Фронтовые повести

— Лесной царь советует привлечь Володю Хомякова. Ты уже знаешь о постигшем его несчастье… Нам связаться с ним сложнее, легче тебе самой.

— Я уже думала о нем. Наверное, это подходящий человек.

Тамара подробно стала расспрашивать о Ранкенау, приходилось ли Шуре с ним встречаться, не подозревает ли он Тридцатую.

— Не знаю, есть ли у него подозрения насчет моей работы, — ответила Шура, — но у меня есть подозрения насчет его желания… Сегодня приказал подать ему завтрак в кабинет и минут сорок меня обхаживал со всех сторон. Боюсь, как бы в один прекрасный день мне не пришлось сбежать отсюда из-за его «любви»…

— Лесной царь выручит. О делах Ранкенау там уже все известно, так что, думаю, он не будет здесь свирепствовать долго.

Тамара поднесла руку ближе к пламени свечи и посмотрела на часы.

— Мы еще встретимся, Тридцатая. А сейчас — пора…

— Нам потребуются еще магнитные мины, — сказала Шура. — И хорошо бы получить бесшумное оружие. Я думаю, что именно Володя мог бы убрать моего ухажера.

Тамара обещала передать ее просьбу, и они расстались, обнявшись и поцеловав друг друга.

Домой Шура возвращалась совсем другими улицами, помня о заповеди подпольщика — не ходить дважды по тем же местам.

В жизни почти каждого человека, особенно в суровую годину войны, настает момент, когда он взрослеет сразу, вдруг, за один день. Таким моментом для Володи Хомякова стал день, когда он похоронил свою мать.

Вернувшись домой с кладбища, Володя почувствовал себя усталым одиноким путником в бескрайней пустыне. Он до самого вечера просидел за дощатым столом, не в силах чем-либо заняться, о чем-то думать, только бессмысленно и тупо глядел в окно. Во дворе жалобно поскуливал пес, но Володя его не слышал. И только когда наступили сумерки и окно потемнело, Володя почувствовал, что сам он как будто растворяется в надвигающейся темноте. Тогда он встал и зажег лампу. Взгляд его упал на кровать матери. Постель, одеяло и подушки — все было залито кровью. Володя машинально свернул постель и вынес ее во двор, надеясь, что завтра или послезавтра у него хватит сил почистить все это или постирать. Он вышел во двор, и к нему сразу бросился Тигр. Пес чуял несчастье в доме и, должно быть, тоже мучился. С визгом и срывающимся лаем он бросался к Володе, поднимался на задние лапы, протягивал Володе передние и все старался лизнуть в лицо своего хозяина. Только сейчас Володя вспомнил, что он второй день не кормил пса, да и сам ничего не ел. Вернувшись в комнату, он нашел давно остывший чугун возле плиты и в нем несколько вареных картофелин. Пересчитав их, он отложил половину себе, а остаток вынес Тигру. Присутствие пса во дворе хоть немного, но все же успокаивало Володю. Не будь Тигра, он сам бы, пожалуй, заскулил и завыл от тоски и одиночества.

Он уснул поздно и во сне часто вскрикивал, вскакивал, ложился и снова проваливался в пустоту. Кошмары преследовали его до рассвета. На работу он шел еле волоча ноги. Не работалось, все валилось из рук. Под вечер он нехотя побрел домой, думая о том, что снова предстоит мучиться ночью в пустой комнате и не с кем поговорить, да впрочем, ни о чем и ни с кем ему говорить не хотелось.

Прошел еще день, и Володя решил, что если он не отомстит за смерть матери, за свою несчастную судьбу, то погибнет сам, просто так погибнет, от тоски и бездействия. И он решил, что смысл его жизни теперь состоит в том, чтобы убить Ранкенау. Да, именно его, не человека, а зверя в человечьем облике.

