ‑ Я должен справиться! Все будет так, как хотела мама… и даже лучше будет! Я не сломаюсь! Я…
Губы предательски дрогнули и Олег до боли стиснул кулаки, не позволяя себе снова раскиснуть.
‑ Нет! ‑ зло зарычал он своему внезапно исказившемуся, поплывшему в зеркале отражению. ‑ Держи себя в руках, тряпка! Думай о чем угодно, только о другом! Не об этом!… Сон! Мне снился сегодня сон!… Странный сон… Вспоминай, Зорин, что же тебе снилось? Вспоминай, черт бы тебя…
Он вцепился в это воспоминание, как утопающий хватается за спасательный круг. Как перевернутый на спину жук хватается всеми лапами за протянутую ему соломинку… Повинуясь сиюминутному порыву, Олег упал в кресло, закрыл глаза и попытался вернуться мыслью в ночные грезы. Выходило плохо ‑ сон успел стереться из памяти, поблекнуть, потеряв изрядную долю значительности и реализма. И все же…
Что ему снилось?
Зал из каменных блоков… Черное и белое… Лица… не то людей, не то животных…
Странный, неуловимо притягательный своею необычностью сон, какие приходят иногда под влиянием самых разных событий. Приходят, чаще всего, один‑единственный раз, чтобы больше не вернуться никогда.
"Ну и шут с ним!" ‑ решил Олег, открывая глаза. Он все же сумел немного отвлечься и успокоиться. На сей раз слезы высохли, так и не пролившись. Тяжесть, придавливающая душу и разум, никуда не делась, но больше уже не грозила похоронить его под обвалом нового психического срыва.
Олег встал с кресла и снова посмотрел на себя в зеркало. Криво усмехнулся отражению.
‑ Сны остаются снами, ‑ бросил он нарочито громко, ‑ а жизнь остается жизнью. Грезами мы более не живем, уважаемый господин Зорин. Забудьте…
И он действительно забыл. Две ночи спал, как убитый ‑ проваливался вечером в черноту, чтобы мгновением спустя вынырнуть из нее уже утром.
Две ночи он не вспоминал черно‑бело украшенного зала, стоящих с торжественно‑мрачным видом людей‑нелюдей и мертвую женщину на узком ложе.
А на третью ночь…
* * *
‑ А‑а‑р‑р‑грид!… Са‑амр‑рид!… Льеко р‑р‑ри‑иди‑и!…
Что‑то длинное и острое со свистом взрезает воздух в каких‑то сантиметрах от лица. Ты испуганно отклоняешься назад и пытаешься прикрыться правой рукой, с удивлением обнаруживая, что в ней зажат эфес меча. Едва успеваешь увернуться от следующего взмаха чужого клинка, а затем… лезвие резко возвращается и замирает у твоей шеи. Тело цепенеет от страха и неожиданности.
‑ Мье вирра кальп! ‑ жестко бьет в барабанные перепонки холодный, пронзительный голос.
Взгляд с трудом отрывается от остро заточенной стальной полосы, почти прижатой к незащищенной шее, и встречается со взглядом того, кто держит эту сталь в руке… Круглые птичьи глаза смотрят на тебя с холодным интересом. А может это только шутка сознания, ибо две обсидиановые жемчужины не выражают почти ничего и прочесть в их глубине что‑либо кажется невозможным. Однако, почему‑то чудится, что обладатель этих глаз чем‑то недоволен. Прямой нос, прикрытый роговой пластиной, отчего нос становится похожим на клюв; не то мех, не то пух, сплошь покрывающий лицо; гребень аккуратно уложенных серых с черными кончиками перьев… В этом лице человеческие и птичьи черты перемешались так удивительно и гармонично, что оно кажется вполне естественным. А еще ‑ удивительно знакомым…
‑ Самрид, Эки. Льеко нра кольд вирра…
Странно, но и речь птицечеловека кажется тебе знакомой. Еще немного и ты, наверное, сможешь ее понять… Ну, вот сейчас… Сейчас…
‑ Самр‑рид. Мье вирра кальп… Самр‑руби… Затем парируй и снова руби, так, как я показывал. Не пытайся уйти от чужого меча ‑ отклони его в сторону, пропусти вдоль наруча и продолжи свое движение так, чтобы твой клинок вошел противнику между глаз… Да что с тобой, Эки‑Ра? Ты сегодня двигаешься так, будто тебя с головой опустили под воду!
‑ Прости, Кьес, ‑ слова вырываются сами собой, независимо от воли и желания, ‑ я сам не знаю, что происходит. Какое‑то странное чувство внутри…
Ты вдруг буквально проваливается в пропасть самопроизвольно вспыхивающих эмоций… Недоумение… Раздражение… Гнев… На миг из стремительно гаснущей памяти всплывает нелепый вопрос: "Кто я?" И тут же исчезает, смятенный возмущенным сознанием… чужим сознанием… своим сознанием… своим …