Это решение вернуло его к жизни, он приободрился и теперь был занят только тем, что тщательно придумывал план уничтожения этого изверга. Планов было несколько. Самый вероятный — пристрелить Ранкенау. Достать винтовку и пробраться на чердак дома напротив комендатуры. Володя стрелял неплохо, на городских соревнованиях, которые проводил Осоавиахим, он выбил из пяти патронов сорок восемь очков и занял второе место. Если ему удастся достать пять патронов, он все пять всадит в начальника гестапо, рука не дрогнет. Но прежде надо было достать винтовку. Если же такой возможности не представится, то есть и другой план: воспользоваться помощью Тигра, которого тоже кое-чему обучили в Осоавиахиме. Тигр послушно исполнял команды, неплохо шел по следу, мог доставить в назначенное место записку в ошейнике. Володя решил сделать чучело, одеть в форму гестаповца и выдрессировать Тигра так, чтобы он в один прыжок мог перегрызть горло гестаповцу. В этом случав нужно было достать форму гестаповца.

И наконец, третий вариант — отравить Ранкенау. В столовой работает черноглазая девушка, с которой Володя познакомился, когда еще учился в школе, на вечере танцев в городском клубе. Кажется, ее зовут Шурой. Она может не согласиться на такую операцию, но надо только поближе сойтись с ней, и она поможет ему, ничего не зная, не ведая. Так оно даже будет лучше…

Приняв такое решение, Володя ожил. Он будет действовать во всех трех направлениях: доставать винтовку, доставать форму, искать сближения с девушкой из столовой. Она его поймет, если у нее не совсем очерствело сердце. В городе все знают о гибели Володиной матери, знают, кто в этом виноват, и, наверное, нет такого жителя, кто бы не посочувствовал человеку в таком положении.

Жизнь его теперь приобрела смысл, важный смысл, которого не было раньше. И ему сразу же, можно сказать, стало везти.

В сумерках, сидя за столом у коптящей керосиновой лампы и обдумывая свои варианты расплаты с Ранкенау, он услышал угрожающее рычание Тигра. Кто-то приблизился к калитке. Послышался негромкий стук в окно. Володя шагнул к окну, но никого не увидел. Тогда он вышел во двор, прошел к калитке и в тени палисадника перед окнами увидел одинокую тень человека.

— Это я, дед Яков, — негромко сказал человек.

— Чего это вы, дед Яков, на ночь глядя? — спросил Володя.

— Дело есть. Пройдем во двор…

Дед Яков работал вместе с Володей в депо. Работящий, неразговорчивый, но всегда готовый прийти любому на помощь, дед Яков пользовался у всех уважением.

Они зашли во двор, и дед Яков спросил, есть ли кто-нибудь у него в доме.

— Никого, — ответил Володя.

Тигр, видя гостя в сопровождении хозяина, не издал ни звука.

В комнате они посидели с минуту за столом возле лампы, словно для того, чтобы удостовериться, что они — это они, дед Яков и Володя Хомяков, после чего старик попросил его выйти в сени для важного разговора.

— А то в окошко кто-нибудь заглянет и гадать начнет… — пояснил дед Яков.

Они вышли в сенцы. Володя сдвинул ведра и таз со скамейки, и они уселись на нее рядышком.

— В общем, так… — проговорил дед Яков после непродолжительного молчания. — С тобой хочет познакомиться одна дивчина. Как ты на это смотришь?

— Что за дивчина?

— Может, ты ее знаешь, может, не знаешь, но наверняка видел. Она тутошняя. Сейчас в столовой работает.

— Ну-ну, — обрадовался Володя, чувствуя, как удача сама идет ему навстречу. — Шура, что ли?

— Она самая.

Володя понял так, что дед Яков, добрая душа, решил помочь ему вот таким вот способом — познакомить с девушкой, чтобы ему легче жилось.

— А то ты совсем один остался, — будто читая мысли Володи, продолжал дед Яков. — Она в столовой работает, продуктами может помочь. Да и в другом, более важном деле всегда поможет, — сказал он с нажимом. — Хорошая, одним словом, девка, отказываться тебе нет резону.

Володя, скрывая радостное волнение, не знал, что и сказать в ответ.

— Можно… — наконец промямлил он неопределенно.

— Не можно, а нужно, — продолжал дед Яков. — Сама она к тебе не прибежит, так ты завтра ко мне заходи вечерком. Договорились?

— Договорились, — пробормотал Володя, не зная, как благодарить старика, и стараясь не выдать своего радостного волнения.

— Ну, тогда я побег…

Как ни старались фашисты сохранить в секрете время отправки двух эшелонов со станции, рабочие депо все-таки знали это время. Было оно известно, разумеется, и смазчику Володе Хомякову.